Сокровище рыцарей Храма - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 36

– А-а… – до Петри наконец дошел замысел Шныря.

В теплую пору года бродяги устраивали шалаши на побережье Днепра или ютились в землянках. В многочисленных киевских ярах, куда даже у весьма деятельного Шиловского с его агентами и фараонами не доставали руки, было обустроено огромное количество подземных жилищ.

В сезоны дождей бродяги занимали возвышенности, хотя делали это неохотно; они не любили быть на виду. Дело в том, что за бродяжничество можно было запросто угодить в работный дом, в котором, как правило, принудительно заставляли работать (в обмен за проживание, одежду и питание). Похоже, Овдоким был одним из таких отверженных.

С днепровских круч яры смотрелись как ночное небо, опрокинутое на землю. Великое множество костров казалось звездным скоплением наподобие Млечного Пути, в котором по прихоти небесного Создателя то зажигались, то гасли новые светила. Время было еще не совсем позднее, и бродяги готовили себе горячую еду, а некоторые – те, что жили кучно, – собирались вокруг огня в тесные компании, чтобы покалякать о делах житейских.

Наверное, дорога к землянке Овдокима (он выкопал ее немного в стороне от остальных бродяг) была хорошо известна Ваське Шнырю, потому что он шел быстро и уверенно, будто узкая тропинка, замысловато петляющая среди зарослей, сама липла к его ногам. Наконец впереди мигнул огонек, и Васька облегченно вздохнул.

– Слава те Господи! – сказал он радостно. – Хоть здесь повезло.

– Ты о чем? – спросил Петря, придерживаясь за тонкие ветки орешника, чтобы не сверзиться в глубокую промоину.

– Овдоким дома. Значит, переночуем в полном комфорте и в хорошей компании.

– А если б его не было?

– Тогда нам пришлось бы спать прямо на земле среди леса, что очень опасно. Здесь пропасть бродячих собак. Могут и сожрать.

– А кто нам мог помешать войти в землянку и расположиться в ней до прихода хозяина? Тем более что он твой знакомый.

– Тю на тебя! Ты в своем уме? Впрочем, что я… Ты ведь ничего не знаешь. Без спроса никак нельзя. Здесь это закон. Иначе выйдешь из землянки вперед ногами.

– Неужто убьют? Не верю.

– А ты поверь. У бродяги на этом свете ничего нет своего, кроме норы в яру и какого-нибудь тряпья. За землянку он горло перегрызет любому. Не твое – не трожь. Так заведено. Везде и во всем должон быть порядок. Вот я, например, не имею права «работать» на чужом участке. Иначе «перо» под бочину – и в Днепр раков кормить.

– Ух ты!

– А ты думал, что все так просто.

Петря промолчал. Ему вдруг почудилось, что он попал в водоворот и стремнина затаскивает его на глубину – туда, откуда ему уже не выбраться. Ощущение было настолько правдоподобным, что он даже начал задыхаться.

Услышав позади судорожные всхлипы, Шнырь встревоженно спросил:

– Ты чего там?!

– Н-ничего… Хух… Дыхалка забарахлила.

– Это бывает, – успокоился Васька. – Когда спускаешься с кручи вниз, селезенка екает и дух спирает. Здесь и воздух другой…

Овдоким сидел возле костра и варил уху. Заросший по глаза неухоженной пегой бородищей, с шапкой давно не стриженных курчавых волос на большой круглой голове, он показался Петре лешим, который покинул болото, чтобы погреться у костра. Это сходство подкрепляли его живописные лохмотья, замызганные дальше некуда.

Услышав шаги, он поднял голову, присмотрелся к незваным гостям, вступившим в световой круг, и неприветливо спросил:

– Чего надобно? Ходите дальше.

– Это же я, Васька! – сказал Шнырь, радостно ухмыляясь. – Не узнаешь?

– Много тут разных Васек шастает… – Овдоким ловким движением снял пену с ухи деревянной самодельной ложкой. – Мне запомнить всех вас башки не хватит.

– Ну как же… – опешил Шнырь.

– Ты иди, иди, соколик, отседова, – не дал закончить ему фразу Овдоким. – Иначе кликну братву нашу, они вам ноги быстро повыдергивают.

И тут Ваську осенило. Быстрым движением распотрошив пакет с харчами, он достал оттуда бутылку водки и поставил ее на плоский камень, исполняющий роль стульчака; на таком же импровизированном «табурете» сидел и Овдоким.

– Хе-хе-хе… – вдруг благожелательно рассмеялся Овдоким, бросив быстрый взгляд на бутылку. – Василий… А как же, помню я тебя, конечно, помню. В гости пожаловали-с? Это вы хорошо придумали. Милости прошу, присаживайтесь. И ушица уже скоро будет готова…

Он засуетился, начал угодливо подмигивать, а его два глаза вдруг начали жить каждый самостоятельной жизнью. Один (правый) присматривал за ухой и оценивающе оглядывал незваных гостей, а второй будто привязали невидимой нитью к горлышку бутылки с водкой.

Но Васька, разозленный холодным приемом, не дал себя обмануть. Он сразу расставил все точки над «i». Видимо, ему был хорошо известен переменчивый нрав бродяги.

– Ушица – это хорошо, – сказал Шнырь. – Но мы тоже не с пустыми руками пришли, – он с вызывающим видом положил пакет на траву. – Нам нужно пожить у тебя немного… перекантоваться дня два-три. Не возражаешь?

Видно было, что предложение Васьки особой радости у Овдокима не вызвало. Но наживка в виде бутылки водки оказалась на данный момент сильнее его свободолюбивой натуры, и Овдоким заглотнул крючок до самой лески.

– А поживите, чего ж… места хватит, – сказал он с невольным вздохом и быстренько нырнул в землянку, откуда принес три разнокалиберных лафитника (один из них был щербатым), явно подобранных где-то на помойке.

Пока он копошился в землянке, Шнырь тихо сказал Петре:

– Теперь все в ажуре. Овдоким от своего слова не откажется.

– Кто он? – с интересом спросил Лупан. – Откуда знаешь его?

– Бывший ученый человек, – с некоторой долей уважения ответил Васька. – Сбежал к нам из Питера.

– Да ну? – удивился Петря.

– Точно. У него и квартира в Питере имеется… а возможно, ее уже и нет. Может, квартирку кто-то прибрал к рукам. У нас народ ушлый. Овдоким живет в ярах… дай бог памяти… года четыре. А познакомились мы случайно. Однажды мне привалил большой фарт, и я по пьяной лавочке начал угощать всю подольскую босоту… – тут в голосе Шныря проскользнули нотки сожаления. – И проснулся в землянке Овдокима… с пустыми карманами. Как сюда попал, ума не приложу. С той поры иногда захаживаю…

Первая бутылка показала дно с потрясающей быстротой. Ушицу хлебали прямо из котелка, одной ложкой – по очереди. Уха была удивительно вкусной и наваристой.

– Сома поймал, – хвалился Овдоким, настроение которого значительно улучшилось. – Думал, под корягу затащит. Здоровый. Еле справился.

Его движения стали быстрыми, порывистыми, а в прежде безразличных, тусклых глазах появились живой ум и бездонная глубина. Временами Петре начинало казаться, что Овдоким видит его насквозь. Он даже поеживался, когда бродяга обращал на него свой проницательный взор.

– Вам бы уехать из Киева, – неожиданно сказал Овдоким, когда они приступили ко второй бутылке. – Над вами висит черный астрал. Это знак беды.

Васька от неожиданности поперхнулся.

– Ты… ты это чего?! – брякнул он растерянно.

– Ничего… я так. Карма у вас плохая. Надо вам менять место жительства. Киев для жизни не всем подходит.

– Что такое карма и этот… как его… астрал? – спросил Петря, который всегда отличался любознательностью.

– Долго объяснять… – буркнул Овдоким. – Да и поймете ли? Плохи ваши дела, молодцы.

– Не каркай, – ответил Шнырь, успокаиваясь. – У кого они сейчас хороши? Война… Вон сколько народу погибло. А за что?

– Вопрос чисто риторический, – сказал Овдоким. – Некоторые философы считают, что войны – это движитель прогресса. Возможно. Хотя я не сторонник этой теории. А вот как быть с бунтом?

– При чем здесь бунт? – удивился Васька.

– А притом, что он назревает. Как нарыв – вот-вот прорвет.

– Напугал мужик бабу своим дрыном… – Шнырь скептически ухмыльнулся. – Пригонят казачков, те помашут нагайками да шашками, и все будет, как в девятьсот пятом. Кого – в кутузку, кого – на каторгу, а кому… царствие небесное-е-е… – пропел он фальцетом, как пьяный дьячок.