Евангелие от святого Бернарда Шоу - Кроули Алистер - Страница 36

Мистер Шоу, по всей видимости, не признаёт чрезвычайного пристрастия к возвышенному, которое демонстрируют девять десятых не обделённых досугом выходцев из хороших семей. Неудобства, на которые он сетует, проистекают обычно из плутократии; а предпринимаемые меры должны не мешать мужчине вроде лорда Дансени посвящать всё своё время своему искусству, но возрождать в аристократии стандарты чести и благородных амбиций.

Шоу заявляет: «Пока общество не будет организовано таким образом, чтобы страх перед истощением можно было забыть столь же тотально, как сейчас — страх перед волками в столицах развитых стран, у нас не будет нормальной светской жизни. Действительно, вся притягательность нашей нынешней системы в том, что она освобождает от этого страха большинство из нас; но поскольку облегчение это производится бездумно и дурно, избранной кучкой паразитирующих на других нахлебников, охваченных вырождением (которое кажется неизбежной биологической расплатой за полный паразитизм) и разлагающих культуру и искусство государственного управления вместо того, чтобы их развивать, их чрезмерный досуг столь же порочен, как и чрезмерный труд рабочих».

Я попытался в меру сил решить эту проблему девять лет назад в очерке под названием «Тяньдао». Простите ли вы меня, если самодовольство возьмёт во мне верх и я сошлюсь на важные моменты оттуда?

*

«Состояние Японии было в то время (в какое время? Тут мы не оберёмся проблем с историками. Но позвольте заметить, что никто из всех этих нудных и важных людишек не помешает моему рассказу. Я приступлю прямо к делу, и если рецензенты будут неблагожелательны, я с радостью помогу им убить себя об стену) опасно неустойчивым.

Военная аристократия Старшего Дома была столь разбавлена удачливыми сыроторговцами, что подлог стал достоинством столь же высокочтимым, как и прелюбодеяние. В Младших Домах ум всё ещё ценился, но он рассматривался как сноровка в проходящих испытаниях.

Давешний рост привилегий для женщин подарил Ёсиваре ужаснейшую из политических организаций, тогда как физическое состояние населения страны было порядком подорвано последствиями закона, который, гарантируя им в случае травмы или болезни долгую жизнь в почёте и праздности (каковых в противном случае они не добились бы никогда, даже самым кропотливым трудом), поощрял всех тружеников к полному пренебрежению собственным здоровьем. Действительно, подготовка слуг стала состоять теперь исключительно из тщательных практических инструктажей на случай падения со ступенек; а самым богатым жителем страны стал бывший дворецкий, который, сломав ногу никак не менее тридцати восьми раз, заслужил пенсию, дающую сто очков вперёд фельдмаршальской.

Страна, однако, не была ещё безнадёжно обречена. Система интриги и шантажа, вознесённая правящими классами до самых вершин эффективности, служила мощным противовесом. В теории все были равны; на практике же неизменные чиновники, подлинные хозяева страны, являлись людьми безупречными и надёжными. Они были заинтересованы в добротном правлении, ибо всякая неприятность внутри страны или за её пределами могла, несомненно, раздуть искры недовольства, превращая их в ревущее пламя революции.

А недовольство было. Неудачливые сыроторговцы точили зуб на Старший Дом; а те, кто провалил испытания, исторгали потоки брани на тупость образовательной системы.

Беда была в том, что они были правы; правительство было достаточно толковым на деле, но в теории — ни в зуб ногой. Нарастающая шумиха будоражила чиновничество; ибо многие из их числа были достаточно умны, чтобы разглядеть, что нарочито иррациональная система, как бы прекрасно ни работала она на практике, не может вечно противостоять нападкам тех, кто умеет выдвигать неоспоримые доказательства (которые можно, однако, между нами говоря, заклеймить как доктринёрские). У людей была сила, но не благоразумие; потому и оказались они столь склонны к ошибкам, в которые впадали, следуя благоразумию, а не силе, казавшейся им тиранией. Интеллигентный плебс послушнее; образованное быдло ждёт логики от всего. Мелкие софизмы социалиста понятнее; их нельзя опровергнуть глубокими и потому тяжеловесными предложениями тори.

Чернь смогла бы понять поверхностные сравнения ребёнка; но она не доросла до осознания того, что условия воспитания и среды создавали лишь малую толику оснащения для осмысленного бытия. Резкое и правдивое «из дерьма конфетку не сделать было забыто ради гладких и правдоподобных заблуждений авторов вроде Ки Ра Ди.

Ситуация стала, по правде говоря, настолько серьёзной, что правящие классы оставили все догматы Божественного Права и иже с ними как несостоятельные. Теория наследственности рухнула, а облагородившиеся сыроторговцы сделали её не только ложной, но и нелепой.

Потому и находим мы их бестолковые тяжбы аномалией, осточертевшей всему народу своей искромётной и корыстной софистикой. Последняя не смогла никого обмануть и только раздула презрение (по всей видимости, вполне безобидное) в ненависть, грозящую погрузить общество в пучину чудовищнейших потрясений.

Таким и было то лезвие бритвы, по которому ступали шаткие ножки республики, когда после бурного плавания (за несколько лет до моего визита) в Нагасаки с материка прибыл философ Коу».

*

Теперь взгляните на это решение!

«— О великое Дао, — спросил Дзюдзю, — что посоветуете Вы как средство от недуга, терзающего мою несчастную страну?

Мудрец же ответствовал:

О могущественный и помпезный даймё, ваша аристократия не есть аристократия, ибо это не аристократия. Тщетно пытаетесь Вы изменить сие обстоятельство, платя докучливым короедам из “Дэй Ли Пэй Пар” за написание бессмысленного вранья, что ваша аристократия есть аристократия, ибо это и есть аристократия.

Как Геракли преодолел антиномию Ксенофана и Парменида, Мелисса и Зенона Элейского, Бытие и Небытие своим Становлением, так позвольте же и мне поведать Вам; аристократия будет аристократией, если станет аристократией.

Ки Ра Ди и его чумазые приятели жаждут опустить добрую практику до дурной теории; Вам следует в пику ему возвысить дурную теорию до доброй практики.

Ваши завистники бахвалятся, что Вы ничем не лучше их; докажите им, что они так же хороши, как и Вы. Они талдычат о благородстве глупцов и плутов; покажите им мудрых и честных мужей, и социалистический имбирь растает на индивидуалистических устах.

Дзюдзю согласно прихрюкнул. Он погрузился в дремоту, но Коу, захваченный предметом своих речей, даже не заметил этого. Он продолжал с напористостью парового катка и прямой, целенаправленной бодростью зачарованной бабочки:

Человек становится совершенным благодаря своему тождеству с великим Дао. Вдобавок к этому да уравновесит он в полной мере Инь и Ян. Проще всего управлять шестиконечной звездой Интеллекта; тогда как первейший шаг для начала — управление телом и чувствами.

Равновесие есть великий закон, а совершенное равновесие увенчано тождеством с великим Дао.

Он подчеркнул это величественное утверждение точно рассчитанным ударом в выпирающее пузо достойного Дзюдзю.

Молю Вас, продолжайте Вашу досточтимую речь! — воскликнул полупроснувшийся даймё.

Коу продолжил, и мне кажется весьма уместным заметить, что продолжал он довольно долго и что, раз уж вам хватило дури дочитать до этого места, вы не сможете отбрехаться от того, что дурны достаточно, чтобы прочесть и далее.

Фенацетин — превосходное лекарство от лихорадки, но горе тому пациенту, кто проглотит его при коллапсе. Хотя каломель весьма опасна при аппендиците, нам не возбраняется применять её при простом несварении.

“Что наверху, то и внизу!” — изрёк Гермес Триждывеличайший. Законы физического мира в точности параллельны таковым в сфере нравственной и интеллектуальной. Блуднице я даю подготовку, которая учит её святости секса. Целомудрие есть часть такой практики, и я надеюсь увидеть в ней однажды счастливую жену и мать. Скромнице я всё равно даю подготовку, которая учит её святости секса. Разнузданность есть часть такой практики, и я надеюсь увидеть в ней однажды счастливую жену и мать.