Сбежавший жених - Малиновская Елена Михайловна - Страница 32

— Расскажи хотя бы их, — попросила я, с ужасом представив, что зловредная фея взамен прикажет встать мне на колени и умолять ее таким образом. С нее станется.

Однако Ульрика была непривычно серьезна. Малейший намек на насмешку исчез из ее голоса. Она говорила тихо и твердо, явно испытывая ко мне сочувствие. Что скрывать очевидное, это напугало меня до дрожи в коленях. Видать, мои дела действительно обстоят хуже некуда.

— Когда-то давно я слышала легенду, — неохотно произнесла она после томительной паузы, за время которой, наверное, на моей голове появились первые седые волосы. — Мол, черные драконы владеют проклятой монетой, которая бережно хранится ими и передается из поколения в поколение. Любое существо, неважно, человек то будет или сумеречное создание, дотронувшись до нее, обретет страшный дар. Для него время перестанет существовать. Этот избранный будет способен видеть, как и когда умрет всякий известный ему. Только одна смерть будет ему неведома: собственная. А когда он закончит свой жизненный путь, монета вновь станет опасной для окружающих. Ее проклятье будет ждать новую жертву.

Я с таким облегчением вздохнула, что Фрей, стоящий рядом, даже подпрыгнул от неожиданности. И только-то? А ужаса-то на меня нагнали! Я ведь и в самом деле подумала, будто мои дни сочтены. Подумаешь, узнаю я, как и кто умрет. Что в этом плохого? Напротив, многие кучу денег гадалкам отдают, лишь бы одним глазком заглянуть в будущее.

— Ты радуешься? — Ульрика удивленно вскинула брови. — Почему?

— А почему бы и нет? — Я счастливо улыбнулась. — Что может быть дурного в даре предвидения?

— То, что увиденное нельзя изменить. — Ульрика печально хмыкнула. — К примеру, представь, что ты узнаешь, какая страшная гибель уготована твоему возлюбленному или другу. Хочешь или нет, но ты примешься считать дни до его кончины, а скорее всего, приложишь все мыслимые усилия, лишь бы это не допустить. И тем горше будет потом, когда ты осознаешь, что именно твои действия привели к трагедии. Ты этого хочешь?

Улыбка сама собой умерла на моих губах. Н-да, о таком-то я и не подумала. Пожалуй, Ульрика права: неведение зачастую означает благо. Буду ли я счастлива, раз за разом видя в воображении смерть друзей и зная, что ничего нельзя исправить?

— Мика, очень тебя прошу! — с чувством проговорил Фрей. — Пожалуйста, если ты увидишь, как суждено умереть мне — молчи. Во имя всех богов — молчи! Я не желаю знать, сколько мне еще осталось. И не хочу просыпаться в кошмарах, понимая, что драгоценное время жизни уходит.

— Но я не вижу ничего подобного! — возразила я. — Наверное, проклятье не сработало на арахнии…

И тут же осеклась. Облик друга замерцал, растворяясь на глазах. И я вдруг увидела его — с лицом, изрезанным глубокими морщинами, седым, как лунь. Он возлежал на огромной роскошной кровати, вокруг которой толпилось множество незнакомого мне народа. А на его коленях приютилась, жалобно поскуливая, такая же уродливая Мышка, которая ни капли не изменилась за эти годы.

«Время пришло».

Над Фреем склонилась очень красивая женщина в развевающемся свободном одеянии белого цвета. Мышка оскалила было клыки, но незнакомка пригрозила ей пальцем — и собака заскулила громче. Зарылась головой в одеяло, не желая видеть, что сейчас произойдет.

«Пойдем».

Странница в белом поцеловала Фрея, и тот послушно обмяк на подушках, а среди собравшихся вокруг скорбного ложа людей послышались искренние рыдания.

Я моргнула, прогоняя это видение. Сосредоточила взгляд на Фрее, но тот отшатнулся от меня с нескрываемым ужасом на лице.

— Ты видела, да? — упавшим голосом поинтересовался он. — Ты сейчас увидела, как я умру? Нет, не надо, ничего не говори: ни да, ни нет. А то я сойду с ума от желания узнать, как все будет.

В этот момент я поняла, что если хочу сохранить нашу дружбу, то обязана солгать. Причем солгать так, чтобы у него и мысли не возникло об обмане с моей стороны.

— Но я ничего не видела, — спокойно сказала я и, не мигая, выдержала пристальный недоверчивый взгляд друга.

— Правда? — на всякий случай уточнил он, сложив губы скорбной скобочкой.

— Честное слово! — заверила его я, незаметно скрутив за спиной фигу и таким образом попросив у богов прощения за свой обман.

— Хвала небесам! — с нескрываемым облегчением вздохнул Фрей. — Счастье какое! Но тогда получается, что Ульрика ошибается и это какая-то другая монета и другое проклятье.

— Получается, — чуть слышно отозвалась я. Украдкой посмотрела на фею и невольно вздрогнула. На губах Ульрики гуляла понимающая усмешка. Неужели она заметила мою фигу и поняла, что она означает?

— Ладно, предлагаем пока забыть эту тему, — вступил в разговор Седрик. — Как я уже говорил раньше, монета принадлежит Дани. Вот найдем его — и спросим, что все это значит. Согласны?

Я кивнула, упорно избегая поднять голову и посмотреть на него. Пожалуй, ему не следует знать, что проклятье работает. И уж тем более я не горела желанием увидеть, какой будет его смерть.

— В одном мы теперь можем быть абсолютно уверены, — продолжил Седрик, не дожидаясь от меня какой-либо реакции. — Дани обязательно вернется. Он не оставит монету. Наверное, он полагал, что Кирк не посмеет открыть комнату без его присутствия, поэтому сумка в безопасности.

— Что же, тогда предстоит готовиться к схватке с черным драконом, — проговорила я, после чего подняла голову и неосторожно взглянула на некроманта.

Тотчас же его фигура пошла знакомыми радужными всполохами, растворяясь на глазах.

«Не хочу это видеть! — забилась в голове перепуганной птицей заполошная мысль. — Нет, не смотри, не надо!»

Но было уже поздно. Всполохи улеглись, и я опять увидела некроманта.

На первый взгляд в его облике ничего не изменилось. Только на висках засеребрилась седина, а вокруг рта появились скорбные морщины перенесенных жизненных разочарований и невзгод. И изменилась одежда. Теперь на Седрике вместо старого поношенного сюртука с рукавами, запачканными мелом, был строгий черный камзол с изысканным серебряным шитьем. На тонких нервных пальцах — тяжелые массивные перстни, украшенные непонятными символами. По всей видимости, благосостояние королевского дознавателя по особо важным делам очень и очень возросло к концу жизни.

Постаревший Седрик сидел за столом, расслабленно откинувшись на спинку кресла. Перед ним стоял высокий хрустальный бокал, наполненный ярко-алым содержимым. Вино искрилось и переливалось в свете одинокой свечи, чье пламя было способно выхватить из мрака лишь этот крохотный пятачок пространства. Вся остальная комната утопала в непроглядной тьме. Но я почему-то не сомневалась, что там кто-то есть. Кто-то, кто напряженно следит за каждым движением некроманта, чего-то выжидая. Я ощущала кожей нетерпение этого существа, почему-то абсолютно не сомневаясь, что оно не было человеком. Точнее, возможно, когда-то и было, но сейчас утратило малейшее сходство с разумным и мыслящим созданием, превратившись в подобие дикого кровожадного зверя.

— За тебя, Беатрикс! — вдруг проговорил Седрик и поднял бокал. — За твое здоровье и здоровье твоих детей! Всю жизнь я пытался доказать тебе…

Он не договорил, в болезненной гримасе скривив рот. Одним глотком осушил бокал и с силой бросил его на пол. Звон разбитого хрусталя перекрыл разъяренный рык существа во тьме, но Седрик вряд ли это слышал. Его глаза уже стекленели, поскольку перед его взором открывался не этот мир, а царство теней.

Я зажмурилась и отчаянно затрясла головой, но видение уже растворялось само. Миг, другой — и я вернулась в реальность и обнаружила, что Седрик смотрит прямо на меня.

«Он знает, — вдруг поняла я. — Он прекрасно знает, что я солгала Фрею. И знает, что только что я видела его смерть. Но почему ничего не спрашивает?»

Губы Седрика тронула слабая усмешка, словно он прочитал мои мысли. После чего некромант отвернулся и с демонстративным интересом уставился в окно, за которыми уже густели вечерние сумерки.