Повороты судьбы - Стил Даниэла - Страница 30

Для них с Дебби даже поездка в Большой Каньон была слишком дорогим удовольствием, они решили ограничиться уик-эндом в Чикаго, хотя и это с трудом могли себе позволить. Франция для них была чем-то вроде другой планеты, недостижимой мечтой. Они вкладывали все деньги до последнего цента в ферму.

– Чем занималась сегодня, дорогая? – спросил Бернар за ужином.

Они недавно взяли на работу кухарку из города, и Мари-Анж наслаждалась возможностью проводить больше времени с детьми, хотя так привыкла сама готовить для мужа, что ей этого даже не хватало.

– Ничем особенным. Ездила в магазин, делала кое-что по дому, играла с детьми. Элоиза снова простудилась. А ты?

Бернар загадочно улыбнулся:

– Ни за что не догадаешься. – Он выдержал театральную паузу, словно ожидая, что загремят фанфары, и с довольным видом сообщил: – Я купил нефтяную скважину.

Мари-Анж нахмурилась:

– Что ты сделал?

Она еще надеялась, что муж пошутил, но он, по-видимому, говорил совершенно серьезно, и это ее пугало.

– Я купил нефтяную скважину. В Техасе. Я уже давно вел переговоры с держателями акций о покупке. Когда нефть пойдет, скважина принесет нам целое состояние. Они уже бурили скважины в Оклахоме, и им необыкновенно везло.

Бернар улыбнулся, но Мари-Анж почувствовала нарастающую панику.

– Как ты ее купил?

– Под простой вексель. Я хорошо знаком с этими ребятами.

– Сколько она стоит? – Ей не удалось скрыть волнение, но Бернар только усмехнулся. – Какова твоя доля?

– Мы заключили сделку. Они позволили мне заплатить пока только половину стоимости – по векселю, разумеется, – это составляет восемьсот тысяч долларов. Вторую половину я не обязан вносить прямо сейчас, я могу сделать это в следующем году.

Мари-Анж уже поняла, что Бернар не заплатит никогда. Платить придется ей, для чего придется нарушить условия доверительного управления и изъять из своего фонда еще более крупную сумму. Два года назад десять миллионов долларов казались ей несметным богатством, но в руках Бернара деньги таяли, как снег.

– Послушай, нам это не по средствам. Мы только что расплатились за ремонт дома.

– Дорогая, – он великодушно рассмеялся над ее наивностью и поцеловал ее, – ты очень, очень богатая женщина. У тебя столько денег, что хватит на всю жизнь, а на нефти мы заработаем еще больше. Доверься мне, я хорошо знаю этих ребят, они на этом деле собаку съели.

– Когда ты должен оплатить вексель?

– До конца года, – беспечно бросил Бернар.

– То есть в течение двух недель! – ахнула Мари-Анж.

– Дорогая, поверь, если бы я мог оплатить его сам, я бы это сделал. Твои консультанты из банкаеще скажут мне спасибо за то, что я оказал тебе такую услугу, – не моргнув глазом заявил он.

В эту ночь Мари-Анж почти не спала, думая о новом безрассудстве мужа. Утром она позвонила в банк и рассказала о покупке. Ее консультанты были далеки от того, чтобы благодарить Бернара, более того, они запретили ей брать деньги из фонда на погашение векселя. Ей было прямо заявлено, что они этого не допустят. Ничего не оставалось, как рассказать об этом Бернару. Он пришел в ярость.

– Господи, что за идиоты! – кипятился он. – И что прикажете делать мне? Я же дал слово чести! Меня сочтут за лжеца, да на меня даже могут подать в суд! Я уже подписал все бумаги два дня назад. Мари-Анж, ты ведь об этом знала, ты должна была им сказать, что они должны, обязаны заплатить!

– Я так и сказала, – мрачно ответила она. – Наверное, тебе следовало проконсультироваться с банком до того, как что-либо подписывать.

– Ради Бога, ты же не нищая попрошайка. Я им завтра сам позвоню.

Тем самым Бернар намекал, что она плохо справилась со своей задачей. Однако когда он позвонил в отдел доверительного управления, то с ним там говорили еще откровеннее, чем с Мари-Анж. Тоном, не допускающим возражений, было сказано, что попечители фонда не позволят превысить лимит.

– Двери захлопнулись, – сказал банкир.

Пересказывая Мари-Анж разговор с представителем банка, Бернар едва сдерживал ярость. Он даже заподозрил ее в том, что она ведет двойную игру.

– Это ты им посоветовала? – подозрительно спросил он.

– Конечно, нет! Но мы потратили на два наших дома целое состояние.

Мари-Анж не стала добавлять, что еще миллион ушел на произведения искусства и что муж по уши в долгах. Попечители заверили ее, что действуют в ее же интересах и пытаются защитить то, что осталось от ее наследства. Ей сказали, что она должна думать о будущем, помнить о детях, и если она не в состоянии ограничить мужа в расходах, то они охотно сделают это вместо нее.

Несколько дней Бернар бесновался, словно хищник в клетке. Он рвал и метал, рявкал на Мари-Анж, вел себя как капризный, избалованный ребенок, но она ничего не могла изменить. Обеды и ужины проходили в напряженном молчании. В пятницу муж ненадолго съездил в Париж, а вернувшись, пригласил Мари-Анж в свой кабинет и заявил, что, поскольку она ему явно не доверяет, а ее попечители обращаются с ним, как с альфонсом, он подумывает о разводе. Он добавил, что не допустит подобного обращения с собой и не желает жить с женой, которая ему не верит и обращается с ним, как с несмышленым ребенком.

– Мари-Анж, когда мы познакомились, я делал все ради тебя, – сказал он с обиженным видом. – Даже не зная тебя, позволил жить в этом доме, потому что понял, как много он для тебя значит. Я потратил целое состояние на реставрацию Мармутона только потому, что в этом доме прошло твое детство! Я купил шикарный особняк в Париже, потому что думал, что ты заслуживаешь лучшей участи, чем жить в этой глуши. С того самого дня, когда мы встретились, я только и делаю, что работаю на тебя и на наших детей. И что же? Я обнаруживаю, что ты мне не доверяешь. Нет, я больше не могу так жить.

Мари-Анж слушала его в ужасе. Мысль, что она может потерять Бернара, повергла ее в панику: у нее двое маленьких детей, возможно, она снова беременна, и если он ее бросит, она опять останется одна на белом свете. Есть от чего прийти в ужас. Ради того, чтобы этот кошмар не стал реальностью, Мари-Анж готова была отдать Бернару все, что у нее было. В эту минуту она даже забыла, что дорогостоящая реставрация замка, чем так козырял Бернар, была оплачена из ее кармана, что «целое состояние», которое он потратил, принадлежало ей. Она же оплатила и покупку парижского особняка, после того как муж купил его, даже не посоветовавшись с ней – точно так же, как он с ней не посоветовался, подписывая еще один вексель на миллион шестьсот тысяч долларов.

– Извини, Бернар, мне очень жаль, – жалобно пробормотала Мари-Анж, – я не виновата. Банк отказывается выдать деньги.

– Ты не очень-то старалась их получить! И ты определенно виновата в том, что произошло! – резко возразил он. – Эти люди в банке, они же работают на тебя, так вели им делать то, что ты считаешь нужным. Если, конечно, ты не хочешь подвергнуть меня публичному унижению, отказавшись выплатить долг, который я сделал ради тебя. Я пошел на это ради тебя и наших детей, именно вы получите выгоду от моих инвестиций.

Обвиняя Мари-Анж, Бернар выглядел образцом благородства и самопожертвования, она же чувствовала себя так, будто нанесла ему удар в самое сердце.

– Бернар, они не мои подчиненные, а попечители, и ты это знаешь. Они принимают решения сами.

Ее взгляд молил мужа простить ее за то, что она не дает ему желаемого.

– Я знаю, что ты можешь подать на них в суд и добиться того, что тебе нужно – если, конечно, захочешь, – возразил Бернар с видом оскорбленной добродетели.

Мари-Анж была потрясена:

– Ты хочешь, чтобы я подала в суд на попечителей?

– Ты так и сделаешь, если любишь меня. Бернар высказал свою точку зрения совершеннонедвусмысленно. Однако на следующий день, когда Мари-Анж позвонила в банк и пригрозила обратиться в суд, ей без обиняков заявили, что она проиграет дело. Попечителям не составит труда продемонстрировать присяжным, как быстро и безответственно тратились деньги, и при подобных обстоятельствах ни один уважающий себя суд не позволит нарушить условия доверительного управления, тем более с учетом ее возраста. Представитель банка, с которым она разговаривала, имел в виду, что ей всего двадцать три года и муж, транжиривший средства молодой жены, на суде будет выглядеть крайне неприглядно и даже подозрительно.