Калейдоскоп - Стил Даниэла - Страница 8

Она замешкалась в нерешительности, думая, что ему это совершенно не нужно знать, а потом пожала плечами и безразличным тоном произнесла:

– Соланж Бертран.

Но руку Сэму не протянула, только равнодушно спросила:

– Все?

Сэм показал на кафе напротив:

– Одна чашка кофе, и я уйду. Пожалуйста! Он думал, что сейчас она снова разгневается. Но Соланж впервые заколебалась:

– Je suis tres fatigue.

Она указала на книги. Сэм знал, что учебные заведения в Париже закрыты, и поэтому удивленно спросил:

– Ты студентка?

– Я учу… дома маленький мальчик… очень больной… Сэм кивнул. Он не сомневался ни на минуту, что такая девушка, как Соланж, преисполнена благородства.

– Ты не голодна?

Соланж, видно, не поняла, и Сэм снова прибег к языку жестов. На этот раз она рассмеялась, и от ее искренней улыбки сердце Сэма ушло в пятки.

– D'accord… d'accord…

Она подняла руку с растопыренными пальцами.

– Cinq minutes… пять минута!

– Тебе придется пить быстро, а кофе у них очень горячий…

Сэм чувствовал себя так, будто у него за спиной выросли крылья, когда он, взяв сумку с книгами, вел Соланж через улицу в кафе.

Хозяин заведения встретил ее как старую знакомую и, похоже, удивился, увидев девушку в обществе американского солдата. Соланж называла его Жюльеном, они некоторое время поболтали, потом она заказала чашку чаю. От еды Соланж категорически отказывалась, но Сэм заказал ей сам немного сыру и булочку.

Не удержавшись, она все это с жадностью съела. Только в кафе Сэм, рассмотрев ее поближе, впервые заметил, как она худа. Из выреза платья торчат острые ключицы, скулы на лице туго обтянуты кожей. Она с удовольствием осторожно отхлебывала горячий чай.

– Зачем ты это делаешь? – спросила Соланж, отставив чашку и с любопытством глядя на него, – Je ne comprend pas.

Сэм не мог ей объяснить, почему ощущал такую внутреннюю потребность поговорить с ней, просто с первой минуты, увидев ее, он понял, что не сможет повернуться и уйти.

– Не знаю… – произнес он задумчиво, но Соланж, видимо, не поняла.

Сэм развел руками, а потом, чтобы было понятнее, приложил их к сердцу и к глазам.

– Когда я впервые тебя увидел, то почувствовал что-то странное…

С явным неодобрением восприняв его слова, Соланж покосилась на других девушек, сидевших в этом кафе с американскими солдатами, но Сэм торопливо замотал головой:

– Нет, нет… не то… гораздо больше.

Он показал «больше» руками, а Соланж печально посмотрела на него, словно умудренная жизненным опытом женщина на наивного подростка.

– Это не существует.

– Что?

Она показала на сердце и повторила его жест, обозначавший «больше».

– Ты потеряла кого-то на войне?.. – Сэм чувствовал себя ужасно неловко, задавая этот вопрос. – Может быть, мужа?

Она покачала головой и почему-то вопреки своему намерению решила ему рассказать о себе:

– Мой отец… мой брат… немцы убивать их… моя мама умирать от туберкулез… Мой отец, мой брат… dans la Resistance.

– А ты?

– J'ai soigne ma mere… Я… смотреть моя мама…

– Ты ухаживала за своей матерью? Соланж кивнула.

– J'avais peur, – махнула она рукой, злясь сама на себя, и изобразила испуг, – de la Resistance… потому что мама очень сильно меня нуждаться… Мой брат был шестнадцать…

Глаза Соланж наполнились слезами. Сэм невольно коснулся ее руки, и она почему-то не отдернула руку. Повисла напряженная пауза. Потом девушка снова взяла чашку и отпила глоток чаю, стараясь, чтобы не было заметно, как дрожат ее пальцы.

– А другая родня у тебя есть?

Она не поняла.

– Еще братья? Сестры? Дяди, тети? Соланж серьезно посмотрела на него и покачала головой.

На протяжении последних двух лет она была одна. Одна в оккупированном немцами Париже. Давала уроки, чтобы заработать себе на жизнь. После смерти матери часто думала о вступлении в Сопротивление, но страх был слишком силен, да и брат ее, которого выдал сосед, погиб так бессмысленно, не успев совершить никакого геройского поступка, что его смерть охладила ее пыл.

Казалось, что все кругом пособники врага и изменники, кроме горстки истинных патриотов Франции, которые, рискуя жизнями, боролись за свободу своей страны.

Все переменилось. Другой стала и Соланж. Из смешливой, жизнерадостной девушки она превратилась в раздражительную, обозленную, замкнутую особу. И все-таки этот парень чудом сумел ее растрогать. Соланж, пусть ненадолго, снова почувствовала себя прежней, и это ей очень нравилось.

– Сколько тебе лет, Соланж?

– Dix-neuf…

Она пыталась вспомнить соответствующее число по-английски.

– Девяносто, – сказала она неуверенно. Сэм рассмеялся и покачал головой.

– Не может быть! Девятнадцать? Соланж поняла свою ошибку и тоже рассмеялась, поразительно преобразившись при этом.

– Et vous? – спросила она.

– Двадцать два.

Их разговор со стороны ничем не отличался от обычной болтовни юноши с девушкой. Вот только опыт у этих молодых людей был совсем не юношеский: у нее – оккупационный, у него – фронтовой.

– Vous etez etudiant?.. Студент? Сэм кивнул:

– Гарвардского университета, в Бостоне. Он этим невероятно гордился и обрадовался, когда заметил в ее глазах интерес и уважение.

– Арвар? – повторила Соланж на французский манер.

– Ты о нем слышала?

– Bien sur… конечно! Как Сорбонна, да?

– Да, наверное.

Сэму было приятно, что Соланж известно название его университета.

Чай был выпит, тарелка давно опустела, но Соланж, казалось, теперь уже не спешила уходить.

– Соланж, можно с тобой завтра увидеться? Может, сходим погулять? Или съедим вместе ленч… или поужинаем?

Сэму нетрудно было догадаться, что она голодает, плохо питается, и он почувствовал желание хоть немного подкормить ее.

Соланж отрицательно замотала головой и указала на книги в сумке.

– Потом?.. Или до?.. Пожалуйста… Я не знаю, сколько еще здесь пробуду.

Ходили слухи, что им вскоре придется покинуть Париж и двинуться к германской границе. Мысль о возможном расставании с Соланж казалась Сэму чудовищной. «Не сейчас… не так скоро… а может, и вообще никогда», – думал он.

Это была его первая юношеская любовь, и, едва обретя ее, он не мог так быстро ее потерять.