Перепутье - Стил Даниэла - Страница 7

— Это несерьезно! — упорствовал британский посол, все более распаляясь. — Ради Бога, ведь даже вы здесь, в Штатах, готовитесь к войне. Вы осваиваете новые морские торговые пути, у вас заметно оживление в промышленности, особенно в производстве стали. — Англичанин хорошо знал, что Рузвельт далеко не глуп и прекрасно видит все происходящее, но вынужден скрывать это даже в кругу близких друзей.

— В такой подготовке нет ничего дурного, — настаивал Рузвельт. — Это даже полезно для страны. Но нельзя же относиться к возможному как к неизбежному.

— О да, вы можете себе это позволить, — нахмурившись, заметил британский посол. — Но все равно знаете, что происходит, не хуже меня. Гитлер сумасшедший. Вот он скажет вам. — Линдсей указал на Армана, тот кивнул. Здесь, в кругу близких знакомых, его взгляды были хорошо известны.

— Что слышно в Париже? — Все повернулись к Арману. Тот заговорил, взвешивая каждое слово.

— То, что я увидел там в апреле, очень обманчиво. Все притворяются, делают вид, будто не понимают, что грядет. Я надеюсь только на то, что война грянет не слишком скоро. — Он ласково взглянул на жену. — Если что-то случится, мне придется отправить Лиану обратно. Но важнее другое. — Он перевел взгляд с жены на остальных. — Война в Европе станет трагедией и для Франции, и для всех нас. — Арман взглянул на сэра Линдсея, и их глаза встретились. Этих людей объединяло то, что оба они хорошо понимали, какие испытания ждут их страны в случае нападения Гитлера.

За столом воцарилось молчание. Элеонора встала, как бы подавая знак дамам, что джентльменам пора заняться их бренди и сигарами. Кофе дамам будет подан в соседней комнате.

Лиана медленно поднялась. Это всегда был самый неприятный для нее момент ужина. Ей всегда казалось, что она не услышит главного, что, оставшись одни, мужчины перейдут к об; суждению самых злободневных проблем. По дороге домой она спросила Армана, не пропустила ли она чего-то интересного.

— Ровным счетом ничего. Такие разговоры сейчас можно услышать повсюду. Рузвельт стоял на своем, англичане — на своем. Когда мы вставали из-за стола, Томпсон мне шепнул, что он уверен — не пройдет и года, как Рузвельт вступит в войну, если она начнется. Кстати, это полезно и для экономики, ведь войны всегда оживляют производство. — Лиана нахмурилась, однако она достаточно хорошо разбиралась в экономике, прожив столько лет с отцом, и понимала, что это действительно так. — Как бы там ни было, скоро мы окажемся дома и увидим своими глазами, что там происходит. — Оставшуюся часть пути он молчал, погруженный в свои мысли, а Лиана вспомнила свое теплое прощание с Элеонорой.

— Вы должны писать мне, дорогая…

— Обязательно, — обещала Лиана.

— Благослови вас Бог. — Ее высокий голос дрогнул, на глаза навернулись слезы. Она любила Лиану и ясно сознавала, что, прежде чем они снова увидятся, им всем предстоит немало пережить.

— И вас так же.

Женщины обнялись, и Лиана исчезла в «ситроене», который быстро преодолел короткий путь до посольства, пока еще служившего им домом. Шофер проводил Лиану и Армана до входной двери. Кивнув на прощание двум дежурившим у входа охранникам, они прошли в свои апартаменты, где, казалось, царила полная тишина. Слуги спали, а дети уже давно должны видеть десятые сны. Но по дороге к своей комнате Лиана вдруг улыбнулась мужу, дернула его за рукав и приложила палец к губам. Она услышала быстрый топот детских ног и щелчок выключателя.

— Что такое? — прошептал Арман. Лиана с улыбкой быстро распахнула дверь к комнату Мари-Анж.

— Добрый вечер, юные леди. — К удивлению Армана, она говорила в полный голос. В ответ послышались хихиканье и возня, и обе девочки, прятавшиеся в кровати Мари-Анж, со смехом бросились к родителям.

— Принесли нам что-нибудь вкусное?

— Конечно нет! — На лице Армана застыло удивление. Он всегда восхищался тем, как хорошо Лиана знает дочерей. Теперь и он начал улыбаться. — Почему вы не спите? Где мадемуазель?

Гувернантка, конечно же, была уверена, что они улеглись и уже крепко спят. Ее было нелегко провести, но девочкам, к их бурному восторгу, это удавалось довольно часто.

— Она спит. Было так жарко… — Элизабет смотрела на него широко открытыми голубыми глазами, в точности такими же, как у матери. Этот взгляд всегда трогал Армана до глубины души. Он подошел к дочери и поднял ее своими сильными руками. Этот высокий, крепкий человек и в пятьдесят с лишним лет ничем не уступал молодым. Только седина густых, красиво подстриженных волос и суровые складки на лице выдавали его возраст. Но дочери и не задумывались о том, что отец на много лет старше матери. Главное, что он их папа, и они обожали его так же, как и он обожал их.

— Скверно, что так поздно, а вы еще не спите. Что вы здесь делали? — Он знал, что проказы обычно начинает Мари-Анж, но Элизабет только рада присоединиться к сестре. На этот раз случилось то же самое. Лиана включила свет, и их взору предстала неутешительная картина: повсюду валялись игрушки, выброшенные из ящиков и чемоданов, которыми была уставлена комната.

— О Боже, — простонала Лиана. Они распотрошили все, кроме чемоданов с одеждой. — Что это вы тут делали?

— Искали Марианну, — невинно ответила Элизабет, сияя своей беззубой улыбкой. Передние зубы у нее недавно выпали.

— Разве вы не знаете, что я не упаковывала Марианну? — Марианна была любимая Кукла Элизабет. — Она на столе у тебя в комнате.

— Разве? — Обе девочки захихикали. Они так расшалились, что уже не могли остановиться. Арман постарался придать лицу строгое выражение, но девочки так веселились и при этом так походили на мать, что он не мог на них сердиться. Да у него и не было на то причин. Мадемуазель держала их в строгости, а Лиана была прекрасной матерью; поэтому Арман мог с удовольствием общаться с дочерьми, не изображая из себя строгого отца. Но для порядка он все-таки немного побранил их по-французски, указав, что им следовало бы помочь маме укладывать вещи, а не разбрасывать их. Он напомнил девочкам, что через два дня они уезжают в Нью-Йорк, и поэтому все должно быть готово.

— Но мы не хотим в Нью-Йорк. — Мари-Анж серьезно смотрела на отца, как всегда выступая и за себя, и за сестру. — Мы хотим остаться здесь. — Лиана со вздохом опустилась на кровать Мари-Анж, Элизабет забралась к ней на колени; Мари-Анж тем временем продолжала по-французски говорить с отцом. — Нам нравится здесь.

— А разве вы не хотите покататься на корабле? Там есть кукольный театр и кино, и еще много интересного. А в Париже нам всем будет очень хорошо.

— Нет, не будет. — Она покачала головой и посмотрела в глаза отцу. — Мадемуазель говорит, что там скоро начнется война. Мы не хотим ехать в Париж, если там война.

— А что это такое? — шепотом спросила Элизабет, сидя на коленях у матери.

— Это когда люди дерутся. Но в Париже никто не собирается драться. Там все будет так же, как здесь. — Арман и Лиана переглянулись, и Лиана поняла, что Арман собирается утром серьезно поговорить с гувернанткой. Он не хотел, чтобы девочек пугали разговорами о войне. В наступившей тишине голосок Элизабет прозвучал особенно громко:

— Когда мы с Мари-Анж деремся, это война? Все рассмеялись. Мари-Анж опередила родителей:

— Нет, глупышка. Война — это когда люди стреляют друг в друга из ружей. — Она повернулась к Арману: — Правильно, папа?

— Да, но войны уже давно не было, и теперь не стоит думать об этом. Теперь пора спать, а завтра утром вам придется снова запаковывать все вещи, которые вы разбросали. — Арман постарался придать голосу суровость, но едва ли напугал кого-нибудь. Он так любил дочерей, что потакал им во всем.

Лиана отвела Элизабет в ее комнату, Арман уложил спать старшую; через пять минут они встретились у себя в спальне. Лиана все еще улыбалась, вспоминая о проказах детей, но Арман, стаскивая свои лакированные туфли, озабоченно хмурился.

— И что это ей вздумалось пугать девочек разговорами о войне?