Старые письма - Стил Даниэла - Страница 8

– Мы обязаны что-то предпринять, – упорно повторяла мадам Маркова. Однако доктор настаивал, что больной ничем уже не поможешь, и ей трудно было с ним спорить. Но может, все же стоило посоветоваться с другим врачом, знакомым с какими-нибудь новыми методами, неизвестными этому эскулапу?..

Отчаяние придало мадам Марковой храбрости, и она поспешила набросать и отправить записку императрице, кратко описав безнадежную ситуацию и покорно моля о поддержке. Вдруг ее величество снизойдет до какого-нибудь совета или хотя бы порекомендует, к кому обратиться за помощью? Ни для кого не было секретом, что в Царском Селе государыня и великие княжны отвели в Екатерининском дворце целое крыло под госпиталь для раненных на войне солдат. Они сами работали там сиделками. Что, если кто-то из врачей этого госпиталя достаточно компетентен, чтобы спасти Анну? Мадам Маркова была готова пойти на что угодно, умолять кого угодно, лишь бы помочь любимой ученице. Наряду со слухами об эпидемии до нее доходили и слухи о тех немногих, кому удалось пережить этот грипп, но эти исключения из правила являлись скорее счастливой случайностью, нежели закономерным результатом правильного лечения.

Государыня не стала тратить время на составление ответа и просто отправила к Анне младшего из двух лейб-медиков, следивших за здоровьем цесаревича. Старший врач, достопочтенный доктор Боткин, как назло, сам умудрился простудиться и лежал больной. Но доктор Николай Преображенский, с которым Анна успела познакомиться еще в Ливадии, немедленно приехал в балетную школу и спросил мадам Маркову. Его визит принес мадам огромное облегчение, и она поспешила встретить доктора, с чувством благодаря ее величество за снисхождение и доброту. В ту минуту она была так расстроена самочувствием своей талантливой подопечной, что вряд ли обратила внимание на поразительное сходство молодого эскулапа с его величеством. Доктор и впрямь был ожившим портретом Николая Второго в юные годы.

– Как она? – мягко осведомился врач, хотя по виду самой мадам Марковой было ясно без слов, что юной балерине стало совсем плохо.

Но даже доктор Преображенский, уже сталкивавшийся с тяжелейшими случаями гриппа в своем госпитале, был поражен плачевным состоянием бедной Анны. Трудно было поверить в то, что сделал недуг с юным, цветущим созданием всего за каких-то двое суток. Она страдала от обезвоживания организма, она металась в бреду, а температура оказалась столь высокой, что доктору пришлось мерить ее два раза, иначе он бы не поверил своим глазам. Врач снова взглянул на цифры, до которых дополз столбик термометра, проверил состояние больной и обернулся к мадам Марковой с выражением полной безысходности.

– Боюсь, вам и так известно все, что я собираюсь сказать… Не правда ли? – спросил он тихим, полным глубокого сочувствия голосом. Глядя на эту немолодую женщину, Николай Преображенский понял, что она очень любит Анну. Девушка была очень дорога ей.

– Ради Бога… Я этого не переживу… – пробормотала она, бессильно пряча лицо в ладонях. Горе и отчаяние последних двух дней лишили ее привычной выдержки, она не в состоянии была воспринять тот приговор, что намеревался вынести молодой врач. – Она такая юная… такая талантливая… Ей всего девятнадцать лет… она не должна умирать! Сделайте же что-нибудь! – наконец выпалила мадам Маркова, отнимая руки от лица и поднимая на молодого человека пронзительный взгляд. Этот взгляд молчаливо требовал от врача невозможного – если не уверенности, то хотя бы надежды.

– Но я не в силах ей помочь, – честно признался он. – Ее наверняка убьет даже попытка перевезти в больницу. Может быть, если ей удастся прожить еще несколько дней, мы бы постарались доставить ее к нам. – Однако он сам не верил в такую удачу, и мадам Маркова отлично это понимала. – Все, что вы можете для нее сделать, – постараться каким-то образом сбить этот жуткий жар. Почаще обтирайте ее холодными тряпками и заставляйте пить, пить как можно больше. А все остальное в руках Господних, мадам. Кто знает, может, Ему она стала нужнее, чем нам. – Он говорил как можно мягче, но не считал себя вправе скрывать правду. Он и так был удивлен, что Анне до сих пор удается бороться с болезнью. Ведь большинство больных – крепкие, здоровые люди – скоропостижно умирали в тот же день, когда у них обнаруживались первые признаки гриппа. А эта хрупкая девушка прожила почти двое суток, страдая от невероятно высокого жара. – Постарайтесь сделать для нее все, что сможете, но не забывайте – нам не дано творить чудеса, мадам. Нам остается лишь молиться и уповать на то, что Он услышит наши мольбы, – серьезно и подавленно добавил доктор Преображенский. В душе он уже распрощался с Анной.

– Понятно, – отвечала мадам Маркова машинально.

Врач посидел с ними еще немного и снова измерил температуру. Столбик термометра вновь поднялся на какую-то долю деления, но мадам Маркова уже обкладывала больную холодными компрессами. В помощниках не было недостатка: подруги Анны по школе готовы были постоянно менять компрессы, окуная их в свежую ледяную воду, но их не пускали в спальню к больной из опасения разнести инфекцию по всем классам. Даже соседкам по комнате пришлось перебраться пока в общую спальню и довольствоваться скамейками или жесткими тюфяками, брошенными прямо на пол. Вход к Анне был для них закрыт.

– Как она теперь? – с надеждой поинтересовалась мадам Маркова примерно через час. Она постоянно меняла Анне холодные компрессы на груди и на плечах.

Больная так и не приходила в себя и не имела понятия ни о присутствии врача, ни о том, что за ней ухаживают. Мертвенно-бледная, сотрясаемая ознобом, она неподвижно лежала в кровати, соперничая белизною лица с белоснежными простынями.

– Практически без изменений, – отвечал врач. У него не поворачивался язык сообщить мадам Марковой, что, по его наблюдениям, температура повысилась. – Компрессы не способны дать такой немедленный эффект. – «Если он вообще будет», – добавил он про себя.

Несмотря на профессиональное хладнокровие, он не мог не сочувствовать лежавшему перед ним беспомощному юному существу. Даже болезнь не смогла изуродовать безупречную красоту этого лица. Точеные черты трогательно заострились от жара, а изящное, дивное тело казалось просто воздушным. И в то же время она выглядела именно так, как выглядят смертельно больные люди, – увы, доктор немало повидал их на своем веку, и весь предыдущий опыт подсказывал ему, что Анне не суждено пережить эту ночь.

– Мы могли бы предпринять что-то еще? – спросила мадам Маркова, не в силах справиться с отчаянием и страхом.

– Только молитвы, – отвечал врач. – Вы уже дали знать ее родителям?

– У нее есть отец и четверо братьев. Насколько я могу судить из ее собственных слов, все эти люди сейчас на фронте. – Шли первые месяцы войны, и те полки, в которых служили отец и сыновья Петровские, наверняка были брошены в самое пекло. Анна всегда гордилась своими родными и вспоминала о них ежечасно.

– Значит, больше для нее ничего не сделаешь. Нам предстоит молиться и ждать. – И врач озабоченно взглянул на часы. Он провел у постели Анны почти три часа и давно должен был вернуться в Царское Село, чтобы проверить состояние Алексея, а ведь на дорогу уйдет не меньше часа. – Я вернусь завтра утром, – пообещал врач. Правда, он сильно опасался, что к тому времени Всевышний успеет сам позаботиться о душе бедной танцовщицы. – Не стесняйтесь послать за мной, если в том будет нужда. – И доктор Преображенский подробно объяснил, как найти его дом, чтобы немедленно доставить к Анне.

Впрочем, вряд ли он застанет ее в живых, если ей станет совсем плохо. Он жил с женой и детьми неподалеку от Царского Села. Николай Преображенский был довольно молод, но уже проявил себя как весьма образованный, компетентный и ответственный специалист, иначе ему ни за что не доверили бы заботу о здоровье цесаревича. А кроме того, он до странного напоминал отца августейшего больного. Те же характерные правильные черты, тот же рост и фигура, что у государя императора, те же усы и бородка, аккуратно подстриженные и причесанные в той же манере. Впрочем, даже без бороды доктор поразительно походил на своего монарха, разве что волосы у него оказались немного темнее, почти такие же темные, как у Анны.