Дар - Стил Даниэла - Страница 33

Она чувствовала, что после смерти Энни потеряла обоих своих мужчин — и Джона, и Томми, — и относилась к этому факту с полным равнодушием и апатией. Ее словно бы отрезало от самых близких ей людей, она как будто бы замерзла, но за этой ледяной маской пряталась ее боль.

Страдания Джона были гораздо более очевидными. Он не мог таить своих мучений. Его угнетала потеря не только любимой дочурки, но и жены, и сына. Ему некуда было пойти, некому поведать о своих чувствах, и не было человека, в чьем обществе он обрел бы душевный покой.

Наверное, он мог бы изменить своей жене, но ему мало было одного секса — Джону хотелось той душевной и физической близости, что была между ними раньше и что уже нельзя было вернуть никакими способами.

Лиз прошла в ванную, раздеваясь на ходу, и Джон пошевелился и что-то пробормотал.

Надев ночную рубашку, она растолкала мужа перед тем, как выключить свет.

— Переоденься в пижаму, — произнесла она таким тоном, каким разговаривают с неразумным ребенком или с незнакомым человеком.

Так могла бы сказать медсестра пациенту, а не женщина, которая когда-то его любила.

С минуту он сидел на краю кровати, пытаясь вспомнить, что с ним происходит, а затем посмотрел на нее снизу вверх.

— Прости меня за сегодняшнее, Лиз. Знаешь, у меня просто из головы вылетело. Наверное, я просто переволновался, представляя, что меня ждет. Вернуться домой к обеду, словно в прежние времена, начать все сначала… ну, в общем, ты понимаешь. Я не знаю. Я не хотел все испортить.

Однако он это сделал. Сама судьба все испортила. Энни нет, и ничто не вернет ее назад.

Они никогда больше ее не увидят. И никогда не смогут жить по-прежнему.

— Ничего, — неубедительно ответила Лиз. — В другой раз соберемся все вместе и пообедаем.

Ее слова звучали неискренне.

— Правда? Я бы очень этого хотел. Мне так не хватает твоих обедов.

В этом году они все похудели — эти чудовищные семь месяцев не прошли для них даром. Джон заметно постарел, Лиз выглядела изможденной и несчастной — особенно сейчас, после того как узнала, что детей у нее больше не будет.

Джон прошел в ванную и переоделся в пижаму. Он улегся в их общую постель, где когда-то они с женой получали друг от друга столько удовольствия.

Но сейчас она повернулась к нему спиной — холодная и чужая.

— Лиз, — позвал он в темноте, — ты простишь меня когда-нибудь?

— Мне нечего прощать. Ты ни в чем не виноват, — мертвым голосом ответила она.

Впрочем, они оба чувствовали себя мертвыми.

— Знаешь, если бы мы все-таки вызвали тогда врача… Если бы я не убедил тебя, что это всего лишь простуда…

— Доктор Стоун сказал, что это уже не имело значения, — откликнулась Лиз таким тоном, будто на самом деле не верила своим словам.

— Прости, — произнес Джон со слезами в голосе, кладя руку на плечо жены.

Она не пошевелилась, словно еще больше отдалившись от него после этого прикосновения.

— Прости меня, Лиз…

— И ты меня прости, — мягко ответила она, но так и не повернулась к нему.

Лиз никогда не смотрела на него в такие минуты. Она не видела, как он молча глотает слезы при свете луны, а он не знал, что и она тихонько плачет в подушку. Как будто они медленно тонули — каждый в своем океане.

Лежа в постели этим грустным вечером, Томми думал о своих родителях. Он понимал, что нет никакой надежды на хотя бы частичное возвращение к прошлой счастливой жизни. Слишком бесповоротна была произошедшая с ними перемена, слишком велика боль, слишком непреодолимо горе.

Он утратил не только сестру, но и свой дом, своих родителей. Единственное, что его как-то утешало, — это возможность видеть Мэрибет.

Он вспомнил ее длинные ноги и ярко-рыжие волосы, эту забавную мужскую рубашку, их бег наперегонки… он вспомнил тысячу разных приятных вещей и как-то незаметно уснул, и этой ночью ему приснилась Мэрибет.

Она шла по берегу лесного озера медленными шагами, ведя за руку малышку Энни.