Схизматрица - Стерлинг Брюс - Страница 16

В кормовом отсеке сохранилась только обивка стен. Здесь пираты отрабатывали навыки боя в невесомости. Здесь же они и спали, хотя, за отсутствием дня и ночи, не прочь были соснуть часок-другой где угодно, в любое время.

На следующей палубе помещались: операционная, лазарет и «душегубка» — освинцованное укрытие на случай солнечных вспышек. В «кладовке», рядом с грудой распылителей шеллака, газовых пистолетов, крепежа, скоб и прочих «наружных» инструментов, помещалась дюжина древних скафандров. На этой палубе имелся древний, бронированный снаружи шлюз. На нем еще сохранились шелушащиеся наклейки-указатели с зелеными надписями кириллицей.

Далее, на другой палубе располагалась секция жизнеобеспечения, заполненная побулькивающими баками с водорослями. Здесь же были: туалет и пищесинтезатор, напрямую соединенные с «фермой». Наглядность замкнутости цикла отнюдь не привела Линдсея в восторг. Была здесь и мастерская, правда, очень маленькая, но невесомость позволяла работать хоть на стене, хоть на потолке.

В носовом отсеке находилась рубка управления и отводы солнечных батарей. Здесь Линдсею нравилось больше всего — в основном, из-за музыки. Рубка управления была старой, но не настолько, как сам «Консенсус». Безвестный ее конструктор полагал, по всей видимости, что приборы должны использовать звуковые сигналы, и потому великое множество систем, расположенных на пульте управления, имело лишь несколько визуальных мониторов. В большинстве своем приборы реагировали на окружающую действительность гудением, кваканьем и писком самых разнообразных модуляций.

Звуки эти, диковатые с непривычки, были подобраны так, чтобы ненавязчиво оседать в подсознании. Любое изменение в их хоре, однако, тут же становилось очевидным. Линдсея эта музыка успокаивала и даже завораживала.

Остальная часть носового отсека была куда менее симпатичной: арсенал со стеллажами очень неприятных инструментов, и настоящее средоточие зла — лучевая пушка. Линдсей избегал заходить сюда и никогда ни с кем не говорил об этих вещах.

И тем не менее у него все время не лезло из головы, что «Консенсус» — корабль военный.

— Видишь ли, — говорил ему президент, — кончить старую, дряхлую механистку с отрубившимся мозгом — это одно. А вот с лагерем, полным шустрых вооруженных шейперов, — совсем другая история. В Народной армии Фортуны слабакам и тормозам места нет.

— Так точно, сэр, — отвечал Линдсей.

Народная армия Фортуны являлась правительственными вооруженными силами. Личный состав ее полностью совпадал с персоналом правительства гражданского, но иерархии разнились. Армия была совершенно другой организацией и подчинялась собственному уставу. К счастью, президент успешно совмещал с гражданской властью должность главнокомандующего вооруженными силами.

Военной подготовкой занимались на четвертой палубе, не занятой ничем, кроме старой, грязной обивки стен. Здесь стояли три велотренажера и несколько пружинных штанг, да еще ряд шкафчиков рядом с выходом.

— Про верх и низ забудь, — советовал президент. — Когда мы говорим о бое в невесомости, главный закон — харагэй. Вот это.

Он внезапно ткнул Линдсея в живот. Судорожно выдохнув, Линдсей согнулся пополам. Его «липучковые» подошвы с громким треском сорвались с обивки.

Захватив запястье Линдсея, президент плавным движением прилепил ученика пятками к потолку.

— Ну, теперь ты — вверх ногами, так?

Линдсей «стоял» на «полу» — то есть на носовой переборке, а президент в полуприсяде прилепился к кормовой, так что ноги их были направлены в противоположные стороны. Президент смотрел как бы снизу вверх — прямо в глаза Линдсея. Изо рта его воняло сырыми водорослями.

— Вот это называется локальной вертикалью, — объяснил он. — Наше тело создано для гравитации, и глазам всегда кажется, что она есть. Так уж у нас мозги смонтированы. Поэтому ты будешь искать вертикаль и по ней ориентироваться. И будешь убит, солдат. Ясно?

— Так точно, сэр! — отвечал Линдсей.

В Республике его с малолетства воспитывали в презрении к насилию. Насилие допускалось лишь по отношению к себе. Но знакомство с антибиотиком изменило его образ мышления.

— Вот для чего нужен харагэй. — Президент хлопнул себя по животу. — Это — твой центр тяжести, центр вращения. Встречаешь врага в невесомости, сцепляешься с ним, и голова твоя — просто отросток, ясно? Все зависит от центра массы. От харагэй. Пространство, куда ты можешь достать рукой или ногой, — это сфера. А центр сферы — в твоем брюхе. Значит, все время представляй вокруг себя такой пузырек.

— Так точно, сэр.

Линдсей был — весь внимание.

— Это первое. Теперь — о втором. Переборки. Контролируешь переборки — контролируешь весь бой. Вот если я в воздухе, то с какой силой смогу тебя достать?

— Переносицу сломаете, — осторожно предположил Линдсей.

— Верно. А если опираюсь ногой на переборку и мое же тело гасит отдачу?

— Сломаете мне шею, сэр.

— Верно мыслишь, солдат. Человеку без опоры — никуда. Нет ничего другого — используй как опору тело противника. Отдача — она враг удара. Удар есть повреждение. А повреждение есть победа. Все ясно?

— Отдача — враг удара. Удар есть повреждение. Повреждение есть победа, — без запинки отрапортовал Линдсей. — Сэр.

— Замечательно. — Вытянув руку, он поймал запястье Линдсея и быстрым вращательным движением с мокрым хрустом переломил его предплечье о колено.

— А это — номер третий, — сказал президент, не обращая внимания на отчаянный вопль Линдсея. — Боль.

— Насколько я понимаю, — сказала второй судья, — тебе продемонстрировали третий номер.

— Да, мэм, — ответил Линдсей. Второй судья вонзила в его руку иглу.

— Оставь, — мягко сказала она. — Здесь лазарет, а не армия. Зови меня просто — второй, судья.

Сломанная рука резиново онемела.

— Спасибо, судья.

Второй судья была пожилой женщиной — лет, должно быть, под сто. Точнее сказать было сложно: постоянный прием гормональных препаратов превратил ее метаболизм в сложный комплекс аномалий. Нижняя челюсть ее обросла угрями, однако сквозь шелушащуюся сухую кожу запястий и лодыжек просвечивали варикозные вены.

— Все в порядке, гос. Выправим.

Она сунула руку Линдсея в широкий резиновый рукав старого томографа. Из кольца его заструилось множество рентгеновских лучей, и на экране появилось трехмерное, вращающееся изображение сломанной руки.

— Ничего страшного; хороший, чистый перелом, — оценила второй судья. — У нас у всех такие. И ты теперь — один из нас. Хочешь, пока рука под наркозом, мы тебя разрисуем?

— Что?

— Татуируем; гражданин.

Идея была, мягко говоря, неожиданной.

— Прекрасно, — сказал Линдсей. — Давайте.

— Вот! Я с самого начала знала, что ты — в полном порядке! — Она ткнула его под ребро. — Я тебе за это еще и анаболических стероидов вколю. Не успеешь оглянуться, как нарастишь мускулы; сам президент не отличит их от натуральных.

Она мягко потянула его за руку. Зловещий скрип становящихся на место осколков кости доносился словно очень-очень издалека, с другого конца перевернутого бинокля.

Она сняла со стены комплект игл в липучем футляре.

— Хочешь что-нибудь необычное?

— Пусть там будут бабочки, — ответил Линдсей.

История Горняцкой Демократии Фортуны была крайне проста. Фортуна — довольно крупный астероид, более двухсот километров в поперечнике. Первые горняки, ослепленные первоначальным успехом, объявили себя независимым государством.

Пока руда не иссякла, дела шли хорошо. Хватало и на откуп от политических проблем, и на процедуры продления жизни в более развитых мирах.

Затем Фортуна стала просто грудой пустой породы, и народ ее понял, что крупно вляпался. Богатство сгинуло без следа, а они не дали себе труда развивать технологию с отчаянной решимостью картелей соперников. Они не могли ни выжить со своими допотопными знаниями и умениями, ни наскрести денег на организацию информационной экономики. Все попытки выкарабкаться вели разве что к новым долгам.