Остров судьбы - Бекитт Лора - Страница 92

— Я рад, что Бьянка сбежала, — сказал Джулио, обозленный тем, что ему не удалось поквитаться с Винсенте. — Давно пора было это сделать.

— Куда мы пойдем? — с горечью промолвила Кармина.

— Для начала снимем жилье в Аяччо. Мне бы не хотелось стеснять отца и смущать Данте. Потом что-нибудь придумаем.

Кармина кивнула. Она собрала вещи, Джулио и Орландо погрузили их в повозку. Кармина старалась держаться спокойно, ибо ей должны были понадобиться силы для того, чтобы дать постояльцам разумные и спокойные объяснения.

Невидимые когтистые лапы, десять лет державшие в плену сердце Беатрис, наконец разжались, и она ощутила в душе забытые покой и тишину. Она не чаяла увидеть Андреа и не надеялась заслужить его прощение; ей было важно знать, что он жив.

Орнелла Гальяни сидела перед зеркалом в своей гримерной, ожидая выхода на сцену. За ее плечами было несколько опер, в которых она исполнила главные партии. Как и прежде, больше всего ей удавались героические драмы. Сегодня она пела в «Медее». Орнелла обожала эту оперу, полную трагической силы и возвышенной красоты.

В гримерную не проникали лучи солнца, а желтый свет лампы казался слишком искусственным. Она провела по лицу пуховкой, словно желая стереть или сгладить следы, которые оставили годы. Впрочем время было милостиво к ней: к тридцати годам ее красота не увяла, а расцвела — теперь Орнеллу можно было сравнить не с диким цветком Корсики, а с экзотическим растением, взлелеянным в королевских садах.

Всего, что у нее сейчас было, она добилась с помощью таланта, характера и настойчивости. Орнелла искренне полюбила атмосферу театра, его декорации, костюмы, сцену и публику. Однако порой, когда гул аплодисментов стихал, занавес опускался, представление заканчивалось и она была вынуждена вернуться в обычную жизнь, ее охватывали растерянность и опустошенность.

Случались минуты, когда Орнелле хотелось отдать блеск и славу этого мира за защищенность и покой, за уют домашнего очага. Они с Дино были женаты десять лет, но при этом пробыли вместе едва ли больше нескольких месяцев. Они сдержали клятву и ни разу не изменили друг другу. Орнелла никогда не спрашивала мужа о том, верен ли он ей, она просто знала, что это так.

Думая о Дино, она не находила себе места. После вторичного отречения Наполеона он немедленно подал в отставку, но до сих пор не вернулся в Париж. Орнелла подозревала, что он пытался устроить судьбы младших по званию и уберечь их от преследования новых властей.

Дино покорил собственную вершину: не имея дворянского происхождения, получил звание полковника. Однако судьба мира не менее привередлива и капризна, чем судьба человека: пришли иные времена, и прежние заслуги были уничтожены и забыты.

Орнелла поняла, что грустит, и попыталась встряхнуться. Плохо, что она думает не о том, как выйдет на сцену, а о том, как вернется домой, где ее ждет тепло камина, легкий пеньюар, мягкие туфли и… неизменное одиночество. Теперь она жила в просторной квартире, имела приходящую горничную и ездила по городу в экипаже, предоставленном дирекцией театра. И иногда задавала себе вопрос, не была бы она счастливее в комнатке на чердаке, рядом с мужем, который по вечерам возвращается домой, окруженная кучей детей?

К реальности ее вернул голос Мадлены:

— Прошу вас, не надо! Сейчас у нее выход. Будет лучше, если вы вручите письмо потом.

Орнелла поднялась и выглянула из гримерной:

— Что случилось?

Мадлена препиралась с посыльным. Ей не удалось подняться выше уровня хористки, зато она осталась единственной, кто всегда поддерживал Орнеллу.

— Принесли письмо. Что-то подсказывает мне, что ты должна прочитать его после спектакля.

— Нет, — решительно произнесла Орнелла, — я прочту сейчас.

Еще не взяв бумагу в руки, она уже знала, что в ней. Письмо было написано незнакомым почерком и подписано неизвестным ей человеком, но это не делало изложенные в нем сведения менее страшными и правдивыми. В те времена военные трибуналы и чрезвычайные суды выносили сотни приговоров — было странно полагать, что беззаветно преданный наполеоновскому режиму и самому императору Дино Гальяни избежит жестокой участи. Он приехал в Париж и был тут же заключен в тюрьму. Вероятно, он попросил кого-то из верных ему людей написать это письмо.

Орнелла и Дино поклялись всегда говорить друг другу правду, какой бы жестокой она ни была. Так было прежде, так случилось и сейчас.

— Орнелла, ты сможешь выйти? — с тревогой прошептала Мадлена. — Зал ждет.

Могла ли она выйти? В зале сидела иная публика, чем та, для какой она пела в начале своей службы в театре: теперь большинство предпочитало не орлов и пчелок империи, а геральдические лилии. Однако Орнелла не делала различий между зрителями, ибо трагическая история Медеи была понятна и тем, и другим.

Орнелла поправила уложенный красивыми складками греческий гиматий и богато расшитый пеплос и вышла на сцену.

Любовь Медеи была огромна. Поруганное чувство превратилось в факел всесокрушающей мести. Невыносимость страданий оправдывала ее жестокость и ярость. Однако сегодня Ясон не был предателем, ибо Медея его простила. Его измена была наказанием за то, что она забыла отца, мать, брата и родину. Медея убила своих детей не потому, что они были детьми Ясона: она принесла их в жертву своим темным страстям.

Орнелла много раз выходила на поклон, а в последний раз появилась тогда, когда овации смолкли и занавес опустился.

— Я прошу внимания, — сказала она, и ее звучный глубокий голос перекрыл шум толпы, которая начала расходиться. — На прощание мне бы хотелось сказать вам несколько слов. Благодарю за аплодисменты, ибо сегодня я пела на пределе сил. Я родилась на Корсике, на родине человека, чье имя отныне запрещено произносить вслух. Оттуда родом и мой муж, Джеральдо Гальяни, который десять лет верой и правдой прослужил своей родине. Теперь он арестован и ждет приговора, тогда как по улицам Парижа разгуливают люди, которые накануне решающего сражения нашей империи перешли на сторону врага и теперь цинично хвастаются богатством и чинами. Сейчас многие готовы обнажить свои верноподданнические чувства, и я тоже это сделаю: да здравствует великий император и его бессмертное дело!

Зрители замерли. Многие застыли в неловких позах, словно пораженные взглядом Горгоны. Хлопков не было, зато по залу пронесся легкий, как ветер, тревожный шепоток, который постепенно перешел в гул и ропот недовольства.

Орнелла торжествующе усмехнулась, обвела публику сверкающим взглядом своих темных глаз и покинула сцену.

Через несколько минут Антуан Дюверне ворвался в ее гримерную.

— Что ты наделала! Ты должна петь, Орнелла, а не заниматься политикой! Не удивлюсь, если завтра тебя арестуют!

— Пусть попробуют!

Мсье Дюверне опустил руки.

— Дирекция требует, чтобы ты немедленно покинула театр. Навсегда.

— Это меня не удивляет. Я и сама собиралась уйти.

Он тяжело вздохнул.

— Напиши мне, когда будешь знать свой новый адрес. У меня есть знакомые в оперном театре «Сан-Карло» в Неаполе и в «Ла Скала» в Милане. Я постараюсь тебе помочь.

В глазах женщины блеснули слезы.

— Я вам благодарна. Благодарна за все.

Орнелла без сожаления оглядела свои сценические костюмы, легкомысленную пену шелков и кружев, и забрала лишь немногочисленные личные вещи.

В коридоре опечаленная Мадлена спросила:

— Зачем ты это сделала?

К ее удивлению, подруга пожала плечами. Орнелла и впрямь не знала ответа на этот вопрос, ибо ее поступок не мог ничего изменить в судьбе Дино. Однако она всегда верила в то, что на свете существуют трогательные иллюзии, в которых заключена мощная реальность: следуя им, человек изменяет свою судьбу.

Она вышла на улицу с черного хода, будто простая хористка, так, как не выходила уже давно. Несколько человек принялись наскакивать на ее, выкрикивая ругательства, но Орнелла так посмотрела на них, что они отступили.