Ни о чем не жалею - Стил Даниэла - Страница 9

Кроме того, спать она все равно не могла. Габриэла знала, что в кухне полно разных вкусностей — сладких булочек, печенья, шоколадных кексов и прочего. Она своими глазами видела, как привезли ветчину и сыр, как готовили на кухне салаты, жарили индейку и сладкий картофель, который шипел и подпрыгивал на противне, покрываясь золотистой поджаристой корочкой.

Габриэле было строжайше запрещено трогать что-либо из того, что готовилось для вечеринок, и все же девочка продолжала мечтать о кусочке кекса, о пирожном или о тарталетках с ежевикой. Да что там тарталетки!..

Сейчас она не отказалась бы и от простого бутерброда с маслом или даже с противной, пахнувшей рыбьим жиром черной икрой, но никто и не думал предлагать ей его. Мама была так занята, готовясь к вечеринке, что просто-напросто забыла дать Габриэле поужинать, и теперь у девочки немилосердно сосало под ложечкой. Попросить же поесть она не решилась. Элоиза всегда начинала готовиться к приемам с самого утра — она часами сидела в ванной, подолгу красилась в своей комнате, примеряла то одно, то другое платье и бывала взвинчена до предела. В такие дни она редко вспоминала о дочери, и Габриэла считала это благом. Она отлично понимала, что может случиться, если она напомнит матери о своем существовании. Уж лучше поголодать, чем быть избитой.

Тут музыка внизу заиграла громче, и Габриэла догадалась, что это значит. В большой гостиной начались танцы. Люди в столовой, библиотеке и малой гостиной смеялись, разговаривали, звенели ножами и вилками по тарелкам, и от этого звука Габриэла чуть не сошла с ума.

И все же она не уходила с лестницы, надеясь снова увидеть Марианну, однако та так и не появилась. В конце концов девочке стало ясно, что ждать бесполезно. Должно быть, миссис Маркс просто забыла о ней, а может, просто узнала от мамы, какая Габриэла скверная и непослушная девочка, и не захотела больше с ней видеться.

Да, скорее всего так и случилось, поняла Габриэла и… продолжала сидеть на верхней ступеньке, надеясь вопреки всему хоть одним глазком увидеть миссис Марианну еще раз.

Но вместо Марианны Маркс в вестибюль неожиданно вышла Элоиза. Она спешила в кухню, но внезапно остановилась, словно каким-то сверхъестественным образом почувствовав присутствие дочери. Вот она подняла голову и посмотрела сначала на высокий бронзовый подсвечник у подножия лестницы, потом ее взгляд скользнул вверх — туда, где сидела Габриэла.

Брови Элоизы гневно сомкнулись на переносице, и Габриэла невольно задержала дыхание, сжимая худенькой рукой воротник своей старой розовой рубашонки. В следующее мгновение она вскочила на ноги и попятилась, но споткнулась и с размаху шлепнулась на ступеньку.

Выражение лица Элоизы напоминало маску бога войны какого-нибудь туземного племени. Не сказав ни слова, она стала стремительно подниматься вверх, словно на ее ногах были надеты Черные Крылатые Сандалии, как у вестницы зла. Тонкое атласное платье облегало изящную фигуру Элоизы, поблескивая, точно змеиная кожа, а золотые серьги с бриллиантами негромко вызванивали что-то вроде похоронного марша («…Вот летит злая фея Динг-Донг, погибель моряков. О горе, горе нам!..» — вспомнилось в эти мгновения Габриэле).

— Что ты здесь делаешь? — прошипела Элоиза прямо в лицо девочке, и та отшатнулась. Черные волосы матери были собраны в такой тугой пучок на затылке, что казалось, будто кожа на лице натянута и уголки ее глаз приподняты. Коварный и злобный демон смотрел на Габриэлу, застывшую от ужаса.

— Я же запретила тебе выходить из комнаты! Как ты посмела, отвечай!

— Я… я просто… — пролепетала девочка. Она знала, что снова не послушалась маму и что ей нет прощения.

Но Габриэла не просто вышла из комнаты — она разговаривала с Марианной Маркс и даже примеряла ее диадему. Если мама узнает, она…

К счастью, об этих ее преступлениях Элоизе пока не было известно.

— Не лги мне, дрянь!.. — процедила сквозь зубы Элоиза и так крепко сжала запястье дочери, что кисть у Габриэлы почти мгновенно онемела и ее закололи тысячи иголочек. — И не смей оправдываться! — добавила она потише и почти волоком потащила девочку по коридору второго этажа. Если бы кто-нибудь случайно увидел ее перекошенное, пошедшее красными пятнами лицо и сверкающие злобой глаза, этот человек, наверное, остолбенел бы от изумления. Но все гости были внизу, и главное было — не привлечь их внимания. Снова наклонившись к девочке, Элоиза прошипела с угрозой:

— Ни слова, маленькое чудовище! Молчи, иначе я тебе оторву руку!

Габриэла сразу поняла, что это не пустая угроза. Элоиза была вполне способна оторвать ей руку или ногу — в этом она не сомневалась. В свои семь лет девочка твердо усвоила, что у ее матери слово не расходится с делом.

Какими бы карами, какими бы наказаниями ни грозила Элоиза своей непослушной дочери, она непременно приводила их в исполнение.

На пороге детской Элоиза с такой силой дернула дочь за руку, что Габриэла почувствовала, как ее ноги отрываются от пола. И действительно, следующие несколько футов она пролетела по воздуху и неловко упала на пол возле своей кроватки, подвернув при этом лодыжку.

Было очень больно, но Габриэла не закричала. Инстинктивно подтянув колени к подбородку, она осталась лежать на полу в темной детской и только закрыла глаза, ожидая почти неминуемого удара.

— Сиди здесь и не смей никуда выходить, ясно? Я не желаю, чтобы ты бродила голышом по всему дому и надоедала гостям. Если я увижу тебя на лестнице, Габриэла, или еще где-нибудь в доме, ты об этом очень пожалеешь. Посмей только снова изображать из себя маленькую сиротку!.. Заруби себе на носу: ты никому здесь не нужна, и никто не хочет тебя видеть. Твое место в детской, и только в детской. Ты поняла?

Ответа не было. Габриэла беззвучно плакала от боли.

Она не могла произнести ни слова.

— Ты поняла?! — снова спросила Элоиза, на полтона повышая голос.

— П-поняла, мамочка, — прошептала Габриэла, испугавшись, что Элоиза может пнуть ее ногой. Она частенько поступала таким образом, когда ей казалось, что до Габриэлы слишком долго доходит.

— Перестань ныть! — рявкнула Элоиза. — Ступай в Постель.

С этими словами она с грохотом захлопнула дверь и ушла. Спеша по коридору к лестнице, Элоиза все еще хмурилась, но, прежде чем она спустилась вниз, ее лицо претерпело разительные изменения. Элоиза как будто выбросила из головы инцидент с дочерью; во всяком случае, когда она шагнула в холл, где стояли трое собравшихся уходить гостей, на лице ее играла самая любезная улыбка.

Проводив их, Элоиза как ни в чем не бывало вернулась в гостиную. Она снова шутила, танцевала и болтала с гостями, словно на свете никогда не существовало никакой Габриэлы. Для Элоизы это действительно было так. Дочь не значила для нее ровным счетом ничего — она вспоминала о ней только тогда, когда девочка попадалась ей на глаза.

Примерно часа через полтора засобирались домой и супруги Маркс. Прощаясь с Элоизой, Марианна попросила ее передать привет «маленькой Габриэле».

— Я обещала перед уходом ненадолго подняться к ней в детскую, — сказала она с искренним сожалением. — Но сейчас девочка, наверное, спит…

По лицу Элоизы пробежала какая-то тень.

— Хотелось бы надеяться, — проговорила она неожиданно суровым тоном. — А разве ты сегодня с ней виделась?

— Да, — кивнула Марианна. Она совершенно забыла о словах Габриэлы насчет того, что ей не разрешают выходить к гостям. Впрочем, Марианна с самого начала не придала этому большого значения — она и представить себе не могла, чем это грозит девочке. Кто, в самом деле, мог всерьез рассердиться на такого ангелочка?

Увы, Марианна плохо знала Элоизу, которую считала своей близкой подругой.

— Как я тебе завидую, дорогая!.. — вздохнула она печально. — Габриэла — прелестный ребенок. Когда мы приехали, она сидела на верхней ступеньке лестницы и смотрела вниз. Я поднялась к ней, и мы немножечко поболтали. Знаешь, эта розовая рубашечка ей очень к лицу…