Остров судьбы - Бекитт Лора - Страница 34

Андреа слышал, что о побеге заключенных с каторги оповещают пушечные выстрелы, после чего все сведения о беглецах передаются береговой охране и жандармам префектуры. Даже если им удастся выбраться за пределы порта, где взять деньги, одежду, кров? Однако Рандель был умнее и старше, и Андреа не задавал лишних вопросов.

Он узнал подробности только тогда, когда настала пора бежать.

— Я вытянул счастливый билет для нас двоих, — с легкой улыбкой пояснил Рандель. — Каждый год среди узников проводится своеобразная жеребьевка, которая решает, кому бежать на этот раз. Все заключенные им помогают, таков закон.

— Когда это произошло? — спросил Андреа.

— Вчера. Жеребьевка проходила, пока ты спал. Я не стал тебя будить.

— Откуда ты мог знать, что тебе повезет? Ведь ты еще раньше говорил о побеге?

Лицо Жоржа Ранделя сделалось очень серьезным, даже скорбным.

— Я верил в это, — сказал он и добавил: — Я должен вернуться в Париж. Моя жена умерла, но остались дети: сын, немногим младше тебя, и дочь, которая еще совсем мала. Возможно, их взяли к себе дальние родственники, а может, и нет. Мое имущество конфисковано; не исключено, что мои дети голодают. Мне нужно их найти.

— А как же я?

— Поедешь со мной. Если нас сковали вместе, значит, такова судьба: нам не следует разлучаться.

День побега был выбран неслучайно: в честь победы императора Наполеона над пруссаками в гавани палили пушки. Раскаты салюта слышались со всех сторон — берег заволокло пороховым дымом. Заключенным выдали по порции вина, да и сами охранники, несмотря на строгий запрет, были порядком пьяны.

— Лучшего времени не придумаешь, — заявил Клод Бонне по кличке Кувалда, признанный лидер заключенных. — Надеюсь, вам повезет, ребята.

Смеркалось. Колонну узников вывели из каменоломни. Они должны были сдать инструменты и построиться. Однако случилась заминка — кто-то споткнулся и упал, образовалось столпотворение. Охранников было меньше, чем обычно; они покрикивали на узников, но опасались пускать в ход палки, пока каторжники держат в руках кирки.

Неподалеку раздался оглушительный залп, через несколько мгновений должен был последовать второй. Бонне сделал товарищам знак, и во время второго выстрела они дружно ударили кирками по звеньям цепей Жоржа и Андреа — в том месте, где цепи крепились к кольцу на щиколотке.

Когда оковы рухнули, Андреа почудилось, что с него свалилась тяжесть весом с гранитную глыбу. Они с Ранделем спрятались за грудой камней у входа. Бонне обещал устроить неразбериху при поверке, пусть это и грозило суровым наказанием.

Жорж и Андреа долго ползли, прижимаясь к земле. Ее запах был острым и свежим — запах могилы и одновременно запах воли. Оба узника не хотели думать о том, что стояло между свободой и смертью: годы заключения, ужасное безвременье, беспросветная тьма.

Сейчас мрак был их спасением. Пушки все еще палили, но теперь их звук был далеким, будто во сне. Перед беглецами расстилались незнакомые поля, чернели овраги, высились деревья. Жорж и Андреа бежали от огней порта, от выстрелов, от людей. Иногда их ноги щекотала густая трава, порой тяжелые, подбитые железом башмаки попадали в липкую грязь.

Когда огни человеческого жилья остались далеко в стороне, Жорж Рандель остановился и сказал:

— Надо немного передохнуть.

Он тяжело дышал, его лоб покрылся испариной, руки слегка дрожали. Андреа, напротив, казался полным сил.

— Куда мы бежим? В Париж?

— Нет, Париж в другой стороне. Мы будем двигаться к Италии.

— Почему?

— Там будет проще укрыться.

— У нас нет ни одежды, ни денег.

— Деньги есть, нам помогли товарищи. Одежду постараемся достать. Чтобы удалиться как можно дальше от Тулона, придется идти всю ночь. Днем где-нибудь спрячемся. Отныне мы обитатели мрака — солнечный свет опасен для нас.

Андреа согласно кивнул, и они продолжили путь. Стояла поздняя осень — лес был почти сквозным; в вершинах деревьев завывал холодный ветер. В черном небе ярко сияли звезды, напоминающие крохотные льдинки. В свинцовых лужах отражалась луна.

Андреа не мог надышаться свободой. Он словно пил воздух и ветер и пьянел с каждым глотком. Неожиданно на него накатило ощущение жизни, собственной жизни как чего-то единственного, удивительного, неповторимого. В этом чувстве растворялись и неуверенность, и униженность, и страх. Судьба повернулась к нему новой гранью, и Андреа ощущал, как в нем вскипают любовь и ненависть, гордость и стыд, сомнения и надежда, которые спали под гнетом каторги, были забиты палочными ударами, задушены криками охранников.

Он и Рандель брели вдоль какой-то канавы, как вдруг услышали позади топот ног. Люди шли слишком быстро для мирных крестьян, и Андреа сразу решил, что это погоня. Он пригнулся к земле. Рандель сделал то же самое.

Андреа указал на канаву. Беглецы почти одновременно сползли в нее. Дно было вязким и склизким, и все же на нем можно было стоять. Рандель и Андреа, не сговариваясь, присели, и над ними сомкнулась зловонная жижа.

Они ничего не видели и не слышали, им оставалось только терпеть. Это были самые ужасные мгновения в жизни Андреа, ибо он ощущал себя погребенным заживо.

Наконец, будучи не в силах терпеть, он вынырнул на поверхность, весь облепленный грязью, уверенный в том, что на него и Ранделя уже наведены ружья.

Вокруг не было ни души. По дороге протянулась полоса лунного света. Стояла могильная тишина.

— Где они? Они нас не заметили?! — прохрипел Рандель.

Прошло не меньше минуты, прежде Андреа сумел вымолвить:

— Не знаю… Возможно, нам почудилось?

— Нам двоим?!

Вопрос остался без ответа; Рандель и Андреа решили отойти как можно дальше от дороги, пусть даже они немного собьются с пути.

Они взошли на ближайший холм и остановились, чтобы отдышаться. Внизу виднелась пойма небольшой речушки, за ней — спящая деревня. Рандель и Андреа спустились к речке, чтобы помыться. Вода была холодной, но она освежила беглецов; к тому же они хотели пить.

Они лежали на берегу, дрожа в мокрой одежде, когда Рандель неожиданно сказал:

— Великая цель казалась мне важнее любви к близким. Наверное, потому Бог и забрал у меня жену. Теперь я думаю, что смысл жизни заключается в простых человеческих привязанностях, а не в борьбе против тиранов.

— Я часто вспоминаю мать и сестру, а еще — Корсику. Сказать по правде, она снится мне каждую ночь, — ответил Андреа.

— Значит, каторжное болото еще не засосало тебя так, как оно может засосать человека. Стало быть, ты еще жив. Что касается твоей привязанности к Корсике, я уже понял, что вы, корсиканцы, прощаете своей родине все, как порой прощают любимой женщине бессердечие и жестокость, прощают ради ее красоты.

Долго оставаться на одном месте было нельзя, и беглецы продолжили путь. Они решили обогнуть деревню и поискать какую-нибудь неприметную тропинку.

Рандель и Андреа пересекали поле, когда увидели, как навстречу идет человек, очевидно, местный житель. В руках он держал ружье.

Сердце Андреа разом упало. На них была арестантская одежда, их головы были обриты, и они не успели избавиться от железных браслетов на руках и ногах. Он сомневался в том, что ночь помешает незнакомцу разглядеть все это и понять, кто они такие.

— Эй, ребята, что вы делаете на моем поле? — враждебно и без всякой опаски произнес человек, подходя ближе.

По тому, как мужчина держал ружье, Андреа понял, что оно заряжено. А еще видел, что незнакомец готов выстрелить: он прочитал это в его взгляде.

Рандель остановился и проговорил как можно мягче:

— Мы идем своей дорогой, приятель. У нас нет оружия. Мы ни для кого не опасны.

— Как сказать! Полагаю, вы преступники и сбежали с каторги.

— Позволь нам пройти.

— Через мое поле? Нет.

— Хорошо, мы повернем назад.

Андреа дернул Ранделя за рукав. Он был уверен в том, что мужчина, ни секунды не медля, выстрелит им в спину. Корсиканцам всегда было проще всадить пулю в лицо или грудь врага. Однако здешние люди, несмотря на показную храбрость, были трусами, а трусу сложно стрелять в упор.