Остров отчаяния - О'Брайан Патрик - Страница 33

Как всякий моряк, Джек слышал о судах, попавших в полосу штиля, беспомощно лежащих в дрейфе в течение недель и даже месяцев, поедая припасы и обрастая водорослями. У него самого хватало печального опыта, и, исследуя небо, море, плавающие водоросли, птиц, рыб, движение воздуха и все те мелкие детали, так много значащие для того, кто на море с юных лет, ему представлялось, что «Леопард» в крайне неприглядной ситуации: унылый корабль под гнетом жары, болезни и страха будущего.

Однажды мимо прошла стая китов: кашалоты, пускающие фонтаны, уверенно плывущие под водой, ныряющие, всплывающие снова — около пятидесяти огромных, безмятежных, быстро перемещающихся туш. Некоторые настолько приблизились к кораблю, что он мог разглядеть их дыхала. Одна из них была самка с детенышем не больше «леопардовского» баркаса. Хотя на борту находилось полдюжины китобоев, не прозвучало ни звука: команда, напуганная тюремной лихорадкой, удрученная, измотанная буксировкой, просто бросила за борт взгляд, безразличный взгляд, не более. В другой раз появилось множество водорослей — возможно, какое-то медленное течение из далекого Саргассового моря, а с ним множество птиц, ранее Джеком никогда не виденных.

Бесполезно посылать за Стивеном в любом случае: тот заперт в носовой части, превращенной в один большой лазарет, отделенный переборками — запретная территория, которую доктор покидал только ради ежедневных похорон. В начале эпидемии Стивен окурил все судно, секцию за секцией, большим количеством серы, отослав матросов в шлюпки или на мачты, и удалился со всеми пациентами, пожелав, чтобы Джек заткнул и просмолил переборки в надежде остановить распространение инфекции.

Тщетная надежда. В течение первой недели в журнале появились отметки о похоронах четырнадцати заключенных, двух оставшихся тюремщиков и санитара: все жили или работали в носовой части, и их имена выбили на прекрасной нидхэмской медной табличке. Теперь ежедневный список жертв писала намного более грубая рука Джека, поскольку его клерк тоже отправился за борт с двумя ядрами и гамаком вместо савана: первая жертва болезни с кормовой части.

Не считая постоянного притока свежей дождевой воды, ситуация была хуже некуда. Удушающая жара, подавленная, унылая атмосфера, чрезмерный страх и отчаяние, довлеющие над командой. А когда болезнь поразила нижнюю палубу, то стала косить людей быстрее чумы. Команда оставила всякую надежду, и иногда Стивену казалось, что больные скоро откажутся принимать его лекарства, желая, чтобы все закончилось поскорее: и во многих случаях так и произошло — головная боль, слабость, температура и сразу отчаяние, еще даже до сыпи и ужасающей лихорадки, еще усугубляющейся из-за удушающей жары, а потом, по его мнению, необязательная смерть. С тех пор, как радикальное применение хинной коры и сурьмы дало эффект, Стивен сильнее поверил в лекарства. На данный момент одиннадцать человек, переживших кризис, уже выздоравливали и все же, несмотря на это явное свидетельство, были те, кто умрет, кто почти с благодарностью подчинялся смерти в момент, когда их только вносили в лазарет.

— Я верю, — сказал он Мартину, — что, некоторые наши больные самоизлечатся, как только увидят приближающееся французское судно, как только услышат барабанный бой и грохот пушек, а поступление новых значительно сократится.

— Полагаю, вы правы, — ответил Мартин, поднимая книгу. — Бодрый дух — три четверти успеха, как отмечает Рази[20]. Но кто может измерить силу духа? — он прижал руки к глазам и продолжил, — вы действительно назначили Робертсу двадцать драхм? Я должен это отметить.

— Так и есть, двадцать драхм: убежден, он выдержит. И прошу, в самом деле, отметьте это. Наши заметки будут иметь огромное значение. Полагаю, вы вели их очень подробно?

— Так и есть, — устало сказал Мартин.

— Мистер Пуллингс, сэр, — произнес новый санитар.

— Пусть войдет. Итак, мой дорогой лейтенант Пуллингс, вы страдаете от дикой головной боли, чувствуете явный холод, озноб в животе и конечностях?

— Именно так.

— Вы обратились по адресу, — сказал Стивен, улыбаясь. — Вы немного заражены, но мы быстро приведем вас в порядок. У нас есть отличное лекарство, подходящее вашему случаю: уложит вашу болезнь на лопатки, и, заметьте, Том, ставлю сто к одному, что в должное время вы поднимете свой флаг. Не вешать носа, Пуллингс!

Час спустя Мартин попросил, доктора Мэтьюрина померить ему пульс: что тот и сделал Они переглянулись, и Стивен сказал:

— Не уверен. Есть куча других возможных причин — вы ничего не ели со вчерашнего вечера. Возьмите немного супа и оставайтесь внизу. На сей раз, я выйду на палубу.

Он снял с кофель-планки свой лучший сюртук и надел его, поскольку на «Леопарде» подобные приличия все еще соблюдались в должной мере. Стивен шел по проходу к линейке тел, зашитых в гамаки, когда на квартердеке показался белый стихарь Фишера. Стивен не пошел в корму дальше блока грота-галса, а остался на месте и простоял все время, держа в руке шляпу, пока шла служба и тела умерших моряков сбрасывали в воду.

После этого он поговорил с Джеком с расстояния примерно в десять ярдов, что легко возможно при слабом ветре и притихшем корабле, и немного погулял по баку. Ко времени возвращения в изолятор не осталось никаких сомнений относительно состояния Мартина.

— Примешь наши обычные двадцать драхм?

— Отважусь даже на двадцать пять, — ответил Мартин, — и мои заметки изнутри отобразят развитие болезни.

С этого дня Стивен остался в носовой части один. У него имелось два грамотных помощника: Хирепат и, в некоторой степени, Фишер, но ни один из них не являлся медиком, не мог ни составлять лекарства, ни назначать их, да и никому он не мог доверяться, когда возросшие потребности исчерпали его аптечку настолько, что пришлось прибегнуть к плацебо — главным образом порошкообразному мелу, окрашенному в синий или красный цвет. День и ночь слились воедино, разделяясь только паузами, когда Фишер одевал стихарь и шел на палубу, чтобы похоронить мертвецов. Хотя даже перед смертью Мартина доза лекарства стала уже номинальной, не более, оставалась еще сама по себе забота о телах и душах, уход за пациентами, и этому Стивен посвятил себя, уча Хирепата всему, чему мог, поскольку, как заметил Стивен, надлежащий уход — залог успеха. Это спасло Мартина, на самом деле умершего от пневмонии, поразившей его спустя несколько дней после благоприятного разрешения кризиса и после того, как тот на безупречной латыни составил точное описание болезни от начала до первой стадии выздоровления.

Это казалось нескончаемой битвой, хотя по календарю до того момента, когда во время утренней вахты ливень, еще более сильный чем обычно, принес северный ветер, увлекший «Леопард» вниз, до границы области юго-восточных пассатов, прошло только двадцать три дня.

Из лазарета Стивен заметил оглушительный ливень — на палубах по колено воды, стекавшей каскадом через носовой гальюн, и в последовавшей тишине услышал сигнал «всем ставить паруса», но это происходило так часто, что он обратил мало внимания. Даже когда он почувствовал, что тяжелый, сильно обросший корпус рванулся вперед и услышал нарастающее шипение форштевня, разрезающего волну, утомление было слишком сильным, чтобы порадоваться. Также, как не ощущал он и реального удовлетворения от уменьшившейся в последние несколько дней смертности и отсутствия новых случаев.

Он спал сидя, иногда просыпаясь от жажды или чтобы помочь едва заметному помощнику привязать бредившего к гамаку. Все же, проснувшись утром, он почувствовал, что корабль находится в другом мире, и сам являет собой другой мир. Свежий, чистый, пригодный для дыхания воздух лился вниз через виндзейль, и вся сущность Стивена заряжалась жизненной энергией.

Эта толчея пробуждающейся деятельности подтвердилась на палубе. «Леопард» установил брам-стеньги — уменьшившейся команде потребовалось три четверти часа вместо обычных семнадцати минут и сорока секунд — и корабль под облаком парусов мчался со скоростью пяти или шести узлов на вест-зюйд-вест. Новый восхитительный день, обновленное здоровое море, прозрачный освежающий воздух, ожившее судно. Киллик уже заступил на вахту, и теперь бежал с кофейником и сухарем, аккуратно сложил их в бухту троса в назначенном месте за пределами запретной зоны, отошел и крикнул: