Комната старинных ключей - Михалкова Елена Ивановна - Страница 30

Впрочем, вскоре Полина поняла, что Василий глаз не спускает с клиентов Доктора. Он знал, где находится каждый из них. Когда после Ирмы на чердак попытался подняться Давид, Василий возник из ниоткуда и бесстрастно сообщил, что наверху нет ничего интересного, а Доктору неприятно, когда нарушают его требования.

И самоуверенный Давид Романович отступил. Даже извинился от всей души. Василий улыбнулся одними губами, но глаза его смотрели холодно, недоверчиво.

Когда Далиани ушел, Полина спросила почему-то шепотом:

– Зачем ему туда?

Они стояли на ступеньках. Над ними виднелась узкая чердачная дверь.

Водитель посмотрел на нее с высоты своего огромного роста. Как всегда, Полине показалось, что он не удостоит ее объяснениями. Но Василий ответил:

– Во-первых, Давид не переносит ограничений. Давиду Далиани везде должна быть красная ковровая дорожка и распахнутые двери.

– А во-вторых?

– Во-вторых, он не может быть как все. Считает, что у него особый статус. Значит, ему должно быть позволено больше, чем остальным. Для него оскорбительно, что какой-то бабе дали подняться на чердак, а ему – нет.

– Но ведь он действительно в хороших отношениях с Доктором, – рискнула заметить Полина. – Когда они встретились, Анжей даже уговаривал его заезжать почаще…

Водитель рассмеялся:

– Так и сказал? А вы знаете, что в промежутках между «гостями» Анжей Михайлович вообще никого не принимает? С его стороны эта фраза – обычная любезность. И Давиду это отлично известно. Как-то раз он приехал без предупреждения с мясом для шашлыков. Ну а Доктор не пустил его дальше калитки. Давид орал так, что деревья тряслись в лесу. Кричал, что больше сюда ни ногой.

– Почему же он опять приехал?

– А что ему оставалось делать? Проорался – успокоился. Пару месяцев назад снова попробовал наведаться. У него проблемы с сыном, он был готов заплатить любые деньги, чтобы Анжей помог.

– А что Анжей?

– Отказал. Мы с ним на следующий день должны были лететь в Прагу, а Доктору свой интерес всегда дороже чужого…

Василий спохватился, что сказал лишнее, и помрачнел.

– А вообще-то это нас не касается. Это дело Доктора.

Он спустился на четыре ступеньки. Теперь они с Полиной стали одного роста.

– И вам не нужно в это лезть. Ага?

– Ага, – согласилась Полина.

Страшный рубец на его лбу притягивал ее взгляд. «Что же это была за травма, от которой остался такой след?»

– Это от осколка, – любезно объяснил водитель.

Полина торопливо заверила, что она ни о чем не спрашивала.

– Вы слишком громко думали.

И ушел, ступая бесшумно, словно кот.

Полина не стала спрашивать, от какого осколка. Что-то подсказывало ей, что вряд ли это была чашка.

Зайдя в библиотеку, Полина сразу увидела небрежно брошенную книгу. И рассердилась. Ковальский никогда не забыл бы ее так: на спинке кресла, раскрытую, переплетом кверху. Конечно, это сделал неряшливый Воловик. Везде, где он был, оставались следы его пребывания. Словно Манул Манулович метил территорию.

Полина вернула бедного Кафку на полку. Взгляд ее упал на книгу Похлебкина, которой, на ее памяти, никто не пользовался.

И тут она ощутила, что хочет есть.

Обед закончился два часа назад, а Клару Ивановну она отпустила до ужина. Но на кухне стояла целая корзина красных яблок: сезон хурмы подошел к концу, и Василий перешел на другие фрукты.

Девушка спустилась вниз. Выбрав самое крепкое и крупное яблоко, она взяла нож, чтобы почистить его, но передумала и вонзила зубы в хрустящую сладкую мякоть.

Из мякоти брызнул сок, Полина приглушенно чихнула и не услышала, как открылась дверь в столовую. Она стояла возле окна, грызла яблоко и строила догадки о причине приезда частных детективов.

Поэтому голоса в столовой застали ее врасплох.

– Потому что только они могут помочь! – воскликнул Ковальский, продолжая какой-то спор. – Ты знаешь, чем занимается большинство частных детективов? Слежкой за неверными супругами. А эти ищут людей. И успешно!

Полина замерла с надкушенным яблоком в руке.

– Да нельзя его найти! – приглушенно рявкнул Василий. – Слишком много времени прошло! Раньше надо было рыпаться, понимаете? Раньше!

В другое время Анжей, ревнитель чистоты языка, не преминул бы сделать замечание водителю. Но не сейчас.

Он сказал устало:

– Хотя бы попробуем. Понимаю, что поздно, Вася, понимаю! Но я ведь как тогда решил? Нет человека – нет проблемы. А она есть, Васенька.

– Да где?! Все же нормально.

– Не знаю. Такое ощущение, что вот-вот где-то взорвется. А где – неизвестно.

– Сразу надо было идти в милицию, – хмуро бросил Василий. – Почему мы этого не сделали? М-м, Анжей Михайлович?

Девушка набрала воздуха, чтобы раскашляться посильнее. Самый верный способ дать понять Доктору и его помощнику, что они не одни.

– Потому что я не Анжей Михайлович, – печально ответил Ковальский.

Полина не сразу поняла, о чем он говорит.

– Что? – тихо спросил Василий.

– И даже не Ковальский.

– Что за бред?!

– Могу и третий раз повторить. Но ты ведь меня слышал.

Полина поймала себя на том, что стоит посреди кухни с открытым ртом. Ладони у нее вспотели.

Сжав яблоко с такой силой, что заболели костяшки пальцев, она отодвинулась за дверь и замерла. Господи боже ты мой, что творится в этом доме?! На кого она работает?!

«– Павел Андреевич, вы шпион? – Видите ли, Юра…»

В наступившей тишине испуганно скрипнул стул.

– Садись, – пригласил Ковальский. – Да садись же!

Молчание.

– Ладно, как хочешь. И не смотри на меня, как будто я матерый эсэсовец, сбежавший от трибунала. У меня были причины, чтобы взять другое имя. И чтобы держаться от милиции подальше. В конце концов, разве ты сам живешь под своим настоящим именем? Только не рассказывай, что до Легиона тебя тоже звали Василием Кузнецовым.

«До Легиона, – повторила про себя Полина. Кажется, она уже ничему не удивлялась. – Ага. Вон оно, значит, что. Можно было и раньше сообразить».

– Ну, со мной все сразу было понятно, – усмехнулся Василий. – Так что у нас с побегом от правосудия, штандартенфюрер?

– Не шути так, – попросил Анжей. – Это старая история. Я не говорил тебе – зря, конечно, но мне хотелось забыть обо всем этом. Почти получилось.

Полина услышала, как подвинули стул. Значит, Василий все-таки сел.

– Рассказывайте свою историю, – сказал он.

И вздохнул, как человек, который не ожидает услышать ничего хорошего.

– Много лет назад я отдыхал с любовницей на курорте, – начал Анжей. – Мы тогда жили в Польше. Она была взбалмошная, истеричная женщина, но очень привлекательная. Я бы сказал, чертовски притягательная. В ней было что-то от ведьмы. И от пиявки, потому что она присосалась ко мне и, кажется, даже одного дня не могла провести без меня. Ее внимание и злило, и радовало. Я по глупости считал, что это доказывает мою привлекательность.

– Как ее звали?

– Вика, – после паузы ответил Анжей, и Полина поняла, что женщину звали иначе.

– Вика, – с сомнением повторил Василий. – Ладно, Вика так Вика.

– Ты прав, ее звали не так. Но сейчас это не имеет значения. Мне до сих пор неприятно произносить ее настоящее имя. Так вот, осенний курорт. Там мы познакомились с одним из отдыхающих. Его звали Роберт. Ни до, ни после мне не встречался человек настолько разносторонне образованный и обаятельный. Свела нас, как ни странно, Вика: она обратила на него внимание и шепнула, что это единственный дельный индивидуум во всем курятнике. Она всегда выражалась несколько заковыристо. Но насчет Роберта оказалась абсолютно права. Вика отлично разбиралась в людях, несмотря на юность.

– Сколько ей было?

– Девятнадцать. Но она относилась к тем женщинам, которые из девочек сразу превращаются в дам. Девичьего в ней не было ничего. Мне это нравилось.

Знакомства на курортах завязываются легко. Два дня спустя мы уже ездили втроем на экскурсии. У нас нашлись общие темы для разговоров: я в то время увлекался нумизматикой, и он тоже; я изучал арабский – он был переводчиком с одного из редких диалектов. Короче говоря, мы быстро подружились. Смешно сказать, но мне больше нравилось проводить время с ним, чем с Викой. Я втайне жалел, что она всюду увязывается за нами. Надо отдать ей должное, она вела себя с Робертом очень мило. Никогда не вмешивалась в наши разговоры, только утихомиривала нас, когда мы спорили. А спорщиками мы оба были отчаянными. Схватывались на пустом месте и орали до хрипоты.