Ни о чем не жалею - Стил Даниэла - Страница 47

В начале июля в монастырь вернулись несколько монахинь из зарубежных миссий ордена. Их рассказы об Африке и Южной Америке хотелось слушать, разинув рот. Габриэла даже позволила себе помечтать о том, что когда-нибудь она тоже поедет в дикий уголок джунглей, чтобы лечить или учить грамоте маленьких черных ребятишек.

Такая работа была ей очень по душе, однако — в силу ряда причин — она не стала делиться этими мыслями даже с матушкой Григорией. Вместо этого она продолжала с напряженным вниманием слушать рассказы сестер-миссионерок, а когда те уехали — написала о них и их труде целую серию коротких, поучительных рассказов. Сестра Эммануэль, прочтя их, заявила, что это непременно нужно опубликовать. Габриэла наотрез отказалась. Она писала эти истории только для сестер и, конечно, для себя. Во время работы ее посещало чувство небывалой свободы, словно кто-то другой, все понимающий, водил ее рукой. Сама же она на это время как будто растворялась, переставала существовать, хотя дух внутри ее, безусловно, смотрел на мир ее глазами.

Передать это словами было очень трудно, да она и не пыталась. Только однажды поделилась своими ощущениями с Джо, который застал ее как-то сидящей в саду с тетрадкой на коленях. Габриэла грызла яблоко и писала.

Он, бесшумно подойдя сзади, не удержался и спросил, нельзя ли ему взглянуть. Когда, покраснев от смущения, Габриэла протянула ему тетрадь и Джо прочел несколько страниц, он был тронут до глубины души.

Это была история о маленькой девочке, которая умерла от того, что родители жестоко с ней обращались. Потом, превратившись в ангела, она вернулась на землю, чтобы бороться с несправедливостью и утешать других маленьких детей, которых несправедливо наказывали родители.

— Хорошо бы это напечатать, — сказал Джо, возвращая тетрадь Габриэле.

Его лицо было покрыто ровным бронзовым загаром, и Габриэла, искавшая предлога, чтобы переменить тему, поспешила спросить, где он так загорел. Джо Коннорс ответил, что был в отпуске и отдыхал на Лонг-Айленде, где каждый день играл с друзьями в теннис.

Услышав об этом, Габриэла сразу вспомнила своих родителей. Ее отец часто играл в теннис с коллегами по работе, но мать этого не одобряла. Расплачиваться за отцовское увлечение этим видом спорта приходилось, естественно, ей, поэтому Габриэла с детства недолюбливала теннис. Она все же попыталась расспросить Джо об этой игре, но он сразу понял, что Габриэла просто смущена его похвалой.

— Я говорил совершенно серьезно, — произнес он, улыбаясь. — У тебя настоящий талант. Грешно зарывать его в землю.

— Да нет, — попыталась возразить Габриэла. — Я пишу потому, что мне это нравится. Это очень увлекательно и интересно…

И она рассказала ему о том, что внутри ее что-то вырывается на свободу только во время работы над рассказом или стихотворением.

— Когда я начинаю думать о том, что мне написать, я ничего не могу… — призналась она. — Но когда я забываю о своем «таланте», тогда все происходит само собой.

— Католическая церковь не поощряет веры в привидения, домовых и маленьких человечков, которые приходят по ночам, чтобы отбирать рис от пшеницы и ткать лунную пряжу, — сказал Джо с притворной суровостью, и Габриэла улыбнулась.

— Это работает твое подсознание, — продолжал Джо, — то есть ты сама. А ты принадлежишь монастырю, сестрам, людям, богу, наконец. Так что можешь считать мои слова насчет таланта пастырским наставлением. Ну а как ты вообще поживала все это время?

Джо был в отпуске не так уж долго, однако ему казалось, что они не виделись целую вечность.

— Спасибо, неплохо. Сейчас мы все очень заняты — готовимся к экзаменам. Да, в праздник Четвертого июля у нас будет пикник, и мы будем жарить мясо на углях. Ты придешь?

День независимости был сугубо светским праздником, однако каждый год в этот день — если только он не был постным — в монастыре устраивался пикник, на который можно было приглашать друзей и родственников.

Матушка Григория считала, что подобные мероприятия помогают монахиням поддерживать контакт с близкими, оставшимися в миру. Правда, у Габриэлы не было ни друзей, ни родственников, однако сейчас она подумала, что отец Коннорс стал ей близок как родной брат.

— Это официальное приглашение? — уточнил Джо.

— Можно сказать и так, — ответила Габриэла. — Просто я случайно знаю, что матушка Григория собиралась пригласить священников из вашего прихода. Ко многим сестрам должны приехать родные, хотя, конечно, их будет не так много, как на Пасху, — все-таки сейчас отпускной сезон.

— Я приду, — пообещал Джо. — Правда, в нашем приходе сейчас тоже сезон отпусков. Я работаю по шесть дней в неделю, поскольку число грешников, нуждающихся в спасении, нисколько не уменьшилось. Но я все улажу.

— Хорошо. Приходи обязательно, — сказала она и улыбнулась. Ей показалось, что Джо очень рад видеть ее, и от этого у нее сразу стало тепло на сердце. Сама-то она, во всяком случае, была рада.

Потом он проводил ее ко входу в главное здание, где Габриэла должна была оставить дежурной сестре заказ на покупку кое-каких огородных принадлежностей и химикалий. По дороге Джо успел сказать ей, что на днях он приедет служить мессу и что ему очень хочется, чтобы Четвертое июля поскорее настало.

— Мне вот что пришло в голову, — сказал он. — Если матушка Григория позволит, мы с моими товарищами могли бы помочь приготовить мясо. Что ты на это скажешь?

— О, это было бы замечательно! — воскликнула Габриэла, искренне радуясь его предложению. Ей уже несколько раз приходилось жарить мясо на мангале, и она сразу поняла, что это, пожалуй, единственная работа, которая не доставляет ей удовольствия. Древесный уголь не желал разгораться, дым разъедал глаза, сажа норовила сесть на лицо, а тяжелый запах горелого жира так пропитывал одежду, что ее приходилось тут же менять.

Кроме того, длинные платья и послушнические накидки так сильно сковывали движения, что приготовление барбекю становилось для Габриэлы и ее подруг подлинным мучением. Священникам и даже монахам в этом отношении было гораздо проще, поскольку на пикники они всегда приезжали в обычных джинсах и рубашках.

— Думаю, матушка Григория не будет возражать, — уверенно добавила Габриэла. — Она знает, что шашлык мы любим только есть, а отнюдь не готовить.

— А бейсбол?

— Что — бейсбол? — От этого вопроса Габриэла даже растерялась. Она не понимала, шутит ли Джо или просто пытается поддерживать светский разговор ни о чем.

— Любят ли сестры бейсбол? Мы могли бы устроить матч — монастырь Святого Матфея против прихода Святого Стефана. А чтобы вам не казалось, будто вас заранее ставят в проигрышное положение, можно составить смешанные команды. Эта идея пришла мне в голову только сегодня утром. Как ты думаешь, выйдет из этого что-нибудь или нет?

Габриэла ненадолго задумалась.

— Наверное, — сказала она наконец и чуть заметно покраснела. — Я, конечно, не могу говорить за всех, — добавила она поспешно, — но мне кажется, сестрам понравится. Несколько наших монахинь всерьез увлекаются бейсболом и не пропускают ни одного матча по телевидению. А сестры Люс и Антония, которые долго жили в Англии, даже играли там в какую-то похожую игру.

— В крикет, — подсказал Джо. — Английский крикет — это аристократический дедушка нашего демократического бейсбола.

— Да-да, — обрадовалась Габриэла. — В крикет. В позапрошлом году они даже устроили здесь в саду матч между командами новицианток и послушниц. Со стороны это, наверное, было ужасно смешно.

— Смешно?! Вы говорите — смешно, сестра Берни? — с напускным негодованием переспросил Джо. — Да в мире нет ничего серьезнее бейсбола! Наша команда, команда прихода Святого Стефана, является самой сильной во всем нью-йоркском епископстве. Ну так что мы решим?

— Почему ты спрашиваешь у меня? — ответила Габриэла и снова потупилась. — Я не могу отвечать за всех сестер. Поговори лучше с настоятельницей или с сестрой Иммакулатой. Думаю, они обе будут в восторге.