Священный огонь - Стерлинг Брюс - Страница 83

Она заметила постсобачьего пса и его продюсера, когда выходила из отеля. Они завтракали. Майа узнала пса и почувствовала к нему жалость. Она сразу поняла, что собака последует за ней, как только она покинет отель. Но Майа не боялась пса, она больше никого и ничего не боялась. Собака и продюсер так печально и уныло смотрелись в дешевом отеле Айовы, среди булочек и специальных разноцветных сиропов.

Майа подошла к ним.

– Привет, Аквинат.

– Привет, – поздоровался изумленный пес. Его обычно безупречный костюм теперь казался мятым, возможно, из-за ошейника. Его продюсер был слеп.

Продюсер поправил переводчик, прикрепленный к ушной мочке. Это был пожилой любезный немец.

– Садитесь, пожалуйста, Майа. Вы уже поели? Ели? Съели?

– Все в порядке. – Майа села.

– Мы хотим взять у вас интервью, – заявил Аквинат. Он говорил по-английски отрывисто и без ошибок.

– Правда?

– Мы уже беседовали с господином Кабаннэ и с синьориной Барсотти.

– С кем?

– С Полем и Бенедеттой, – пояснил пес.

Упомянутые имена взволновали ее до глубины души.

Она соскучилась по ним, словно по собственному сердцебиению.

– Как поживают Поль и Бенедетта?

– Конечно, они сейчас очень знамениты, хотя, к сожалению, у них много проблем.

– Как они поживают?

– Им удалось избежать обвинений в незаконной деятельности. Для них это настоящая удача. Но в их окружении громкий скандал. В их художественном движении произошел раскол. Разве вы об этом не слышали?

К ним подошла обычная, нормальная официантка. Обслуживающий персонал из людей и внимание к клиентам были характерной чертой Де Мойна.

Майа заказала вафли.

– Мы можем поговорить об этом с вами перед камерой?

– Я не слышала ни о каком расколе. Я ни с кем не общалась и вообще живу одиноко. Так что я ничего не могу сказать.

– Они так хорошо о вас отзывались. Они уговорили нас к вам приехать. Даже помогли вас тут отыскать.

– Я поражаюсь тому, как вы прекрасно говорите по-английски, Аквинат. Я слышала, как вы говорили по-немецки и перевод вашей речи на честину, но...

– Все зависит от качества перевода, – скромно произнес пес. – Перевод – это выше моего понимания. У Карла есть для вас подарок от наших друзей. Принесите его, Карл.

– Хорошая мысль, – сказал Карл. Он встал, взял белую трость и, опираясь на нее, неуверенно пошел.

– Я не смогу участвовать в вашем шоу, – отказалась Майа. – Я больше не желаю играть никаких ролей.

– Вы стали своего рода идолом, – проговорил пес.

– Я совсем не чувствую себя идолом. И во всяком случае, остаться идолом можно, избегая внимания общества. Это лучший способ. Не так ли?

– Вы настоящая Грета Гарбо, – заметил пес.

– А вы любите старые фильмы? – удивилась Майа.

– Честно признаться, я терпеть не могу старые фильмы. Я даже не люблю свои собственные старые телепередачи. Но меня страшно интересуют механизмы популярности.

– Я еще никогда не вела таких умных разговоров с собакой, – призналась Майа. – На ваше шоу я не приду, Аквинат. Надеюсь, вы поймете. Хотя мне нравится с вами говорить. В жизни вы гораздо меньше, чем выглядите по телевидению. И с вами действительно интересно. Я не знаю, кто вы – собака с искусственным разумом или кто-то еще, но в вас есть какая-то удивительная жизненная сила. Вы умны. Разве не так? Я думаю, вам нужно бросать мир поп-культуры. И быть может, написать книгу.

– Я не умею читать, – сознался пес.

Майе принесли вафли. Она попробовала их.

– Как неприятно приехать в Де Мойн и вернуться ни с чем, – попытался убедить ее пес.

– Но вы же сначала хотели взять у меня интервью, – отозвалась Майа, продолжая жевать.

– Не думаю, что это получится.

– Возвращайтесь в Европу и побеседуйте с Элен Вакселль-Серюзье. На равных.

– Зачем мне это? – спросил пес и навострил свои мохнатые уши. – И где я смогу ее найти?

Карл вернулся к столику со свертком. Подарок, присланный ей Полем и Бенедеттой. Майа отложила в сторону вафли, открыла коробку и сняла обертку. Там была старинная камера. Ручная камера, в которую когда-то вставляли цветную пленку. Старый аппарат был реконструирован и дополнен цифровой платой и набором сетевых разъемов. Камера была тяжелой, прочной и приятной на вид. В сравнении с современными камерами она выглядела солидной и надежной.

К ней была приложена карточка, написанная от руки.

«Не верь ни одному слову, сказанному о нас в Сети и в прессе», – нацарапала Бенедетта.

«Мы всегда будем любить и прощать наших вероотступников», – написал Поль своим аккуратным и красивым почерком.

Дэниэл жил теперь в Айдахо. Он решил обосноваться на ферме, стать поближе к земле.

Она прикинула границу его небольших владений. Наверное, у него было акров двенадцать. Никакой изгороди или забора, очертания поместья чувствовались лишь на взгляд. По следам. Или в особенностях садоводства.

Способен ли разум хозяина заставить деревья расти быстрее?

Деревья, кусты, птицы, даже насекомые – они чувствовали себя здесь необычно. Они ощущали на себе огромное, прямо-таки неимоверное внимание. Ветви разных оттенков, птицы, поющие волшебными голосами. Ее бывший муж вскапывал землю лопатой. Дэниэл ссохся, стал маленьким, не выше четырех футов. И хотя его мускулы одрябли – он, конечно, состарился, – но был удивительно силен. Казалось, лопата могла сломаться в его руках.

– Хэлло, Миа, – поздоровался он хриплым от долгого молчания голосом.

– Хэлло, Дэниэл.

– Ты изменилась, – покосившись, заметил он. – Давно ли это случилось?

– Для меня давно.

– Сейчас ты похожа на Хлою. И я бы принял тебя за Хлою, если бы не знал.

– Я по-прежнему думаю о тебе как о Дэниэле, – призналась она. – Сама не знаю почему.

Дэниэл ничего не ответил. Он пошел в свою хижину.

Она последовала за ним в его грубо сколоченное, тесное жилище. Пол был покрыт ветвями, сухими листьями и, возможно, гигабайтами в паутине мицелия. Он пустил здесь, в Айдахо, глубокие корни. Он слился с природой этой земли, словно пророс в ней. Он сам себе стал genius loci, духом этого места. Каждое дерево, каждый куст, каждый цветок, каждое насекомое были крепко связаны с ним. Он не просто ухаживал за домом и садом, в каком-то глубинном смысле он стал этим домом и садом. Стал маленьким клочком Айдахо. А в зимние месяцы погружался в спячку.

– Хочешь воды? – просипел Дэниэл.

– Нет, спасибо.

Он глотнул несколько капель росы из сложенного лодочкой листика.

– Какие у тебя новости, Дэниэл?

– Новости... – задумался он. – Ну что же, новости всегда найдутся. Они говорят, сделай что-нибудь с небом. Расчисти его. Спорами.

– Спорами... – повторила она.

Он попил еще, вытер свои необычайно густые брови и, казалось, оживился.

– Да, небо может на какое-то время изменить цвет и стать бурым или коричневым, как шляпка у гриба. И тогда мы увидим интересные закаты. Техника починки атмосферы. Очень полезно. Предусмотрительно и очень мудро. Хорошая практика для мужей.

Дэниэл прилагал все усилия, чтобы заговорить на понятном ей языке. Они оба были прямостоящими существами, ходящими под небом и живущими под солнцем. Эти общие свойства роднили их.

– Я не могу поверить, что в обществе до такого додумались – засеять небо грибами. Не думаю, что можно реализовать такие фантазии.

– Ладно, пусть у общества не хватит фантазии, но это и не его мысль. Другие люди так или иначе испортят небо. Это ответ. Новое чудовище против старого чудовища. Мы совсем как боги, Миа. И можем этим воспользоваться.

– А ты чудовище, Дэниэл? И кто сказал тебе, что ты был богом?

– А что ты думаешь?

Он повернулся к ней согбенной спиной, вышел из хижины и вернулся к работе. Да, он был богом, решила она. Но когда они жили вместе, он еще не стал богом. Тогда он был просто человеком, и хорошим человеком. Но теперь он уже не человек. Дэниэл превратился в маленького божка. Очень маленького, с паровым двигателем. Божок-амфибия, с трудом, но добросовестно погружающийся в грязь ради нового класса рептилий. Самый-самый маленький божок, вроде садового гнома, дриады или амулета. Он пользовался официально разрешенной технологией, и самой этой имевшейся разрешенной технологии ему вполне хватило. Машины стали такими вездесущими. Машины просто ворвались во Вселенную, взорвали Божий мир. С их появлением люди перестали быть людьми. Но люди не перестали рождаться и производить себе подобных.