Через семь границ (СИ) - Кротов Антон Викторович - Страница 33

Туркмения

Дороги Туркмении. Пыль, пыль, пыль. Зелёные щиты-лозунги: цитаты из Ниязова. Пустынная растительность. Иногда — верблюды. Солнце. Маленькие мечети в деревнях. Разноцветные тётушки — не чета иранским, но всё же в длинных юбках и в платках. Солнце.

На выезде из Кызыл-Атрека, в тени какого-то здания, когда-то, возможно, бывшего постом ГАИ, сидят люди. Тоже автостопщики, только местные.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Часто ли машины?

— Четыре часа ждём. А вы далёко?

— Вообще в Москву. А сейчас хотя бы в Кызыл-Арбат.

Ждём. Ждать пришлось недолго. Не прошло и получаса, как на дороге появились два грузовичка. Уехали.

Водитель, туркмен, оказался «промосковским» человеком.

— О! когда русский человек был — хорошо был. Вот машин — это русский машин. Русский запчасть нужен. Теперь запчасть трудно достать, очень трудно. Деньги получали раньше, теперь нет. Ничего нет. Москва богатый город, там всё есть.

Километров через сто грузовичок свернул в село. Но нам опять повезло — другой грузовичок нас взял, и мы снова поехали, на этот раз в кузове.

Так, ещё засветло, мы достигли Кызыл-Арбата.

Очередной водитель, обиженный на развал СССР, довёз нас в своей легковушке почти до самого Ашхабада. Когда он свернул в своё село, было уже около полуночи. Выбрав ровное место в придорожной пыли, мы расстелили коврики, спальники и уснули.

Ровно месяц назад мы покинули столицу мира — город Москву. Сегодня, утром рано, проснувшись, мы вышли на трассу и достигли вскоре другой столицы — столицы туркменбашинского королевства, города Ашхабада.

Первым делом мы направились искать обменный пункт. С обменом было не очень хорошо, и только после получаса поисков мы обменяли у местных жителей 50 тыс. российских рублей на 45 тыс. манат (манат примерно равен рублю). На всех манатах — и крупных, и мелких купюрах — портрет Ниязова.

АШХАБАД — самая южная из всех столиц бывших республик СССР. Средняя температура января 0,8С, июля 30,5С. Возник в 1881 г. как военное укрепление на месте поселения Асхабад с древней крепостью, был центром Закаспийской обл. После разрушительного землетрясения 1948 г. отстроен заново. В Ашхабаде с 1951 г. работает Академия наук Туркмении, в системе которой особое место занимает Институт пустынь.

Пострадавший от землетрясения полвека назад город не сохранил в себе каких-либо исторических зданий. Но у него есть другое украшение, возникшее в последние годы: многочисленные портреты, бюсты, статуи и изречения президента Туркмении г-на Ниязова. Ниязов в Туркмении — некто вроде аятоллы Хомейни (но живого) или товарища Сталина. На всех госучреждениях, дорогах, зданиях, площадях — знаки его присутствия, цитаты (латинскими буквами, которых большинство местных жителей не разбирает), лозунги, из которых самый распространённый — «HALK, WATAN, TURKMENBASY!» («Народ, государство, президент!»)

Мы пошли на базар. Стоимость фруктов была абсурдно низкой. Арбузы продавали по 500, 1000 и 1500 манат за штуку (в зависимости от величины и качества), виноград вообще почти ничего не стоил. Там же, на базаре, продавался хлеб — он стоил 2000 манат. Рядом с базаром был магазин, где этот же хлеб стоил 800 манат. В магазине толклись жаждущие. Когда к прилавку вывозили очередную партию хлеба, люди бросались на него, и, ожесточённо размахивая руками, старались ухватить как можно больше. Набрав в сумки по 5-10 и более хлебов, а другие, наоборот, ухватив всего один хлеб, люди продолжали стоять у пустого прилавка, ожидая продолжения коммунистического счастья. Вскоре продавщица объявила: «Всё, товарищи, на сегодня хлеба не будет,» — и люди выстроились в очередь к кассе. Мне удалось купить два хлеба, и мы с Олегом уселись на ступеньках магазина, завтракая хлебом, земляникой, арбузом и верблюжьим молоком.

В Ашхабаде произошёл такой казусный случай. Проходя мимо большого государственного здания, увенчанного, по обыкновению, портретом Ниязова, мы решили сфотографировать его. Пока Олег фотографировал меня на фоне Ниязова, из дверей — с криками «Нельзя фотографировать!» — выскочил милиционер. Но было поздно: Олег успел сфотографировать меня (на фоне выбегающего милиционера). «Вынимайте плёнку!» — вещал он. «Мы ничего не успели сфотографировать! — отвечали мы, — позовите вашего начальника!» Оказывается, учреждения фотографировать нельзя. Мы зашли в проходную здания, милиционер куда-то позвонил, и — в общем, нас отпустили.

Но стоило нам зайти на вокзал, чтобы переписать расписание поездов, нас обнаружили другие милиционеры. Они задержали нас на полчаса и тщательно обыскали. Наркотиков не было, мы были отпущены и пошли к трассе — на выезд из Ашхабада.

От Ашхабада до Бухары — 750 километров. Первые 200 километров трасса идёт параллельно Иранской границе; слева от трассы — пустыня, справа горы, за ними Иран. До сих пор остались явления пограничной зоны, таблички: «КПП, проверка документов», но пограничников нет. На закате солнца, в районе Теджена, граница уходит на юг, а трасса — на север. Домой, домой, пора домой!

Мы сменили несколько машин. Уже ночь. После Мары нас подвозит грузовик, гружёный арбузами и дынями. «Залезайте, — улыбается водитель, — ешьте сколько хотите». Мы лезем в кузов — он полон плодов; трое или четверо других людей, уже едущих в кузове, кутаются в одежды. Поехали — сразу стало холодно, мы одеваем на себя всю одежду, что имеем с собой.

До чего же хорошо, выкопав себе в арбузах небольшие ниши, ехать домой, смотря в звёздное туркменское небо! Машина трясётся на ухабах, великое кольцо вокруг Каспийского моря потихоньку завершается, до Москвы остаётся всего 4500 километров.

Ну вот и всё — приехали, машина сворачивает в село. «Хотите — к нам, переночуем! Утром, если нужно, вывезем вас обратно на трассу,» — предлагают нам. «Спасибо, мы дальше постараемся уехать,» — отвечаем мы. «Ну, тогда арбузов возьмите!»

Взяв арбуз и две дыни, мы вылезаем из кузова на трассу.

Машин на ночной трассе мало. Моренков активно хочет стопить, а я — спать. Выбрав второй способ поведения, мы ставим палатку около дороги, и ложимся спать, поужинав дыней.

Наутро, сменив ещё несколько машин, миновали пыльный город Чарджоу. На выездном посту ГАИ туркменские гаишники обыскивали нас и долго расспрашивали, кто мы и откуда. Их интересовали наши личные проблемы, например, почему у меня борода, почему мы не возим с собой девушку, нужно ли заводить детей или нет, и т. д. Как и многие другие жители юга, они понимали путешествие автостопом как «пешком». С трудом отделавшись от назойливых господ, мы застопили очередную машину и пересекли широкую, мутную Амударью по грохочущему понтонному мосту.

А вот и таможня. Она видна издали по огромной очереди грузовиков. Грузовики — в основном, иранские и турецкие — выстроились в «хвост» длиною в полкилометра. Границу Туркмении с Узбекистаном охраняли наши, российские, пограничники. Но первым в здании таможни мы увидели доктора в белом халате за письменным столом. Перед ним лежала тетрадь больших размеров.

— Холера, понос, болезни какие-нибудь есть?

Мы отвечали «нет» и нас пропустили. Следующими были пограничники.

— Наркотики, оружие, запрещённые предметы какие-нибудь есть?

Мы отвечали «нет», но пропускать нас так сразу не хотели.

— Я знаю, что вы везёте: героин! — «догадался» один из пограничников.

Мы не признали этого факта.

— Тогда я точно знаю: змеиный яд!

Я мысленно приготовился к очередному обыску, но его не последовало.