Призрак тайны (Тайна ее прошлого) - Стил Даниэла - Страница 24

— Зовите меня Глэдис, — сказала она неожиданно. — А я буду звать вас Чарли, хорошо? Кажется, я и без вашего разрешения стала вас так называть.

Он кивнул, а Глэдис поймала себя на том, что относится к нему как к сыну — как к своему выросшему сыну, который чудом уцелел после той страшной катастрофы, в которой он потерял дочь и жену. Чарли нужно было выговориться, и она готова была слушать его хоть до утра.

— Ты слишком суров к себе, Чарли, — продолжала Глэдис. — Ты далеко не первый и, уж конечно, не последний мужчина, который думал, что все просто отлично, и вдруг обнаружил, что ошибается. И все же это был действительно страшный удар… в том числе и удар по самолюбию.

Глэдис было нелегко решиться заговорить с ним об этом, но ей почему-то казалось, что Чарли вполне способен понять то, что она собиралась ему сказать. Он страдал не только и не столько из-за того, что потерял любимого человека, но и из-за уязвленного самолюбия. Именно гордость не давала ему забыть о том, как с ним обошлись.

— Возможно, мои слова покажутся тебе слишком жестокими, Чарли, но мне кажется, что ты переживешь свою потерю. В твоем возрасте это неизбежно. Конечно, ты можешь переживать и мучиться до конца своей жизни, но я не думаю, чтобы это было правильно. Я знаю, на это потребуется время, много времени, но в конце концов ты снова начнешь смотреть на мир вокруг себя с интересом и радостью. Со мной это в конце концов произошло, а ведь я намного старше тебя. Да-да, — добавила она, перехватив недоверчивый взгляд Чарли. — После того как Джимми, Кэтлин и Пегги погибли, я могла запереться в доме и похоронить себя заживо. Я могла сидеть в четырех стенах, ожидая смерти, и, когда умер Роланд, я готова была именно так и поступить. Что меня спасло? Этого я ДО сих пор не знаю. Просто я подумала, что это ничего не изменит и никому не принесет пользы. Я отлично понимала, что жить мне осталось совсем немного, и мне казалось, что не стоит пускать эти годы псу под хвост. Они умерли, но ведь я-то еще жива! Нет, конечно, я их не забыла — я плачу, когда мне становится совсем одиноко. Каждый день, каждый час, каждую минуту я думаю о ком-нибудь из них, и иногда меня охватывает такая тоска, что хоть головой в петлю, но, как видишь, я еще жива и умирать пока не собираюсь. Я чувствую, что должна жить дальше, жить за всех них, потому что иначе чего же стоит моя жизнь? Я не хочу, чтобы время, которое отпущено мне судьбой, оказалось потрачено впустую. У человека нет на это никакого права. Мы можем скорбеть об ушедших, можем оплакивать их, можем даже носить траур, но хоронить себя заживо мы не имеем права. На мой взгляд, это просто непозволительная роскошь, если не сказать — глупость.

Она, безусловно, была права, но правда эта давалась Чарли с большим трудом. Глэдис как будто полоснула скальпелем по застарелому нарыву, причинив ему острую боль, за которой должно было наступить облегчение. Понимал он и то, что рано или поздно кто-то должен был сказать ему все это, и Чарли был искренне благодарен Глэдис за то, что она решилась.

Глэдис подняла на него взгляд и, увидев, что он улыбается, улыбнулась тоже.

— Не согласитесь ли вы поужинать со мной, мистер Уотерстон? — церемонно спросила она. — Я как раз собиралась приготовить отбивные из баранины и салат. Боюсь, правда, что мне не удастся накормить вас так, как требуют законы гостеприимства, однако ближайший ресторан слишком далеко, да и по такой погоде вам до него все равно не добраться. Итак, ваше решение, сэр?

Она внимательно посмотрела на него, и Чарли с готовностью кивнул:

— Спасибо, Глэдис, я буду очень рад. Я могу даже помочь с готовкой — бараньи отбивные удаются мне лучше всего.

— Это было бы совсем неплохо. — Глэдис улыбнулась, а Глинни, словно поняв, о чем идет речь, застучала по полу хвостом. — Я обычно ужинаю в семь. Спускайся, как устроишься. Ничего, что я обращаюсь к тебе на «ты»?

Их взгляды неожиданно встретились, и они долго смотрели друг другу в глаза, словно ведя какой-то безмолвный разговор. Сегодня они обменялись драгоценнейшими дарами, и каждый из них прекрасно это понимал.

В каком-то смысле они оба были просто необходимы один другому, и это было удивительно и странно.

Забрав из машины сумки, Чарли поднялся к себе в комнату, разжег огонь в камине и присел на кровать, глядя на оранжевые языки пламени. Он думал о Глэдис и о том, что она испытала, когда погиб ее сын и умер муж. Ее слова то и дело всплывали у него в памяти, и Чарли чувствовал, как с каждой минутой растет его уважение к этой женщине. В самом деле, эта пожилая, хрупкая на вид женщина достойна была уважения и восхищения. Она не сломалась, она не сошла с ума от горя, не похоронила себя заживо — она просто жила, и в этом был и ее подвиг, и уважение к памяти ее самых близких людей. И для Чарли встреча с Глэдис была настоящим рождественским подарком. Они были знакомы всего каких-то два с половиной часа, а он уже чувствовал себя своим в ее маленьком уютном мире, где царили любовь и нежность и не было места отчаянию и боли.

Наконец он встал с кровати, принял душ, побрился и переоделся. Сначала он хотел надеть свой лучший костюм, но потом подумал, что это будет, пожалуй, чересчур. Чарли слишком дорожил установившимися между ними доверительными отношениями, чтобы рисковать испортить их своим официальным видом, поэтому в конце концов он остановил свой выбор на брюках из мягкой серой фланели и темно-синей свободной водолазке, поверх которой накинул свою любимую свободную куртку. В этой одежде он выглядел вполне прилично и вместе с тем — вполне по-домашнему.

Увидев его в кухне, Глэдис Палмер одобрительно улыбнулась. Чарли был красивым мужчиной и остался бы таковым даже в лохмотьях, однако у него был еще и хороший вкус, и она сразу это отметила. Кроме того, Глэдис казалось, будто она догадывается, чем продиктован его выбор одежды, и это тронуло ее до глубины души. Глэдис вообще редко ошибалась в людях, которых принимала у себя, и хотя Чарли возник на пороге ее дома буквально из пустоты, без всяких рекомендательных писем, она была уверена, что не разочаруется в нем. Уже очень и очень давно она не встречала человека, который бы так ей понравился, который пришелся бы ей по сердцу, и Глэдис — точно так же, как и Чарли, — чувствовала, что эта неожиданная встреча имеет для обоих необычайно важное значение. Она знала, что может многое ему предложить. Тепло ее дома и тепло ее сердца, убежище от непогоды и утешение в невзгодах — Чарли отчаянно нуждался во всем этом, когда постучался к ней в дверь. И потом, он слишком напоминал Глэдис ее сына, чтобы она могла отказать ему.

Но и сама она не только давала, но и получала. Зима — в особенности сочельник, канун Рождества — всегда была для нее самым трудным временем года. В эти холодные месяцы, когда солнце совсем не грело, а вечера были особенно длинны, одиночество получало над ней особую власть, и Глэдис радовалась любой возможности отвлечься от своих горестных воспоминаний.

Пока Чарли жарил бараньи отбивные, Глэдис приготовила салат и картофельное пюре. На десерт был сухарный пудинг, и Чарли невольно вспомнил детство и свою мать, которая точно так же хлопотала по хозяйству, чтобы повкуснее накормить мужа и сына. Кэрол тоже часто готовила ему картошку и пудинг, который она считала настоящей английской едой, и, пока Глэдис Палмер что-то говорила ему, Чарли неожиданно подумал о том, как было бы хорошо, если бы Кэрол сейчас оказалась рядом. Эти навязчивые мысли грозили снова увлечь его в пучину отчаяния, и Чарли пришлось напомнить себе, что думать о ней — значит терзать себя впустую. Чарли знал, что рано или поздно он обязательно должен свыкнуться с тем, что Кэрол больше не является частью его жизни, и перестать связывать с ней все свои действия и поступки. В конце концов, теперь она принадлежала другому, и Чарли — ради собственного блага — нужно было забыть ее раз и навсегда.

Но он не мог этого сделать. Физически не мог. Напротив, ему казалось, что свою Кэрол — Кэрол, которой больше нет, — он будет помнить всегда, и эти воспоминания будут причинять ему мучительную боль, сколько бы ни прошло лет.