Воспоминания - Стил Даниэла - Страница 19

Вновь он отметил, что она говорила по-английски лучше обычного, и внезапно поймал себя на мысли, что готов признаться ей, что она сама все время удивляет его. Но вместо этого он только улыбнулся. Легкий сентябрьский ветерок взъерошил его светлые волосы.

– Ты любишь это дерево, не так ли, Сирина?

Девушка кивнула, глядя на него с детской улыбкой, и протянула апельсин. Для нее это был огромный шаг. В конце концов, он тоже был солдатом. А до сих пор она ненавидела всех солдат. Но в нем было нечто такое, что вызывало доверие, побуждало верить ему. Может быть, сказывалось, что он был другом Марчеллы?.. Взяв половину апельсина, Фуллертон ласково посмотрел на Сирину и молча принялся отламывать дольки.

–  Когда я была маленькой девочкой, под моим окном росло такое же дерево… Иногда я разговаривала с ним по ночам.

Сирина внезапно покраснела, чувствуя себя ужасно глупо, но майор лишь удивился, а глаза его отметили гладкость ее кожи, изящные линии ног, вытянутых на траве.

– Ты разговаривала и с этим?

– Иногда, – призналась она.

– Этим ты и занималась тогда, в моем кабинете?..

Девушка медленно покачала головой, вдруг сделавшись грустной.

– Нет, мне просто хотелось увидеть его. Мое окно… Окно моей комнаты располагалось так же, как и то.

– А сама комната? – тихо спросил он. – Где она?

– Здесь, в Риме.

– Ты бываешь там? – Он сам не понимал почему, но ему хотелось узнать о ней как можно больше.

В ответ девушка лишь пожала плечами.

– Теперь в моем доме живут другие.

– А твои родители, Сирина? Где они?

Задавать людям такой вопрос после войны было опасно, и он отлично понимал это. Медленно, со странным выражением глаз она повернулась.

– В моей семье все погибли, майор. Все до единого… – И поспешила добавить: – Кроме Марчеллы.

– Извини. – Фуллертон опустил голову и провел рукой по траве, пропуская ее сквозь пальцы. Он никого не потерял в этой войне. И знал, как радовалась его семья, что он остался жив. У него погибли друзья, но никто из кузенов, братьев, дядьев или дальних родственников. Эта война почти не затронула мира, в котором жил он. К тому же очень скоро он отправится домой…

Подошедший ординарец прервал их разговор. Генерал Фарнхэм приказал немедленно явиться. Майор с сожалением оглянулся через плечо на Сирину и поспешно направился в дом. В тот день она его больше не видела.

Когда поздно вечером Сирина, пожелав Марчелле спокойной ночи, забралась в свою постель, то обнаружила, что вспоминает о встрече в саду, вспоминает длинные изящные пальцы, играющие с травой, широкие плечи и серые глаза. В его облике присутствовало нечто поразительно прекрасное.

Странно, но ее мысли совсем не походили на мысли Брэдфорда Фуллертона, в этот же самый миг размышлявшего о ней. Он стоял у окна в своем кабинете и смотрел на иву. Свет не горел, китель висел на спинке стула, галстук лежал на рабочем столе.

Брэдфорд представлял Сирину настолько отчетливо, что буквально видел солнечные блики, отражавшиеся в ее глазах в тот миг, когда она протянула ему половинку апельсина… И впервые за время своего долгого пребывания в Италии он внезапно почувствовал физическое влечение, острое, словно голод. Тело его требовало ее, как никого другого. Перед самым концом войны он ездил домой на недельный отпуск и занимался любовью с Пэтти. После приезда в Италию он хранил ей верность, и у него не было желания нарушать ее. До сих пор… Сейчас же все его мысли занимала Сирина: ее стройная шея, изящные руки, то, как сужалась талия, перехваченная тонкими завязками повязанного поверх платья белого фартука. Это было как сумасшествие. Вот только что он стоял, помолвленный с самой прекрасной женщиной Нью-Йорка, а теперь неожиданно воспылал страстью к итальянской служанке. Но имело ли это какое-то значение? Он знал, что нет, знал, что хотел ее, и не просто физически, – ему хотелось большего от Сирины. Ему хотелось узнать ее секреты. Хотелось узнать, что таили ее огромные загадочные зеленые глаза.

Казалось, он простоял так, глядя в окно, долгие часы. И вдруг совершенно неожиданно увидел ее: подобно величественному призраку, она прошла мимо дерева и затем спокойно села в темноте. Длинные волосы ниспадали на плечи и чуть покачивались от дуновения легкого ночного ветерка, глаза ее были закрыты, тело скрылось под чем-то напоминающим одеяло, когда она вытянула ноги, устроившись на траве. Фуллертон разглядел голые ступни… И почувствовал, как его тело напряглось и как все внутри его устремилось к этой таинственной девушке. Словно потеряв контроль над собой, он отошел от окна, вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь, и торопливо сбежал вниз по длинным маршам мраморных ступеней. Выйдя в коридор, прошел в боковую дверь, которая, как он знал, вела в сад, и, прежде чем смог остановить себя, беззвучно пошел по траве, пока не очутился позади нее, зябко поеживаясь на ветерке и дрожа от охватившего желания. Почувствовав его присутствие, Сирина повернулась и молча посмотрела на него широко раскрытыми, удивленными глазами. Несколько долгих мгновений он тоже не мог произнести ни слова. Глаза их встретились, она ждала, он молча опустился рядом с ней на траву.

– Ты разговаривала со своим деревом?

Голос его звучал нежно, он ощущал тепло, исходившее от ее тела. Фуллертон не знал, что сказать, и казался сам себе ужасно глупым. Заглянув в ее лицо, увидел, что оно блестело от слез.

– Сирина? Что случилось?

Девушка после минутного колебания слабо пожала плечами и едва заметно улыбнулась. Ему захотелось заключить ее в объятия, но он все еще не осмеливался. Он не знал, что она может подумать, как, впрочем, не знал, что и сам думал по этому поводу.

– В чем дело?

Она вздохнула и неожиданно положила голову ему на плечо и закрыла глаза.

– Иногда… – чуть слышно проговорила она в прохладной темноте, – иногда очень одиноко… после войны. Никого не осталось. Никого…

Он медленно кивнул, стараясь понять охватившую ее боль.

– Да, очень тяжело… – Затем, не в силах сдержать вопрос, постоянно вертевшийся у него в голове, спросил: – Сколько тебе лет, Сирина?