Порожденная иллюзией (ЛП) - Браун Тери Дж. - Страница 6

Мы общаемся жестами и взглядами. Подмигивание – значит так держать. Покручивание запястьем – пропускай следующий фокус и двигайся дальше.

Публика охает и ахает в нужных местах, и как только я разогреваюсь, мои движения становятся еще эффектнее. Увлеченные зрители – это лучшая часть шоу, моя любимая. Я ненавижу, когда люди называют фокусы обманом. Обман – это то, чем занимается моя мать. А то, что делаю я, – развлечение.

Когда я на сцене, мои чувства в состоянии повышенной боевой готовности, а в голове крутится миллион подробностей: мое положение относительно зрителей, движения мамы, даже совокупное настроение людей в первом ряду.

Сегодня выступление проходит отлично. Во мне все кипит от возбуждения. Никогда еще зрители не были настолько отзывчивыми, а огни рампы – такими яркими. Когда я наконец останавливаюсь, то тяжело дышу, а сердце колотится как бешеное. Как только мама встает рядом и легонько улыбается, нас накрывает волной оглушительных аплодисментов.

– Как видите, моя дочь – очень необычная девочка.

Зрительный зал растворяется, когда до меня доходит: мама в ярости. Это можно понять по ее натянутой улыбке и напряженной, неестественно прямой спине. В чем дело? Она злится, потому что я хорошо делаю свою работу?

– А еще она читает мышцы так же легко, как я читаю мысли, – продолжает мама. – Прямо сейчас мы завяжем Анне глаза и выберем кого-нибудь из зрителей, чтобы он спрятал иголку. Всего лишь прикоснувшись к руке человека, моя дочь способна найти спрятанное!

Рабочий сцены приносит повязку для глаз, и мама, выражая свое недовольство, затягивает ее гораздо туже, чем требуется.

Я слышу шепот, когда доброволец прячет иголку.

Моя мать всегда проявляет чувство юмора при выборе «прячущего». Порой им оказывается красивый молодой человек, который заставляет меня краснеть, а в следующий раз – тучный краснолицый господин с неприятным запахом изо рта. Десять к одному, что сегодня меня ждет «зловонное дыхание».

Мы начали показывать этот фокус в прошлом году, увидев его в программе соперника. Мама старалась – очень старалась! – но ей так и не удалось выполнить трюк, и это доставляет мне детское удовлетворение, ведь я-то справляюсь с ним раз за разом. Номер называется «чтение мышц» и заключается в том, что выбранный зритель ведет вас по залу, а вы должны почувствовать, где спрятана иголка, по напряжению в руке ведущего. Моя мать, какой бы искусной она ни была, кажется, просто не в состоянии уловить знаки.

В то время как я показываю этот фокус без единой осечки. Правда, мама не знает, почему.

Она помогает мне спуститься со сцены и кладет мою ладонь на чью-то руку. Я сжимаю ее, позволяя всем звукам и запахам отойти на второй план, и пытаюсь «соединиться» с человеком рядом со мной. Мысленно представляю серебряную нить, что тянется от меня к соседу...

Многие годы я считала, что все испытывают то же самое, когда прикасаются друг к другу – что все вокруг общаются на более глубоком уровне, чем просто слова или действия. Я думала: вот почему при встрече люди обмениваются рукопожатием. Но что-то не складывалось. Почему тогда мама не могла понять, что импресарио собирается удрать с нашими денежками? Или что милая женщина из пансиона на самом деле собирает информацию для шерифа? Для меня все это казалось таким очевидным... И только потом я осознала, что ни мама, ни кто-либо другой не чувствуют того же, что я. И к тому времени я уже знала достаточно, чтобы держать рот на замке. Моя амбициозная мамочка с удовольствием бы вставила в программу цирковой номер с моим участием, если бы это способствовало ее карьере. А может, в приступе зависти вообще выкинула бы меня из шоу. Кто знает.

Как правило, первые эмоции, которые исходят от зрителя-добровольца, всегда одинаковы: волнение, оттого что его выбрали, и сомнение в том, что я действительно справлюсь с задачей. Этот мужчина – а, судя по руке, это именно мужчина – другой. Его мучает жгучее любопытство по поводу меня. Я ощущаю плохо скрываемое нетерпение. Еще от него исходит низкий гул подавляемой энергии, как если бы он был плотиной, которую вот-вот прорвет. Я никогда не чувствовала ничего подобного. Озадаченная, я позволяю незнакомцу провести меня по залу, пытаясь «прощупать» другие его эмоции. Обычно, стоит нам оказаться рядом с иголкой, проводник начинает нервничать, но сегодня этого не случится. Он кажется спокойным и терпеливым. Но я чувствую и еще кое-что... Эмоцию, которой никак не могу подобрать название... Меня охватывает паника, сердце начинает биться быстрее. Все это слишком затянулось! Мне что, бродить по роскошному театральному залу, пока публика не поймет, что я потерпела неудачу?

Я пробую снова и снова; пальцы сжимаются на руке проводника, над верхней губой выступают капельки пота. И вдруг на меня находит озарение: все становится так четко и ясно, будто незнакомец сам прошептал мне эти слова.

– Хитрец! – говорю я так, чтобы услышал каждый. – Джентльмен спрятал две иголки! Одна – там. – Я примерно указываю куда-то в центр зала. – А вторая в кармане. Ту, что в кармане, я и искала, а другая – просто приманка!

Смеясь, я срываю повязку с глаз.

И упираюсь взглядом прямо в красивое лицо Колина Арчера.

Какое-то мгновение он изучает меня, а затем склоняет голову и касается моей руки формальным поцелуем.

– Что ж, отлично сработано, мисс Ван Хаусен, – говорит низким голосом. – Действительно впечатляет. Вы выдержали это испытание с честью.

Его слова настолько поражают меня, что я молчу всю обратную дорогу к сцене, пока зрители бурно аплодируют. Испытание? «А мама знала об этом испытании?» – думаю, присоединяясь к ней на сцене. И в чем это испытание вообще заключалось?

Я безучастно приседаю в реверансе перед взволнованной толпой. У меня нет времени обдумывать слова Колина – пришла пора следующей части шоу, в которой моя мать будет удивлять и внушать трепет.

Я выношу ей корзину с записками из зала и снова сливаюсь со стенкой, пока мама отвечает на заранее отмеченные вопросы. Потом приглушается свет, и она вызывает зрителей и якобы читает их мысли. Все эти люди тоже выбраны еще до выступления. Один из служащих пообщался с ними, как только они пришли в театр, а потом передал информацию моей матери. Жак тоже внес свой вклад. Он ведь знает всех и вся в нью-йоркском обществе и рассылал индивидуальные приглашения на премьеру. А потом, как только видел среди толпы знакомое лицо, тут же скармливал нам пикантные сплетни об этом человеке – и вот теперь они стали частью шоу.

Я прячу улыбку, когда неподражаемая мадам Ван Хаусен делится новыми откровениями с дородной дамой в тюрбане, сверкающем стразами при каждом движении. Публика задыхается от потрясения и восхищения способностями моей матери.

Вот только она на самом деле не является ни менталистом, ни медиумом, ни даже фокусником. Мама – всего лишь актриса и умеет заставить людей верить в то, во что ей хочется.

И когда шоу окончено, мы кланяемся под гром аплодисментов, и у нас появляется еще несколько сотен «верующих».

Глава 4

Шоу закончено, и вечер превращается в череду незапоминающихся поздравлений, наилучших пожеланий и интервью. Я встречаю все вопросы газетчиков заранее отрепетированными ответами:

– Да, конечно, я люблю выступать вместе с мамой.

– Нет, я не считаю, что у меня не было нормального детства. Я обожаю путешествовать!

– Мне всегда нравились фокусы, так что казалось естественным добавить их в мамино представление...

А потом мы с мамой позируем для фотографий. Щелчок, вспышка, пф-ф.

К тому моменту, когда мы наконец возвращаемся домой, я без сил.

– Сделай кофе, – раздражается мама после моего третьего зевка. Газетчиков уже нет рядом, и все ее очарование испарилось. Она щелкает выключателем, и комнату заливает электрический свет. – От тебя полусонной никакого проку.

Ну конечно, как же иначе. Подходит время грандиозного финала сегодняшнего вечера – «кристально честного» спиритического сеанса для самых искушенных богатеев Нью-Йорка.