Глубинные течения [Океан инволюции] - Стерлинг Брюс - Страница 21

— Погоди, не надевай, — спохватился я, — его еще надо прокипятить.

— И, когда я его надену, мы будем официально обречены?

— Обручены, — поправил я.

Неожиданно Далуза разрыдалась.

— Я боюсь, — всхлипывала она, — боюсь, что ты меня разлюбишь, разлюбишь и бросишь. Однажды ты посмотришь на меня и поймешь, что во мне нет ничего особенного. И как я тогда буду жить — без тебя?

— Такого никогда не случится, — заверил я. — Пока я жив, я буду любить тебя, я это знаю твердо. Видит Бог, все меняется, и я, и ты, но у нас впереди — много лет, века. Придет время — и ты решишь, что делать дальше.

— Я боюсь…

— Все будет хорошо, обещаю, — я приподнялся. — Давай все-таки прокипятим кольцо. Тогда ты сможешь его надеть.

Далуза встала и смахнула слезы.

— А куда мы полетим?

— На Мечту. Тебе там понравится. Там до сих пор остались необжитые места — очень строг контроль над рождаемостью. И климат мягкий. Я жил там до того, как перебрался сюда. У меня там много друзей.

— А если они нас не примут?

— Тогда они перестанут быть моими друзьями. Мне… нам будет хорошо и без них. — Я плеснул в сковороду несколько унций воды, поставил на огонь и опустил туда кольцо.

— Хватит хмуриться, Далуза, — подбодрил я. — Ну, как мы умеем улыбаться? Вот, совсем другое дело. Хочешь, мы закатим настоящую терранскую свадьбу, самую что ни на есть традиционную. Сомневаюсь, правда, что на Мечте отыщется подходящий священник, но монотеиста, согласного исполнить нужные обряды, мы наверняка найдем. А после операции мы заживем как настоящая семья, вот только мало кому из мужей повезло с такой красавицей-женой, как ты. Теперь она улыбнулась по-настоящему.

— И ты, и я — не вполне нормальные люди, — продолжил я, приглядывая за кольцом, — но из-за этого не обязательно страдать. У нас есть право жить без мучений и боли, как и у любого другого. Без всех этих ожогов, без крови.

Щипцами я выудил кольцо из кипящей воды и помахивал им в воздухе, чтобы остыло.

— Может, нам не стоит торопиться? — проговорила Далуза, не отрывая глаз от кольца. — Вдруг, когда мы сойдем на берег, когда ты снова встретишь обычных женщин, ты меня забудешь? — В ее голосе сквозило отчаяние.

Внутренне я нахмурился, но виду не подал:

— За себя я спокоен. Кольцо уже остыло. Готова?

Она взяла его.

12. Анемоны

Когда Утёс остался позади, Десперандум снова забросил сети и оставил их волочиться за кораблём. Я недоумевал: что он тут надеется поймать? Планктона здесь почти не было…

Между тем капитан спустился на камбуз и вскоре появился со складным столиком под мышкой; в руке он нёс то ли банку, то ли аквариум — таких больших стеклянных цилиндров мне прежде видеть не доводилось. Свернувшись клубочком, я смог бы уместиться там целиком.

Десперандум прошествовал к грот-мачте, отставил ёмкость в сторону и принялся раскладывать столик. С щелчком выпрямив его ножки, он достал из матерчатого кармана с внутренней стороны столешницы четыре большие, с суповую тарелку, присоски с резьбовым выступом на донце. Прикрутив присоски к ножкам, капитан перевернул столик как положено и утвердил его на палубе. Он приналёг сверху (а весил Десперандум немало), и столик встал как влитой — теперь, чтобы оторвать его, понадобилось бы не меньше пяти человек.

В крышке стола я заметил глубокий круглый вырез размером с дно аквариума и ничуть не удивился, когда Десперандум поднял ёмкость и бережно установил в углубление. Отступив на шаг, он полюбовался своей работой.

— Мистер Богунхейм! — прогрохотал Десперандум.

— Да, сэр? — отозвался третий помощник.

— Распорядитесь, чтобы сосуд наполнили пылью. Примерно на три четверти будет достаточно.

Вскоре Калотрик с тощим сушнецом на пару уже вовсю таскали вёдра. Капитан вернулся в каюту.

За стеклом, в толще пыли, проступили причудливые узоры. Нагретые частицы с освещённой стороны стремились вверх, вдоль стенки, и разбегались по поверхности. Им на смену медленными извивами опускались ручейки остывших пылинок. С продвижением солнца по небосклону рисунок постепенно изменялся.

Здесь, посреди кратера, не приходилось дожидаться утра в холодной тени восточных скал, как в Арнаре, и темнело не так рано, как в Острове-на-Взводе. Но и тут вечер приходил в одно и то же время, и солнце начинало дневной путь в одном и том же месте. Наклон оси планеты не превышал одного градуса. Оттого на Сушняке и не существовало времён года, да и о погоде говорить не приходилось. Всюду — однообразие, постоянство, застой, и в домах и в головах, и ныне и присно и во веки веков, аминь.

На исходе дня Десперандум вытащил сети и бережно расправил их на палубе. Улов состоял из трёх-четырёх сотен гранёных камешков планктона, белых жемчужин икры, непонятных толстеньких пружинок, крапчатых зелёных яиц, розовых, покрытых коричневыми прожилками, дисков. Среди прочего выделялся чёрный шипастый шар размером с кулак.

Капитан опустился на колени и принялся разбирать добычу, попутно делая пометки в блокноте. Отобранные экземпляры, сдобренные горстью планктона, отправились в аквариум. Десперандум сгонял матроса на камбуз за водой и разбрызгал несколько унций над пылью.

— Скоро начнут вылупляться, — просветил он меня, — посмотрим, что там у нас.

Я кивнул; капитан ушёл. Солнце уже скрылось, начало холодать. Теперь пыль двигалась иначе: она остывала на поверхности и скользила вдоль стенок вниз. Течением планктон прибило к самому стеклу.

В некотором смысле аквариум являл собой кратер в миниатюре. Само собой, слишком круглый, и не хватает камней здесь, здесь, здесь и здесь. Остров-на-Взводе, Арнар, Крошащиеся острова и сумрачное Упорство. «Выпад» сейчас где-то вот тут, ползёт себе вдоль северной стенки. На его борту — крохотная пылинка по имени Джон Ньюхауз, различимая разве что в микроскоп… И придёт же в голову, улыбнулся я, спустился к себе и вскоре заснул. Корабль плыл дальше.

Наутро в пыли стало заметно какое-то шевеление. Едва поднявшись, Десперандум вооружился сачком с длинной ручкой и осторожно погрузил его в пыль. Время от времени он выуживал какую-нибудь рыбёшку или крабика и ставил галочку напротив одного из пунктов своего списка. Микрофон его маски разносил басовитое мурчанье — капитан находился в весёлом расположении духа. Меня же, напротив, весьма тревожила его начерно заштопанная рука: порез на шее зажил отлично, а вот ладонь покраснела и распухла. Оставалось надеяться, что он принимает антибиотики.

Число тварей, побывавших в сачке, оказалось меньше числа яиц в списке. Но капитана это не слишком обеспокоило — похоже, он и не надеялся переловить всех, шаря вслепую. Вытащив одну и ту же рыбу в третий раз, он лишь пожал плечами и бросил своё занятие. Подобная небрежность со стороны Десперандума меня немало удивила. Я бы меньше удивился, если б он пропустил всю пыль сквозь мелкое сито. Возможно, капитана остановило беспокойство за здоровье подопечных.

Изначально было двадцать восемь яиц, попалось же всего шестнадцать существ. Вскоре планктона заметно прибавилось — проросли споры, попавшие в аквариум вместе с пылью. Да и пойманный накануне планктон, почуяв воду, начал делиться. На следующий день на поверхности засверкала россыпь крохотных драгоценных камней. Нескольких крупных вскоре не стало — их съели.

Десперандум добавил воды для лучшего роста основного корма и снова занялся рыбалкой. На этот раз ему повезло больше — он поймал двадцать особей. Странное дело — некоторые из попадавшихся накануне упорно не желали ловиться, в том числе и та рыбёшка, которую он вчера вытащил трижды. Но и это его не смутило. В конце концов, все обитатели аквариума целиком в его власти.

Я решил не забивать себе голову и оставил попытки разгадать ход мыслей Десперандума. Старики вообще живут в своём мире, столь же непохожем на мой, как несхожи ребёнок и взрослый.