Быть драконом - Стерхов Андрей - Страница 99

Теперь я был в курсе, кого искать. Понимал, что искать нужно срочно. Одного не знал – где искать.

Можно было бы, конечно, к тому же Воронцову обратиться, он бы организовал запрос, пробил бы по милицейским базам адрес ранее судимого Евгения Батьковича Антонова, но на это – с учетом чиновничьей волокиты – день, а то и все два уйдут. Это меня не устраивало, ибо время – я это чуял копчиком – уже на часы пошло, а не на сутки.

К Архипычу я тоже обратиться не мог. Призвать в этом деле на помощь Молотобойцев автоматически означало подставить Альбину. Но я ведь ей слово дал. Поэтому нет, нет и еще раз нет.

Оставалось действовать в одиночку.

И я начал.

Вырубил музыку и позвонил своей неустрашимой помощнице.

– Да, – сонно пробормотала Лера.

– Разбудил?

– Да.

– Извини.

– Да.

– Помнишь, ты говорила, что кольцо тебе в пупок вставляли в каком-то крутом тату-салоне?

– Да.

– Что за салон?

– Да.

– Что – «да»? Я спрашиваю, что это был за салон?

Лера долго сопела в трубку, не понимая спросонья, чего я от нее хочу. Наконец очухалась.

– Вообще-то пирсинг мне сам Доктор Пеппер делал, – сказала она не без гордости. – Лично. А зачем это вам, шеф?

– Хочу кольцо в нос вставить.

– Шутите?

– Отчасти. А кто он, этот самый Пеппер?

– Художник, приколист, друг Дюши.

– А кто такой Дюша?

Лера съязвила:

– Вы, шеф, как туполобый ламер, впервые попавший в Сеть. Бестолково кликаете по всем подряд ссылкам. Так нельзя.

– Это ты меня, своего шефа и работодателя, критикуешь, что ли? – изумился я.

– Типа да.

– Хана твоей квартальной премии. Та-та та-та! Штука баксов уходит в фонд развития.

– Ой! – вырвалось у Леры.

– Вот тебе и «ой», – рыкнул я. Но уже через секунду сжалился: – Даю возможность исправиться.

Тут Лера окончательно проснулась:

– Что, что, шеф? Что нужно сделать?

– Вопрос: как найти салон доктора твоего тела? На ответ у тебя три секунды. Время пошло. Ра-а-аз, ды-ва…

– Где наша визовая служба находится, знаете? – успела она.

– Знаю. На Франка Каменецкого. Напротив завода Куйбышева.

– Ага-ага, шеф, напротив. Так вот там во дворе двухэтажка. Как зайдете – сразу вывеску увидите: «Тату-студия Доктора Пеппера».

– Ясно. А как этого твоего доктора зовут?

– Доктор Пеппер его и зовут, можно просто – Док. Откликается.

– Спасибо тебе большое, подруга моя, за ценную информацию, – поблагодарил я.

– Не надо благодарностей, шеф, – четко, как бравый ефрейтор на строевом смотре, произнесла Лера. – Помогать вам – это моя работа.

– Опять ерничаешь?

– Как можно, шеф!

– Тогда живи, – разрешил я.

И только тогда она заискивающим голосом поинтересовалась:

– А что там с моей премией?

– Будет тебе премия, Лера, – пообещал я. – Будет. И премия тебе будет, и отпуск тебе будет, и полный пряников социальный пакет.

– А когда?

– Если верить Гарику Сукачеву, а оснований ему не верить у меня лично нет, все это будет тогда, когда закончится последняя война.

– А она, шеф, закончится?

– Все войны когда-нибудь заканчиваются.

– Хочется, чтобы побыстрее, – вздохнула Лера.

– Сам этого желаю всеми фибрами и жабрами, – признался я. Выдержал многозначительную паузу, сказал: – Жди, Лера, новостей.

И, сложив аппарат, дал по газам.

Было уже семь вечера, а я хотел застать Доктора Пеперра на рабочем месте, поэтому гнал как угорелый.

И, слава Силе, успел.

Отрекомендованный мне мастер тату сидел в процедурном кабинете на подоконнике, болтал ногами и вел деловые переговоры по телефону.

Это был субтильный молодой человек с оттопыренными ушами и улыбкой до этих самых великолепных ушей. Выглядел он стильно: трехдневная щетина, рваные джинсы с «сединой» на коленках, майка невнятного цвета с надписью «Такі, як ми, взагалі нікому не треба» и копеечные кеды с концептуально не завязанными шнурками. Но особенно мне понравилась его прическа – сразу и не понять: то ли он отдал за нее две сотни баксов, то ли просто неделю не расчесывался. Короче, тот еще тип.

Когда я вошел, он кивнул на кресло, подозрительно похожее на кресло гинеколога, и показал мимикой: подожди, приятель, сейчас закончу, и потолкуем.

Пока он обговаривал со своим собеседником цену на партию неведомых мне клип-кордов, я листал альбом с образцами. Там было на что посмотреть, в очень реалистичной манере были изображены: мужественные архангелы, сексуальные ангелы, соблазнительные наяды, сирены и амазонки, а еще саламандры, ягуары, хищные птицы, драконы всевозможных видов, стальные монстры, античные воины, средневековые рыцари, насекомые какие-то фантастические, заморские цветы и прочее, прочее, прочее.

– Ну как тебе? – закончив разговор, спросил у меня Доктор. – Нравится?

– Красиво, – ответил я, легко и без напряга приняв его «тыканье». – Мне очень нравится.

Услышав столь незамысловатую оценку своим работам, он спрыгнул с подоконника, фамильярно хлопнул меня по плечу и расхохотался в голос.

Смеялся он долго, от души. Пришлось унять:

– Ты чего это, дружище, так зашелся?

– Хорошо, чувак, сказал, – вытирая слезы, ответил Доктор. – Красиво – и писец. Красиво – и отцепись. И не цепляйся. Уважаю, когда так. А то знаешь, иные пыжатся что-нибудь этакое загнуть. Чтобы, типа, умно вышло. Знатоков, мать его, из себя корчат. Искусствоведов. – Он поморщился и потряс головой. – Бррр, не люблю искусствоведов.

– Я тоже их не люблю, – признался я. – Особенно тех, что трутся при галереях.

Правда, не люблю. Уж больно ужимками своими они похожи на тех, чье ремесло заключается в наглой разводке ближнего своего: на привокзальных таксистов, лохотронщиков, политтехнологов, певцов под «фанеру» и строителей финансовых пирамид. На устах у них мед, в глазах – жесть, на уме – желание впарить и нагреть.

Как таких любить?

Особенно меня бесит их высокомерное отношение к ясной бинарной оппозиции «красиво – некрасиво». К этой паре немудреных понятий, с помощью которой проявляет свои художественные предпочтения всякий нормальный человек.

Лично я так думаю: понятия эти хоть и немудреные, но отнюдь не примитивные! Ведь человек эту естественную систему эстетических координат взращивает в своей душе не год, не два, а с самого детства. Взращивает и лелеет. И усердно питает ее сокровенность мимолетными впечатлениями. Какой только ерундовины, какого только пустяшного пустячка в том удобрении нет. Много там чего. Все-все, что однажды ненароком торкнуло. Поэтому когда человек тихо и без придыхания говорит «красиво», это не значит, что у него в душе ничего не происходит. Возможно, у него там в это время буря бушует. Даже очень возможно.