Повелители волков - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 34

Об этом заботились жрецы, обладающие даром внушения и еще кое-какими средствами, от которых волосы становились дыбом. Поэтому мало кто знал о племени джанийцев, а если что и было известно местным и прочим племенам, так это разные выдуманные истории о волкодлаках и прочих ужасах.

Особенно всех поражало то, что джанийцам подчиняются лесные волки, самые страшные звери на скифской равнине. Даже пантеры и львы, иногда забредающие в места расселения скифских и иных племен, не были такими кровожадными хищниками. Можно было отбиться от самого большого льва, но если нападали лесные волки, то спасти от них могло только надежное укрытие. Вдвоем волки одолевали даже лесного хозяина, медведя, но до стычек между ними дело доходило редко – обе стороны относились друг к другу уважительно и старались не пересекаться. Мало того, медведь, менее удачливый охотник, чем лесные волки, обычно подъедал остатки их добычи. Иногда даже создавалось впечатление, что они специально оставляют ему не просто объедки и кости, а кусок туши оленя или лося.

Когда джанийцы подружились с лесными волками, не помнили даже жрецы. Так было всегда, отвечали они на вопросы детей. Но вот слиться с волком душой получалось не у всех. Конечно, многие могли на небольшой промежуток времени создавать иллюзию превращения человека в волка, практически все джанийцы – как мужчины, так и женщины – свободно и мирно общались с волками, но в племени были и настоящие мастера перевоплощений и дрессировки хищников. Этому искусству обучались и лазутчики – в первую голову. Однако лишь немногие из них в полной мере постигали сложную науку, которая была за гранью человеческого разума. Что касается Ивора, он был одним из лучших учеников мастера по имени Волх.

«Жив ли он?» – с тревогой думал Ивор, спускаясь с холма. Старик был ему за родного отца. Но Радагос, который время от времени навещал племя, чтобы доставить вождю сведения от Ивора, не мог это выведать. Все, чем занимался Волх, было большой тайной. Своих учеников он надолго уводил в леса, где они жили среди волков, чтобы привыкнуть к ним и изучить волчий «язык». Он был настолько сложным, что на его изучение уходили годы. А уж подчинить зверя своей воле (и не одного, а целую стаю) было и вовсе сверхсложной задачей. Правда, такие мастера, как Озар, побратим Ивора, мог это делать не хуже самого Волха, притом очень быстро. Иногда казалось, что он может беседовать с волками мысленно.

Вскоре Ивор оказался на улице, которая вела к родному дому. Его отец погиб в одном из походов, а мать захворала и умерла, когда ему исполнилось пять лет. После этого он и стал «скитальцем» – так называли лазутчиков, которые жили вдали от родины. Но родительский дом всегда ждал «скитальца». В нем никто не жил, однако за ним ухаживали – убирали в комнатах, ремонтировали по надобности, а зимой протапливали печь, чтобы в доме был жилой дух.

Улица была посыпана крошкой белого известкового камня, а по бокам шли бревенчатые мостки – чтобы в слякоть ходить как посуху. Заборов не ставили; их роль исполнял ровно подстриженный кустарник. Зато у каждого подворья имелись резные ворота, да все разные, одни краше других. Воротные столбы делали высокими и соединяли их толстым брусом – слегой. На каждой слеге крепились резные изображения солнца, полумесяца, волчьей или медвежьей морды, головы лошади или быка, а то и вообще какой-нибудь страхолюдины, не существующей в природе. Это были обереги каждой семьи. Они защищали джанийцев от разных темных сил.

– Ивор?! – воскликнул встретившийся по дороге старец с длинной белой бородой, заплетенной в косичку. – Ты ли это, дитя?

– Я, деда, я, – взволнованно ответил Ивор.

– А иди-ка ко мне, скиталец, почеломкаемся…

Они крепко обнялись; старик расчувствовался, и на его глазах появились слезы. Он любил Ивора отцовской любовью, потому что юноша был его лучшим учеником. Сувор – так звали старика – преподавал юным джанийцам, будущим лазутчикам, мастерство фехтования. Когда он брал в руки мечи, то, несмотря на весьма преклонные годы, двигался быстрее любого воина. Для непосвященных это было непонятно и невероятно. А те, кого он обучал, знали: чтобы достичь такого мастерства, нужно опередить противника не действием, а мыслью.

– Надолго к нам? – спросил Сувор.

– Как решит Жавр.

– Что ж, тогда приходи в нашу школу. Вспомнить прошлое не вредно.

– Обязательно приду, Учитель, – заверил Ивор старика, и пошел дальше.

В доме все было, как прежде. Проконопаченные мхом стены украшали давно засохшие венки, на столе стоял липовый туесок с закаменевшим медом, в «красном» углу, на подставке, высилось искусно вырезанное из липы изображение Адити, Матери Богов, в другом углу приютился небольшой ткацкий станок, подсмотренный кем-то из «скитальцев» в Аттике и сооруженный местными умельцами (полосатый коврик, сотканный матерью, лежал под ногами Ивора), а в печи горел огонь – будто хозяина дома кто-то ждал.

Обычно варварские племена, да и греческие тоже, отапливали свои жилища «по-черному» – в крыше прорезалась дыра, куда уходил дым от очага. Так прежде было и у джанийцев. Но опять-таки постарались «скитальцы». Они срисовали очаг в разрушенном дворце последнего лидийского царя Креза, и спустя немного времени после этого в доме каждого джанийца стояла печь с лежанкой и трубой, сложенная из дикого камня.

Ивор подошел к отцовскому ложу. Он никогда на нем не спал, потому что ему казалось, что тем самым нанесет обиду отцу. Для Ивора ложе стало чем-то вроде алтаря. Оно было прикрыто одеялом, сшитым из барсучьих шкур, а над ложем, на шкуре медведя, висели два меча и панцирь старинной работы.

Юноша осторожно снял мечи и залюбовался мастерством древнего кузнеца. Эти мечи передавались в наследство от отца к старшему сыну. Но, похоже, род закончится на Иворе – у него не было невесты, да и какая девушка будет ждать непутевого жениха, завеявшегося невесть куда и зачем, при этом не сказав ни слова, ни полслова? Ведь все, что касалось лазутчиков, держалось в строжайшем секрете.

Присев на скамью у стола, Ивор надолго погрузился в печальные размышления…

Тем временем вождь Жавр, старейшины и жрецы решали судьбу пленных разбойников. Они собрались в общинном здании – длинном сарае, где стояли скамьи и деревянный идол особо почитаемого джанийцами бога Феоста. Он научил людей ковать железо и дал им огонь. Кроме того, Феост ввел в обиход закон, что женщина должна выходить замуж только за одного мужчину и обязана вести воздержанный образ жизни.

На голову идола был надет ярко начищенный медный шлем, отчего его грубо вырезанное темное лицо казалось живым. Особенно усиливали это впечатление глаза Феоста. Искусный мастер сделал их из перламутровых раковин, а вместо зрачков вставил полированный сапфир. Дуб, из которого сделали идола, покрывала резьба, в одной руке он держал огромный, окованный серебром рог какого-то неведомого животного (его где-то добыли еще прадеды собравшихся в общинном зале), а в другой – правой – бронзовый молот. У подножия идола (он был в полтора раза выше человеческого роста) стояли керамические миски с жертвоприношением – зерном, орехами, медом, кувшин с вином и чаша.

Говорил главный жрец племени Орей:

– То, что предлагает Ивор, немыслимо! Это верная смерть.

– Ну почему же? – возражал ему военачальник племени, убеленный сединами муж по имени Кий. – Мои люди и не такие штуки отчебучивали. Навести Мару[64] не так уж сложно, и вы это знаете.

– Да, это так, но ее действие кратковременное, – не сдавался жрец. – И когда истина откроется, Ивора ждет неминуемая, страшная смерть. А он наши глаза и уши в Ольвии. Замену ему найти будет сложно.

– Ради сохранения земли нашей от вражеского нашествия никакая жертва не можем быть чрезмерной, – пробасил знатный воин, лицо которого было исполосовано шрамами; звали его Избор.

– О-хо-хо… – закряхтел старый, всеми уважаемый и почитаемый жрец по имени Глузд и громко стукнул о пол клюкой.