Одиннадцать минут - Коэльо Пауло - Страница 20

— С тобой.

И Мария рассказала ему обо всем — ей это было нужно, потому что случилось впервые после ее отъезда из Бразилии. И, завершая свой рассказ, сама заметила, что, хоть занимается она не вполне обычным ремеслом, все же в ее жизни нет ничего особенного, такого, что стоило бы вспомнить, если не считать недели в Рио да первого месяца в Швейцарии. Дом — работа, работа — Дом, и больше ничего.

Когда она завершила свой рассказ, они снова оказались за столиком кафе —но уже на другом конце города, вдалеке от Дороги Святого Иакова, и каждый думал о том, что припасла судьба его случайному спутнику.

— Тебя что-то заботит? — спросила она.

— Да. Не знаю, как сказать тебе «до свиданья». И она не знала. Этот день был совсем не похож на Другие. Мария чувствовала смятение, беспокойство: Дверь распахнулась, а как закрыть ее — неизвестно. Когда ты покажешь мне картину?

Какая жалостная история. Снова подходит к ней мальчик, только на этот раз он просит у нее не ручку, а немного общения. Она оглянулась на свое прошлое и впервые в жизни не стала осуждать себя — виновата не она, а этот мальчик, до того неуверенный в себе, что отступился после первой же попытки. Они были детьми, а дети только так и поступают, и никто не виноват — ни она, ни он. Мария испытала огромное облегчение и сразу же почувствовала себя лучше — она не упустила свой первый в жизни шанс. Это происходит со всеми, именно так человеческое существо начинает искать свою вторую половину. Иначе не бывает.

Впрочем, сейчас как раз все обстоит по-другому. Какие бы резоны и доводы ни привела она, как бы убедительно они ни звучали (возвращаюсь в Бразилию, работаю в клубе, мы не успеем как следует узнать друг друга, секс мне не интересен, я знать ничего не хочу о любви, я Должна учиться управлять моей фазендой, я ничего не понимаю в живописи, мы живем в разных мирах), жизнь бросает ей вызов. И теперь она уже не ребенок — надо выбирать, надо этот вызов принимать.

Она предпочла вообще ничего не говорить. Пожала ему руку, как принято было здесь, в Швейцарии, и направилась домой. Если он такой, каким бы ей хотелось, чтобы он был, его не обескуражит ее молчание.

Ральф протянул ей визитную карточку своего барселонского агента.

— Позвони по этому номеру через полгода, если к этому времени еще не уедешь в Бразилию. «Лики Женевы», где будут запечатлены люди прославленные и безвестные, впервые выставят в берлинской картинной галерее. А потом — турне по всей Европе.

Мария вспомнила про свой календарь, про девяносто дней, остающихся до отъезда, и про то, какой опасностью грозит ей любое чувство, любая связь.

«Что важней —жить или притворяться, что живешь? Рискнуть и сказать, что сегодняшний день был самым прекрасным из всех, что провела она в этом городе? Поблагодарить за то, что он выслушал меня, не перебивая и не комментируя? Или снова закрыться панцирем женщины с сильной волей, с „особым светом“ и просто уйти?» Пока шла по Дороге Святого Иакова, пока рассказывала о себе, была счастлива. Вот и довольствуйся этим — это и так подарок судьбы.

— Я приду к тебе, — произнес Ральф Харт.

— Не стоит. Я скоро уезжаю в Бразилию. К тому, что было, нам с тобой добавить нечего.

— Я приду как клиент.

— Для меня это будет унижением.

— Я приду для того, чтобы ты меня спасла.

Еще в начале разговора он сказал, что секс ему не интересен. «Мне тоже», хотела тогда ответить Мария, но сдержалась, памятуя, что молчание —золото.

Запись в дневнике Марии, сделанная в тот же день: Сегодня, когда мы гуляли по берегу озера, по этой странной Дороге Святого Иакова, мой спутник — он художник, существо из другого мира — бросил в воду камешек. И по воде пошли круги — сперва маленькие, а потом все больше, все. шире — пока не настигли утку, оказавшуюся там случайно, не имевшую к этому камешку ни малейшего отношения. И вот, вместо того чтобы испугаться непонятно откуда взявшейся волны, она решила поиграть с ней.

А за несколько часов до этого я вошла в кафе, услышала, как чей-то незнакомый голос ошикает меня, и — словно сам Господь Бог швырнул камешек. Ток пошел между мной и человеком, который стоял в углу на коленях и рисовал. Он почувствовал колебания, порожденные камешком, и я тоже. А что теперь?

Художник знает, какая модель ему нужна. Музыкант знает, хорошо ли настроен его инструмент. Делая записи в этом дневнике, я сознаю, что есть фразы на его страницах, что сделаны не мной, а той женщиной, от которой исходит пресловутый «свет», той женщиной, которая и есть я, отказывающаяся в это верить.

Можно и дальше отказываться. А можно, подобно той утке на озере, обрадоваться, развеселиться оттого, что невесть откуда взявшийся камешек разбил неподвижность водной глади.

У камешка этого есть имя, и имя это — «страсть». Что ж, оно способно передать, как прекрасна молния, вспыхивающая между двумя людьми, но дело ведь не только в этом. Дело еще и в восторге перед неизведанным и нежданным, в желании сделать что-нибудь с жаром, в уверенности, что мечта —сбудется. Страсть подает нам знаки, которые ведут нас по жизни, a наше дело — только уметь эти знаки понять.

Хотелось бы верить, что я влюблена. Влюблена в того, кого не знаю, с кем не связываю планов на будущее. Все эти месяцы самообуздания, отказа от любви дали обратный эффект — меня потянуло к первому встречному, который обратил на меня внимание не так, как все прочие.

Хорошо еще, что я не записала номер его телефона, что не знаю, где он живет, что могу потерять его, не виня себя, что теряю шанс.

А если так и будет, если потеряю — все равно: в моей жизни был счастливый день. Вспомни, Мария, на что похож наш. мир, — и ты поймешь: один счастливый день — это почти чудо.

Когда вечером она пришла в «Копакабану», он — единственный посетитель —уже ждал ее там. Милан, не без любопытства следивший за тем, как складывается жизнь этой бразильянки, понял, что девушка проиграла сражение.

— Выпьешь?

— Я здесь работаю и работу терять не хочу.

— А я — клиент и спрашиваю, можно ли тебя угостить?

Этот человек, который в баре держался так уверенно, так ловко орудовал кистями, который запросто общался со знаменитостями и держал в Барселоне собственного агента и зарабатывал, должно быть, огромные деньги — теперь показался ей хрупким, незащищенным: он попал не в свою среду, потому что «Копакабана» — это не романтический бар на Дороге Святого Иакова. Очарование рассеялось.

— Ну так как, можно тебя угостить?

— В другой раз. Сегодня я уже занята.

Милан, уловивший конец фразы, понял, что обманулся — нет, эта девушка не купится на обещания любви, не попадет в расставленные силки. И тем не менее весь вечер он спрашивал себя, почему она предпочла какогото старика, какого-то ничем не примечательного счетовода и страхового агента.

Впрочем, это ее дело. Платит комиссионные —пусть сама решает, с кем ей спать, а с кем — нет.

Запись в дневнике Марии, сделанная после ночи, проведенной со стариком, с ничем не примечательным счетоводом и со страховым агентом: Чего от меня надо этому художнику? Разве он не знает, что мы принадлежим к разным странам, разным культурам, разным полам? Он, наверно, думает, что я знаю о наслаждении больше, чем он, и хочет чему-нибудь у меня научиться?

Почему он не сказал мне ничего, кроме: «Я — клиент»? Ведь так просто было бы сказать: «Я скучал по тебе» или «Какой чудный день мы с тобой провели». И я — настоящая профессионалка —ответила бы ему в том же духе, хотя он обязан был бы понять мою неуверенность, но ведь я —слабая женщина и здесь, в «Копакабане», я совсем другая.

Он — мужчина. И к тому же художник. А потому не может не знать, что великая цель всякого человеческого существа — осознать любовь. Любовь — не в другом, а в нас самих, и мы сами ее в себе пробуждаем. А вот для того, чтобы ее пробудить, и нужен этот другой. Вселенная обретает смысл лишь в том случае, если нам есть с кем поделиться нашими чувствами.