Остров отчаяния - О'Брайан Патрик - Страница 26

Они настроили инструменты, наполнив каюту веселой какофонией, после чего Джек провозгласил:

— Как насчет старины Корелли, си-мажор?

— Всей душой за, — откликнулся Стивен, поднимая смычок.

Он поймал взгляд Джека, оба кивнули, и смычок пошел вниз, виолончель отозвалась глубоким звуком. Тут же в лад вступила скрипка. Музыка заполнила каюту, инструмент вторил инструменту, они сливались в хоре, затем скрипка солировала в одиночестве. Они остались одни внутри канители из звуков, а корабль и заботы ушли куда-то далеко-далеко.

Глава 4

Каждый день в полдень, когда небо было ясным, «Леопард» определял свою позицию по солнцу, и каждый день солнце все выше поднималось на юге. С приближением решающего момента, когда оно достигнет зенита, капитан, штурман, все вахтенные офицеры и молодые джентльмены настраивали инструменты, задерживали дыхание, совмещали положение солнца с горизонтом и записывали результат. Штурман сообщал вахтенному офицеру: «Полдень, сэр». Вахтенный офицер пересекал квартердек, подходил к капитану, снимал шляпу и говорил: «Полдень, сэр, с вашего позволения», — а капитан, прекрасно это знавший по собственному секстану, даже если и не слышал голоса штурмана, стоявшего в нескольких ярдах от него, говорил: «Отбить двенадцать склянок, мистер Баббингтон» (или Грант, или Тернбулл, в зависимости от обстоятельств), проводя, таким образом, границу между одним морским днем и следующим.

Измерения Джека обычно до секунд совпадали с измерениями штурмана и Гранта, но иногда, когда утренняя резь слепила мистеру Ларкинсу глаз, появлялось некое несоответствие, и в этом случае Джек предпочитал заносить журнал собственные измерения. Знающему взгляду этот резкий, лаконичный отчет, обычно содержащий только числа и случайные происшествия, выдавал нечто схожее с экстазом в устойчивой последовательности: «Ясная погода, свежий ветер», в великолепных расстояниях, пройденных за сутки — зачастую по двести морских миль, и быстро уменьшающейся широте: «42°05? N, 12°41? W; 37°31? N, 14°49? W; 34°17? N, 15°03? W; 32°17? N, 15°27? W».

В последней точке в полдень справа по борту проплыла вдалеке Мадейра, на следующий день миновали скалы островов Селваженш. Стивен завистливо взирал на них с грот-марса: в прошлые времена он просил бы Джека остановить судно, прекратить эту дикую, бездумную гонку на зюйд-зюйд-вест, и позволить ему небольшую паузу — всего на полдня, чтобы изучить популяцию насекомых и паукообразных этих интересных скал, но теперь не тратил на это слов. Не заикнулся он и когда тень Канарских островов час за часом ползла вдоль восточного горизонта: вздымающийся белоснежный пик Тенерифе далеко по левому борту. Из давнего и печального опыта Стивен знал, что, как только установился заведенный военно-морской порядок, со всей его постоянной спешкой, никакая из просьб не будет иметь ни малейшего значения.

Этот установленный порядок сложился задолго до островов Селваженш. Несмотря на вопиющий грабеж коменданта порта, необычно высокий процент команды «Леопарда» составляли военные моряки: к моменту, когда Мыс Финистерре скрылся за кормой, они уже приспособились к знакомому образу жизни, и тянули за собой всех новичков. Великолепный переход от высоты мыса Финистерре к линии тропика с сильным и устойчивым попутным ветром почти все время (только один единственный безветренный день) сделал привыкание проще, и не успели дважды оснастить церковь, как сырые портсмутские туманы уже отошли в другой мир.

Еще до рассвета палубы бывали вымыты, выскоблены и высушены, гамаки подняты наверх. Джек завтракал со Стивеном, и зачастую с офицером утренней вахты и одним из мичманов, затем наставлял молодежь в исчислении долготы по Маккею[9]. Стивен и Мартин прогуливались по палубе, заключенных выводили на прогулку. Получасовые песочные часы переворачивались снова и снова, склянки отбивались, вахты сменялись, четыре обеда сменялись поочередно: матросы, заключенные, кают-компания и кормовая каюта. День тянулся до первой собачьей вахты, команда «все по местам», а затем, перед сигналом спустить гамаки — вечерняя пальба из пушек: поскольку Джек являлся сравнительно богатым капитаном, то прибавил запасов к официальной сотне зарядов на ствол, и редко так бывало, чтобы «Леопард» заканчивал день без дикого рева парочки залпов, выплевывающих в сумерки оранжевые сполохи.

Джек начал плавание, имея командира почти для каждого орудия и больше половины умелых расчетов, но, будучи глубоко убежденным, что все судовождение в мире, все умение маневрировать в зоне досягаемости врага, имеет мало значения, если пушки не могут разить метко и быстро, хотел пересечь экватор с превосходными полными расчетами для всех пятидесяти.

Скоро жизнь стала столь рутинной, что те, чьи обязанности не требовали делать записи, могли припомнить только дни, когда посещали церковь, стирали (тогда «Леопард» от носа до кормы натягивал тросы и чистая одежда, вывешенная для просушки, делала его вид странно невоинственным, особенно потому, что некоторые предметы одежды были женскими), или когда дудки мрачно свистели «всем присутствовать при наказании», означая, что это суббота, поскольку на «Леопарде» наказывали только раз в неделю.

День за днем миссис Уоган гуляла на юте, иногда со своей горничной, зачастую с доктором Мэтьюрином и всегда с собакой и козой. Учитывая уровень волнения, вызываемый ее присутствием, она могла быть призрачной невидимкой, проходящей через квартердек, поскольку капитан Обри не только отдал строжайшие приказы на предмет косых взглядов, жестов или разговоров, но также в кают-компании, на главной палубе и на корабле в целом пришли к мысли, что миссис Уоган частная собственность доктора, а ссориться с ним никто не хотел.

Все же невидимка — сказано слишком сильно: с увеличением расстояния от земли общая тяга к женскому полу усилилась, и необычайно красивая женщина — а внешность Луизы значительно улучшилась по сравнению с ее первым появлением — не могла не притягивать множества тайных взглядов и не вызывать страстных вздохов.

И все же, дни были не лишены событий. На корабле, мчащемся по морю под командованием капитана, особенно любящего именно эту сторону стремительности, напряжение не спадало: в любой момент могли проявиться какие-то недоделки верфи. И на самом деле — однажды без малейшего предупреждения лопнул фал ракс-бугеля, а в другом случае плохо скрепленные фиши грот-марса-рея выскочили так, что рей второпях пришлось спускать на палубу. Хотя с момента прекращения замеров глубин[10] путешественники не видели ничего, за исключением отдаленной шебеки далеко с наветренной стороны, всегда существовала возможность, что в любой момент в поле зрения может появиться враг: сражение, если это военный корабль, или потенциальная добыча, если это купеческое судно. Радостное возбуждение присутствовало даже в единственный безветренный день.

Была суббота, Судный день, и в шесть склянок утренней вахты боцман и его помощники просвистели свою мрачную трель. Все матросы столпись в кормовой части, каждая вахта сбилась в аморфную кучу на соответствующей стороне квартердека. Ничто, кроме построения по подразделениям, не могло побудить их сформировать организованную группу или вынуть руки из карманов. Они расслабленно стояли и пялились на морских пехотинцев — построенное на юте алое совершенство с примкнутыми штыками, на крышку люка, установленную напротив среза полубака, на офицеров и молодых джентльменов, собравшихся позади капитана: все в шляпах с золотыми галунами и саблями или кортиками. Профос[11] привел провинившихся наверх: три случая пьянства — на неделю приостановлена выдача грога и предписана работа на помпах на четыре, шесть и восемь часов во время отдыха. Турок, пойманный на краже четырех фунтов табака и серебряных часов, принадлежавших Джейкобу Стайлсу, смотрителю парусной кладовой: вещи предъявлены, засвидетельствованы, случай доказан, обвиняемый безмолвствует.