Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена - Стерн Лоренс - Страница 55

В этот самый час, когда поднявшаяся в Страсбурге суматоха утихла с наступлением ночи, – – страсбуржцы тоже мирно улеглись в свои постели, но не с тем, чтобы дать, как он, отдых душе своей и телу; царица Мэб[188], эта шалунья-эльф, взяла нос чужеземца и, не уменьшая его размеров, всю ночь усердно его расщепляла и разделяла на столько носов разного покроя и фасона, сколько в Страсбурге было голов, способных вместить их. Аббатиса Кведлинбургская[189], приехавшая на этой неделе в Страсбург с четырьмя высшими должностными лицами своего капитула: настоятельницей, деканшей, второй, уставщицей и старшей канониссой, чтобы обратиться в университет за советом по щекотливому вопросу, какие надо делать прорехи в юбках, – была больна всю эту ночь.

Нос обходительного чужеземца взобрался на верхушку шишковидной железы ее мозга и произвел такую кутерьму в головах четырех ее почтенных спутниц, что всю ночь ни на мгновение не могли они сомкнуть глаз – – ни в одной части тела не удалось им сохранить спокойствие – словом, наутро все они встали похожие на привидения.

Исповедницы третьего ордена Святого Франциска – – монахини горы Голгофы – – премонстранки – – клюнистки[190] – картезианки и все монахини орденов со строгим уставом, лежавшие в ту ночь на шерстяных одеялах или на власяницах; были еще в худшем положении, чем аббатиса Кведлинбургская, – так они всю ночь напролет ворочались и метались, метались и ворочались с одного бока на другой – монахини некоторых общин исцарапали и искалечили себя до смерти – когда они поднялись с постели, с них была живьем содрана кожа – каждая думала, что это Святой Антоний опалил их для испытания своим огнем, – – словом, ни одна из них ни разу не сомкнула глаз за всю ночь, от вечерни до заутрени.

Монахини Святой Урсулы поступили благоразумнее – они даже и не пробовали ложиться в постель.

Страсбургский декан, пребендарий, члены капитула и младшие каноники (торжественно собравшись, утром для обсуждения вопроса о лепешках на масле) очень жалели, что не последовали примеру монахинь Святой Урсулы. – – – Благодаря суматохе и беспорядку, царившим накануне вечером, булочники совсем позабыли поставить тесто – во всем Страсбурге нельзя было достать к завтраку лепешек на масле – вся площадь перед собором была в непрерывном волнении – такого повода к бессоннице и беспокойству и такого рьяного расследования причин этого беспокойства в Страсбурге не бывало с тех пор, как Мартин Лютер перевернул своим учением весь этот город вверх дном.

Если нос чужеземца позволил себе забраться таким образом в миски[191] духовных орденов и т. д., то как же бесцеремонно вел он себя в мисках мирян! – Описать это не под силу моему изношенному вконец перу, хотя я готов признать (восклицает Слокенбергий с большей шаловливостью, чем я мог от него ожидать), что на свете есть нынче много прекрасных сравнений, которые могли бы дать моим соотечественникам неплохое представление об этом; но в заключительной части такого солидного фолианта, написанного для них и отнявшего у меня большую часть жизни, – разве не было бы с их стороны неразумием ожидать, что у меня найдется досуг или охота искать такие сравнения, даже если я согласен, что они существуют? Довольно будет сказать, что сумятица и неразбериха, вызванные этим носом в воображении страсбуржцев, достигли таких размеров – такую он забрал власть над всеми умственными способностями страсбуржцев – столько диковинных вещей, ни в ком не возбуждавших сомнения, рассказывалось о нем повсюду с необыкновенным красноречием и клятвенными уверениями – что он стал единственным предметом разговоров и удивления, – все страсбуржцы до единого: добрые и злые – богачи и бедняки – ученые и невежды – доктора и студенты – госпожи и служанки – благородные и простые – монахини и мирянки – только то и делали, что ловили о нем новости, – все глаза в Страсбурге жаждали его увидеть – – каждый палец в Страсбурге – от большого до мизинца – сгорал желанием его потрогать.

Еще больше жару придало столь жгучему желанию, если только в этом была какая-нибудь надобность, – то, что часовой, кривоногий барабанщик, трубач, трубачова жена, вдова бургомистра, хозяин гостиницы и жена хозяина гостиницы, как ни расходились между собой их показания и описания носа чужеземца, – все сходились в двух вещах – в том, во-первых, что чужеземец поехал во Франкфурт и вернется в Страсбург только через месяц и что, во-вторых, был ли его нос настоящим или поддельным, сам он в полном смысле слова писаный красавец – что за статный мужчина – какой элегантный! – самый щедрый – самый обходительный из всех, кто когда-либо вступал в ворота Страсбурга; – проезжая по улицам с короткой саблей, свободно висевшей у него на запястье, – и прохаживаясь по площади в ярко-красных атласных штанах, – он держался с такой милой непринужденной скромностью и в то же время с таким достоинством, – что (если бы ему не стоял поперек дороги нос) он полонил бы сердца всех девиц, бросавших на него взоры.

Я не обращаюсь к сердцам, чуждым трепета и порывов настолько возбужденного любопытства, чтобы оправдать образ действий аббатисы Кведлинбургской, настоятельницы, деканши и второй уставщицы, пославших в полдень за женой трубача: та проследовала по улицам Страсбурга с мужниной трубой в руке – лучшим инструментом, какой она могла найти в столь короткий срок для пояснения своей теории. – Жена трубача пробыла у аббатисы всего только три дня.

А часовой и кривоногий барабанщик! – Только древние Афины могли бы тут с ними сравниться! Они читали прохожим лекции под городскими воротами с торжественностью Хрисиппа и Крантора[192], поучавших под одним из афинских портиков.

Хозяин гостиницы со своим конюхом по левую руку ораторствовал в том же стиле – под портиком или в подворотне конюшни, – а жена его читала лекции для более узкого круга слушателей в задней комнате. Жители города валили к ним толпой – не разношерстной – но одни к одному, другие к другому, как это всегда бывает, когда людей распределяет вера и легковерие, – словом, каждый страсбуржец рвался за сведениями – и каждый страсбуржец получал те сведения, какие ему были желательны.

Стоит отметить для пользы всех профессоров натуральной философии и им подобных, что едва только жена трубача по окончании частных своих лекций у аббатисы Кведлинбургской выступила публично, взобравшись для этого на табурет посреди главной городской площади, – она нанесла огромный ущерб другим ученым ораторам, сразу завербовав себе в слушатели самую фешенебельную часть страсбургского населения. – Но когда профессор философии (восклицает Слокенбергий) вооружен трубой в качестве орудия доказательства, скажите на милость, кто из его научных соперников может рассчитывать быть услышанным рядом с ним?

В то время как люди невежественные усердно спускались по этим трубам осведомления на дно колодца, где Истина держит свой маленький двор, – ученые не менее деятельно выкачивали ее наверх по трубам диалектической индукции – – фактами они не интересовались – они заняты были умозаключениями. —

Ни одна ученая корпорация не бросила бы на этот предмет столько света, как медицинский факультет, – если бы все его диспуты не вращались вокруг жировиков и отечных опухолей, от которых он, хоть убей, никак не мог отделаться. – Нос чужеземца не имел ничего общего с жировиками и отечными опухолями.

Было, однако, весьма убедительно доказано, что столь увесистая масса инородной материи не может накопиться и сосредоточиться на носу во время пребывания младенца in utero[193] без нарушения устойчивого равновесия плода, отчего тот непременно опрокинулся бы головой вниз за девять месяцев до срока. —