Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена - Стерн Лоренс - Страница 81

Глава XXII

– Король Вильгельм, – сказал дядя Тоби, обращаясь к Йорику, – был в таком страшном гневе на графа Сольмса за неподчинение его приказаниям, что несколько месяцев потом на глаза его к себе не допускал. – Боюсь, – отвечал Йорик, – что сквайр будет в таком же гневе на капрала, как король на графа. – Но в настоящем случае было бы крайне жестоко, – продолжал он, – если бы капрал Трим, который вел себя диаметрально противоположно графу Сольмсу, вознагражден был такой же немилостью; – хотя на этом свете вещи сплошь и рядом принимают такой оборот. – – – Я скорее соглашусь подвести мину, – вскричал дядя Тоби, срываясь с места, – и взорвать мои укрепления вместе с моим домом, и погибнуть под их развалинами, чем быть свидетелем подобной вещи.

– – – Трим сделал легкий, – но признательный поклон своему хозяину, – – – чем и кончается эта глава.

Глава XXIII

– Стало быть, Йорик, – отвечал дядя Тоби, – мы вдвоем откроем шествие, – а вы, капрал, следуйте в нескольких шагах за нами. – А Сузанна, с позволения вашей милости, – сказал Трим, – пойдет в арьергарде. – Построение было превосходное, – и в этом порядке двинулись они медленным шагом, без барабанного боя и развернутых знамен, от дома дяди Тоби к Шенди-Холлу.

– Лучше бы я, – сказал Трим, когда они входили, – вместо оконных гирь обрезал водосточные трубы в церкви, как я однажды собирался. – Вы и без того довольно обрезали труб, – возразил Йорик.

Глава XXIV

Хотя я дал уже много зарисовок моего отца, которые верно изображают его в различных видах и положениях, – ни одна из них ни в малой степени не поможет читателю составить представление о том, как бы мой отец думал, говорил или вел себя в неизвестных еще обстоятельствах или случаях жизни. – В нем было бесконечное множество странностей, он способен был подходить к вещам с самой неожиданной стороны, – это опрокидывало, сэр, всякие расчеты. – Дело в том, что пути его пролегали настолько в стороне от проторенных дорог большинства людей, – что каждый предмет открывал его взорам поверхности и сечения, резко отличавшиеся от планов и профилей, видимых остальными людьми. – Другими словами, перед ним был иной предмет, – и он, конечно, судил о нем иначе.

Это и есть истинная причина, почему моя милая Дженни и я, так же как и все люди кругом нас, вечно ссоримся из-за пустяков. – Она смотрит на свою наружность, – я смотрю на ее внутренние качества. – Можно ли в таком случае достигнуть согласия относительно ее достоинств?

Глава XXV

Вопрос давно решенный (и я о нем заговорил только для успокоения Конфуция[265], который способен запутаться, рассказывая самую простую историю), что сохраняй он только все время нить своего рассказа, он мог бы двигаться назад или вперед (по своему вкусу), – такие движения не считаются отступлением.

Напомнив об этом, я сам воспользуюсь теперь привилегией двигаться назад.

Глава XXVI

Пятьдесят тысяч корзин чертей – (я разумею чертей Рабле, а не чертей архиепископа Беневентского), если б им отрубили хвосты по самый крестец, не могли бы так адски завизжать, как завизжал я, – когда со мной случилось это несчастье: визг мгновенно привлек в детскую мою мать (Сузанна едва успела улепетнуть по задней лестнице, как мать уже бежала по передней).

Хотя я был уже достаточно взрослым, чтобы рассказать всю эту историю самостоятельно, – и еще достаточным младенцем, надеюсь, чтобы рассказать ее простосердечно, – тем не менее Сузанна, проходя через кухню, на всякий случай вкратце сообщила про несчастье кухарке – кухарка рассказала о нем с некоторыми комментариями Джонатану, а Джонатан – Обадии; так что когда отец раз шесть позвонил, чтобы узнать, что такое творится наверху, – Обадия был в состоянии представить ему подробный отчет обо всем, что произошло. – Я так и думал, – сказал отец, подобрав полы своего халата, – и сейчас же отправился наверх.

Иные готовы заключить отсюда – (хотя я в этом несколько сомневаюсь) – что отец тогда уже написал ту замечательную главу Тристрапедии, которая, по-моему, является самой оригинальной во всей книге, – а именно главу о подъемных окнах, заканчивающуюся горькой филиппикой против забывчивости горничных. – У меня есть два основания думать иначе.

Во-первых, если бы вещь эта принята была во внимание до того, как она случилась, отец, наверно, заколотил бы подъемное окно раз навсегда; – что, учитывая, с каким трудом сочинял он книги, – стоило бы ему в десять раз меньше хлопот, нежели написать упомянутую главу. Правда, довод этот, я вижу ясно, сохраняет силу и против предположения, что он написал эту главу уже после того, как эта вещь случилась; но тут меня выручает второе основание, которое я имею честь представить читателям в подкрепление мнения, что в предположенное время отец не написал главы о подъемных окнах и ночных горшках, – и заключается оно в том,

что, для придания полноты Тристрапедии, – я написал эту главу сам.

Глава XXVII

Отец надел очки, – посмотрел, – снял очки, – положил их в футляр, – все это менее чем в одну астрономическую минуту, – и, не раскрыв даже рта, повернулся и поспешно спустился вниз. Моя мать вообразила, что он пошел за корпией и вытяжной мазью; но, увидя, как он возвращается с двумя фолиантами под мышкой и за ним следует Обадия с большим пюпитром, она решила, что отец принес травник, и пододвинула стул к кровати, чтобы он мог удобнее выбрать нужное средство.

– Если только операция сделана правильно, – сказал отец, открывая раздел – De sede vel subjecto circumcisionis[266] – – – ибо он принес Спенсера[267] De legibus Hebraeorum ritualibus[268] – и Маймонида, чтобы осмотреть и обследовать нас всех. —

– Если только операция сделана правильно, – проговорил он. – Вы только скажите нам, – воскликнула мать, перебивая его, – какие травы! – За этим, – отвечал отец, – вам надо обратиться к доктору Слопу.

Мать бросилась вниз, а отец продолжал читать, раздел так: * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * – Превосходно, – сказал отец – * * * * * * * * * * * * * * * – ну что ж, если это имеет свое удобство… – и не затрудняя себя ни на минуту решением вопроса, евреи ли переняли его от египтян или египтяне от евреев, – он встал, потер два или три раза ладонью по лбу, как мы это делаем, чтобы стереть следы озабоченности, когда нагрянувшая беда оказалась легче, чем мы опасались, – закрыл книгу и спустился вниз. – Ну что ж, – сказал он, называя на каждой ступеньке, когда ставил на нее ногу, одно за другим имена великих народов, – если египтяне, – сирийцы, – финикияне, – арабы, – каппадокийцы, если его совершали обитатели Колхиды и троглодиты[269], если ему подверглись Солон и Пифагор, – то почему же не Тристрам? – С какой стати буду я волноваться по этому поводу?