Жажда странствий - Стил Даниэла - Страница 73

— Глупышка! — Они поднялись наверх в номер. — Да разве это опасность — после всего, что мы с тобой недавно пережили? И все-таки нам отчаянно повезло: мы вместе, не то что Ви и Джеймс.

— Да, конечно… И все же мне было бы гораздо легче, если бы, кроме двойного виски с содовой на веранде, тебе ничто не грозило.

Он рассмеялся и увлек ее на постель. В тот вечер они уже не спустились вниз. Лежали, обнявшись, на свежих простынях, разговаривали про Тобрук, никак не могли насытиться друг другом, наконец задремали перед рассветом. Чарльз проснулся с первыми лучами солнца, принял душ и долго любовался спящей Одри. Он тихонько лег рядом с ней, провел рукой по нежным изгибам ее тела. Она шевельнулась, открыла один глаз, сонно улыбнулась.

— Всегда бы так просыпаться! — Притянула его к себе, поцеловала загорелую шею, завитки волос на груди и приникла к его губам.

В июне сорок первого англичане перешли в контрнаступление, но план Уэйвелла с треском провалился. Оки — так для краткости называли генерала Окинлека — осуществил перегруппировку сил. Вместо Уэйвелла поставил командовать Западной бронетанковой дивизией генерала Каннингема. Через четыре месяца, восемнадцатого ноября, новый командующий дал бой и проявил себя ничуть не лучше Уэйвелла. Оки сместил и его, тридцатого ноября Роммель предпринял новый штурм Тобрука.

Чарльза совесть замучила: там люди гибнут, а он пишет об этом, сидя на веранде отеля, каждый вечер ужинает с Одри в ресторане, ходит по ночным клубам. Он достал свою репортерскую сумку.

— В Тобрук? — Глаза Одри расширились от ужаса, когда он молча кивнул. — Не надо, прошу тебя!

— Надо, Од. Иначе зачем меня сюда прислали?

— Но ты уже был там! Осада длится с весны — чего ради опять рисковать жизнью?

— Как будто не знаешь — чего ради!

— Ну пусть кто-нибудь другой Съездит. В Каире миллион военных корреспондентов. Это же не разведка, про осаду любой болван напишет.

— Такого болвана, как я, больше нет. Не волнуйся, радость моя. Не успеешь оглянуться — а я уже вернулся.

Но она как чувствовала, что не надо ему туда ехать.

— А если попадешь в плен?

— Кому я нужен, кроме тебя?

— Я серьезно.

Одри пыталась его отговорить, даже плакала, но в глубине души понимала, что ни словами, ни слезами его не остановишь.

Он уехал ночью, когда она спала, и провел в Тобруке четыре дня. На пятый, нагнувшись над раненым со своей флягой, почувствовал взрыв сзади, опрокинулся наземь, услышал над собой голоса, и в глазах потемнело.

В полубреду Чарльз ловил обрывки разговоров, не понимая ни слова… То ли он попал к бедуинам, то ли уже в немецком плену… Казалось, прошла вечность, прежде чем кто-то окликнул его по имени. Вроде бы Одри, но он ни в Чем не мог быть уверен, только боль не оставляла сомнений — страшная, струящаяся из позвоночника к ногам.

— Чарли… милый?

Он с трудом разлепил тяжелые веки и увидел палату английского госпиталя в Каире, сиделку в накрахмаленном халате, стонущих людей вокруг и склонившуюся над ним Одри.

— Все в порядке. Ты скоро поправишься.

Но лишь через несколько дней Чарли пришел в сознание настолько, чтобы расспросить ее обо всем: его зацепило осколком, когда он давал раненому напиться.

— А ходить-то я буду? — с тревогой спросил он, лежа на животе и заглядывая ей в глаза.

— Ходить-то будешь, вот сидеть — не знаю…

Только теперь он понял, откуда идет боль. Его ранило в мягкое место, но, в отличие от других, ему это вовсе не казалось смешным.

— Спасибо, что не в лицо, — угрюмо бросил он, — На светских раутах можно смокингом прикрыть… Скажи, как они там?

— Отлично! Мы одержали большую победу. Дали отпор Роммелю. Однако… вчера японцы атаковали Перл-Харбор.

— Это где? — Взгляд его туманился от боли и снотворного.

— На Гавайях. — Она заторопилась, видя, что он не постигает всей важности происшедшего. — Рузвельт объявил войну японцам, назвал вчерашний день «Днем нашего позора», и я с ним согласна. — Речь шла о ее родине, и все же Чарли никак не мог сосредоточиться — его клонило в сон.

— Значит, теперь ты с нами…

Она сердито взглянула на него.

— Между прочим, я всегда была с вами.

— Ты — может быть, но не твои соотечественники. Вспомни речь Линдберга в Де-Мойно: Штаты не должны ввязываться в драку. Да и Рузвельт не торопился вступить в войну, пока ему не грохнули бомбу под дверь. А помощь была бы нам очень кстати.

— Теперь получите. Не ты, так другие. — Она сказала, что, как только Чарли немного придет в себя, они первым же рейсом полетят домой. Рождество встретят с Ви и Молли. Нигде его раны не затянутся так быстро, как в Англии. Чарли сперва заартачился: ему хотелось остаться в Африке до победного конца. Лишь в самолете он вспомнил Ви, Молли, Джеймса и понял, как соскучился по дому. Он открыл было рот, чтобы сказать об этом Одри, и вдруг заметил, как она осунулась, загар совсем сошел с лица, еще бы — она неделями не отходила от его постели, бедняжка!

— Неважно же ты у меня выглядишь!

— Почему? — с невинным видом спросила она. Наконец-то он заметил то, что она уже почти три месяца скрывала.

— На тебе лица нет. В чем дело?

Она усмехнулась. Теперь ему можно сказать, не опасаясь, что он отправит ее домой одну.

— Да ни в чем, если не считать… — Одри нарочно медлила, решив его подразнить.

— Чего?! — взвился он.

— Того, что я на третьем месяце.

Он ошарашенно уставился на нее.

— И мне ни слова! Тебе же лежать надо!

Ну конечно, он помнит ее прошлогодний выкидыш. Но Одри проконсультировалась с врачом в Каире, и тот не советовал ей менять образ жизни. Разумная предосторожность, конечно, необходима, но для постельного режима показаний нет.

— Ах ты, плутовка, все от меня скрываешь! Как же я люблю тебя! — Чарли положил ей руку на живот. — Он уже шевелится?

— Почему ты думаешь, что это он?

— Потому что Молли нужен брат.

Держась за руки, они спустились по трапу. В тот же вечер они сели на поезд и поехали в дом лорда Готорна. Ви встретила их, сияя от радости, закормила сандвичами, приготовила горячий шоколад. Потом они заглянули к спящей Молли. Одри присела на краешек кровати и, почти не касаясь, провела рукой по черным шелковистым волосам девочки. По лицу ее катились слезы.

Чарли наклонился и поцеловал их обеих. До чего же хорошо дома!..

Глава 41

До чего же хорошо быть снова с Молли, Ви, детьми! Но едва Чарли научился передвигаться без посторонней помощи, как объявил всем, что едет в Лондон.

— Зачем это?

Одри не могла расстаться с ним ни на минуту — особенно теперь. Интересно, что ему понадобилось в Лондоне в канун Рождества?..

Молли еще не знала про ребенка. Они решили выждать, убедиться, что Одри сможет его доносить.

— Зачем ты едешь, Чарли?

— По делу. — Лучше ей ничего не говорить, пока он не повидается с Шарлоттой. — Ви, пригляди тут за ней, ты ведь ее знаешь.

— Не волнуйся, пригляжу, — решительно ответила Вайолет и погрозила подруге пальцем.

Один раз она уже прошла через этот ужас и теперь ни за что не допустит нового несчастья. Одри засмеялась в ответ, а у самой на уме было только одно: куда это Чарли собрался?

В поезде он обдумал, что скажет Шарлотте. Путешествие утомило его, но ради такого дела он готов ступать по раскаленным угольям.

Поезд подошел к вокзалу без пяти четыре. Чарли на костылях проковылял к выходу и взял такси. С трудом взгромоздился на заднее сиденье и назвал шоферу адрес издательства. За мыслями о предстоящей встрече он забыл о боли. Подъехав, расплатился, присовокупил хорошие чаевые и поспешил в офис. Вошел в знакомую приемную. Он нарочно не стал звонить Шарлотте — хотел застать ее врасплох. Секретарша была новая, спросила, как доложить.

— Передайте, что пришел ее муж.

Девица вытаращила на него глаза. Она понятия не имела, что у миссис Паркер-Скотт есть муж, думала, она вдова или разведена. Опомнившись, она бросилась в кабинет обрадовать своего шефа: красавец муж на костылях вернулся с войны. А выскочила вся пунцовая и сообщила, что миссис Паркер-Скотт сейчас занята и принять его не сможет.