Дерзкая любовница - Барбьери Элейн - Страница 89

Не выпуская руки Анжелики, тетя Минетта дождалась, пока та встала, и чопорно поклонилась остальным гостям:

– Еще раз прошу нас извинить.

Обменявшись недоуменными взглядами с Джоном и Питером, Анжелика позволила вывести себя из-за стола и пошла за тетей Минеттой к кабинету. Ее охватило странное, тревожное предчувствие, от которого сильно забилось сердце.

Обернувшись на звук захлопнувшейся двери, Анжелика почувствовала, как Джон взял ее под руку. Она не замечала, что от волнения ее колотит крупная дрожь. Отец усадил ее в кресло.

Тогда тетя Минетта вынула из расшитого ридикюля небольшой конверт.

– Моя дорогая Жанет… – тут старушка замялась. – Извини, что я воспользовалась именем, данным тебе при рождении. Но в данный момент это имеет исключительное значение. – Анжелика удивленно кивнула, и тетя Минетта продолжила: – Вы оба – мсье Джонатан и ты – знаете, что много лет назад я должна была вместе с тобой и твоей мамой отправиться в то роковое путешествие. Так бы оно и случилось, если бы не приступ лихорадки. На протяжении многих лет меня угнетал этот жестокий каприз судьбы, которой было угодно спасти меня и обречь двух самых дорогих моему сердцу существ на мучительную и безвременную кончину. И только получив известие от мсье Джонатана, я поняла, что провидению неспроста было угодно подарить мне жизнь. Я осталась жить, чтобы оказаться сегодня здесь…

Дорогая моя, твоя мама покидала Новый Орлеан с тяжким грузом на душе. В последние ночи перед отъездом ее мучили кошмары, которые необъяснимым образом оказались предвидением того, что вскоре случилось в пути. Однако сила любви к мсье Джонатану была столь велика, что никакие глупые, как ей казалось, предчувствия не могли заставить ее отложить отъезд. Единственной реакцией на предупреждение свыше стало вот это письмо. – Тетя Минетта снова остановилась, чтобы перевести дыхание – Селеста вложила этот конверт мне в руки перед самым расставанием. Она взяла с меня обещание, что, если она не доживет до твоего восемнадцатилетия, я сама вручу тебе ее письмо, так же как перед этим она вручила его мне. Дорогая моя, мама любила тебя больше всего на свете. И я передаю тебе ее письмо вместе с ее любовью… и своей также…

У Анжелики так тряслись руки, что она едва не выронила конверт. Сжимая его что было сил, она зажмурилась, чтобы хоть немного прийти в себя. Из прострации ее вывело прикосновение горячей руки: Джонатан смотрел на нее с тревогой и страхом. Внезапно она поняла, что он мучается не меньше, и поспешила покончить с неизвестностью. Печать была осторожно сломана, и из конверта показались исписанные изящным почерком листки.

– Дорогая моя, – раздался негромкий голос тети Минетты, – хотя, возможно, это будет нелегко, но я прошу прочесть письмо вслух. Мсье Джонатан имеет непосредственное отношение к изложенным здесь событиям и должен услышать слова своей возлюбленной Селесты.

Анжелика молча кивнула и развернула листки, все еще хранившие столь памятный ей аромат. По тому, как затуманился взор Джонатана, Анжелика поняла, что он также уловил этот запах. Но пора было приступать к чтению. В напряженной тишине кабинета зазвучал ее взволнованный звонкий голос:

"Моя дорогая, любимая Жанет!

Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы тебе никогда не пришлось читать это письмо. Но раз это случилось, значит, мне не довелось встретиться с тобой в день твоего совершеннолетия. Дорогая моя, прежде всего я хочу сказать, что восемнадцать лет назад чувствовала себя счастливейшей из смертных – невзирая на обстоятельства твоего рождения. Ты уже взрослая женщина и наверняка знаешь, что я не была замужем за твоим отцом, но заверяю от чистого сердца, что испытала ни с чем не сравнимое и ничем не замутненное счастье, впервые взглянув на твое милое личико! Пожалуйста, никогда не забывай, что я любила тебя, любила всегда, с самого твоего появления на свет И только ради чтой любви я решилась открыть тебе правду. Но следует начать издалека. Умоляю тебя не терять терпения, моя дорогая.

Жанет, ты никогда не знала своих дедушку и бабушку, и тебя, наверное, удивит, что они были чрезвычайно богатыми людьми и принадлежали к высшим слоям общества в Новом Орлеане. Я была их единственной дочерью, и к тому же довольно хорошенькой. Естественно, что меня баловали. Не было на свете вещей, которых я бы не смогла получить, и не было места, куда бы я не смогла отправиться. Только моя верная Минетта, ставшая мне дороже матери, одна на всем белом свете имела мужество напоминать мне хоть о каких-то правилах приличия и, будучи одновременно нянькой, гувернанткой и подругой, частенько вступала в бой с проявлениями моего неугомонного, дерзкого характера. Однако что могла сделать Минетта, коли родители безрассудно обожали меня и потакали мне во всем?

Мне было семнадцать лет, когда я безумно влюбилась. Незадолго перед этим я впервые вышла в свет, в общество таких же, как мы, чистокровных состоятельных креолов И когда на балу я познакомилась с Жаком Леклером, его красноречие не оставило меня равнодушной. Это был очень красивый мужчина. С густой шевелюрой, темной, как ночной небосвод, с черными пронзительными глазами… А великолепно сложенная мускулистая фигура так выгодно отличала его от нескладных мальчишек, с которыми я водила знакомство до сих пор! И я очертя голову кинулась в океан первой любви, ни минуты не сомневаясь, что его чувства ко мне не менее сильны, чем мои собственные.

Мы были знакомы всего месяц, когда Жак предложил мне выйти за него замуж и получил согласие. Однако мое счастье длилось недолго. Мои родители были вне себя! Жак оказался безродным выскочкой, авантюристом, бессовестно воспользовавшимся моей неопытностью! Нам запретили встречаться, и я была в отчаянии. Однако Жак не сдался. Клятвенными заверениями в своей любви ему удалось выманить меня на свидание. Но мало того: я уступила ему и позволила овладеть собой.

Сделав этот шаг, я с утроенной настойчивостью стала добиваться разрешения на брак. Я умоляла, требовала, угрожала, однако мои родители оставались непреклонны. Они не позволяли мне видеться с Жаком, и, не желая отказаться от своей любви, я согласилась бежать вместе с ним.

Глухой темной ночью я выскользнула из дома и отправилась туда, где ждал меня Жак. Он отвел меня в одному ему известное убежище, находившееся неподалеку от города. Я была все так же ослеплена любовью, хотя несколько обеспокоилась тем обстоятельством, что мы не поспешили прямиком к алтарю. Жак убедил меня, что прежде следует написать родителям письмо и сообщить о случившемся. По его словам выходило, что наша близость, не освященная узами брака, испугает их и заставит смириться с неизбежным. Мол, не успеем мы оглянуться, как снова окажемся у меня дома, получим благословение родителей и справим роскошную свадьбу.

Однако Жак не учел суровый характер моего отца. Письма оставались без ответа, и мой возлюбленный терял терпение. Наконец, надеясь переговорить с ними, он отправился в город один, без моего ведома. По возвращении ярость его была безгранична. На его щеке алел след от хлыста, и он выместил на мне свое унижение. Он кричал, что родители вычеркнули меня из своей жизни и вовсе не желают видеть меня снова. Что они предоставили ему одному обеспечивать мое содержание, а сами не дали ни пенни. Я была потрясена и все же уговорила его успокоиться, ведь наша любовь должна была преодолеть и этот неожиданный барьер.

И вот тогда Жак выложил мне, что вовсе не любит меня. Что такая избалованная дурочка, как я, не способна привлечь мужчину ничем, кроме разве что смазливой внешности. Он сказал, что я ему уже давно надоела и удерживало его при мне лишь ожидание богатого приданого. А коль скоро на это надеяться нечего, он не желает больше иметь со мной ничего общего.

В ту же ночь Жак покинул меня… бросил одну, беспомощную, не постеснявшись прихватить остатки моих драгоценностей. Я была совершенно разбита, уничтожена, однако нашла в себе силы добраться на следующий день до отчего дома. Увы, там я узнала, что родители отныне не желают меня видеть. Пришлось искать убежища в дешевых меблированных комнатах. Мне удалось утаить от алчных рук Жака одно кольцо: продав его за бесценок, я сумела продержаться несколько дней, прежде чем опять вернулась к родному дому. Но меня даже не пустили на порог, передав, что у мсье и мадам дю Буи нет никакой дочери.