Быть драконом - Стерхов Андрей - Страница 52

– Что мне дальше-то делать? – спросил Домбровский, не отставая от меня ни на шаг.

– Ничего тебе уже не нужно делать, – кинул я ему через плечо. – Для тебя все уже кончено. Я перевел все стрелки на себя.

– А что с вами будет?

– Не бойся, выкручусь.

– А с оберегом что делать?

Это он правильно вспомнил, я обернулся и приказал:

– Гони сюда.

Он с трудом стянул перстень с распухшего пальца. Оберег был совершенно пустым. Видимо, вся его Сила ушла на то, чтобы сбить траекторию железобетонной плиты. Какой бы ни была истинная причина падения плиты, но оберег честно сделал свое дело и потух.

Когда я бросил артефакт в карман, там тихо звякнуло. Это дали о себе знать монеты, собранные по памятным местам города. Вытащив обе, я показал их Домбровскому и полюбопытствовал (не ради праздного интереса, конечно, а чтобы все точки над «ё» расставить):

– Бросали в могилу?

– Да-а-а, – удивленно протянул он. – Откуда знаешь… те?

– А какого?.. – пропустив его вопрос мимо ушей, спросил я. – В смысле – зачем?

– Пашка сказал, что нужно что-нибудь взамен оставить. Начали шарить по карманам. Я в батиной штормовке был. Знаете, такая, стройотрядовская. В кармане и нашел копейки. Батя, видать, когда-то наменял для таксофона и забыл. Это что, те самые?

– Думаю, да.

– А откуда они у тебя… вас?

– Это неважно. Важно другое. Важно то, что я тебе сейчас скажу. Я скажу, а ты на носу зарубишь.

Он нахмурил лоб, пытаясь сосредоточиться, а я ткнул ему пальцем в грудь и тихо-тихо, но в то же время очень увесисто произнес:

– Если рассудок и жизнь дороги, держись подальше от торфяных болот. Ты понимаешь, о чем я?

Он выдержал долгую паузу, но потом все же кивнул.

– И вот что еще, – продолжил я. – Никому и никогда не рассказывай об этой истории. Никогда и никому. Расскажешь – все равно никто не поверит, а ты сумасшедшим прослывешь.

– Почему это не поверят? – пожал он плечами. Тут я показал ему кулак. Домбровский оценил его размер и промямлил: – Ну, допустим, буду молчать. Все равно кто-нибудь сообразит, что парни неслучайно один за другим погибли. А сообразит – вопросы начнет задавать.

– А ты не отвечай, – прибавив в голосе металла, сказал я. – Погибли и погибли. А что разом, так то совпадение. И никаких доказательств нет тому, что это не случайность. Одного сердце подвело, другой Шумахера из себя корчил, а третий… А третьего псы загрызли. Жил на отшибе, столкнулся со стаей, загрызли. Бывает. Сплошь и рядом. А потом, есть и еще одно обстоятельство, из-за которого ты не должен афишировать эту историю.

– Какое?

– Запредельное.

Для него это слово значило совсем не то, что для меня, но я произнес его таким голосом, что клиент проникся.

– Ладно, Егор Владимирович, – чуть ли не шепотом сказал он, – я все понял. Буду молчать. Могила. – Обронив это опасное словечко, он вздрогнул и тут же исправился: – Буду нем как рыба. – А потом уставился на уплывающий артефакт и спросил с неимоверной тоской: – Что, бубен у себя оставите? Или как?

– Или как, – ответил я, ободряюще похлопав его по плечу.

Когда я щелкнул замком, Домбровский попытался ударить меня бутылкой. К его несчастью (а вернее – к счастью), я ожидал нападения. Чуть сдвинулся, и бутылка прошла мимо головы. В следующую секунду паренек оказался на полу с разбитым лицом. Пожелав ему удачи, я вышел на лестничную площадку.

Пока поднимался лифт, я думал о том, как же нелегко сейчас бедолаге. Ему и спастись хочется, и со штуковиной, расширяющей горизонты сознания, расстаться – моя пре-е-елесть – невмоготу. Беда просто. Просто беда.

И вспомнился мне на этот счет один бородатый анекдот.

Там так.

Стук в дверь. «Это вы Изю из проруби вытащили?» «Я». «А где таки его шапочка?»

И тут так.

Телефон ожил в тот миг, когда я проезжал в тарахтящем лифте третий этаж.

– Тугарин? – спросил смутно знакомый мужской голос.

– Он самый, – ответил я.

– Девчонку назад получить хочешь?

– Есть такое дело.

– Терминалы за Батарейной знаешь?

– Найду.

– Подъезжай к пятой площадке.

Я успел уточнить:

– Когда?

– Сейчас, – ответил незнакомец, после чего отключился.

Гнал я к месту «стрелки», не разбирая светофоров. Гнал и орал во все горло старую «ковбойскую» песню:

– Хорошо в степи скакать, свежим воздухом дышать, лучше прерий места в мире не найти!

Подрезал, сигналил, раздавал направо и налево «средние пальцы», материл лезущих под колеса пешеходов и орал:

– Мы залезем ночью в дом и красотку украдем, если парня не захочет полюбить!

Песня была в тему, поэтому, добираясь до сентенции «Но зачем такая "страсть, для чего красотку красть, если можно просто так уговорить», я запускал ее на новый круг.

Подъехав к железнодорожному переезду, притормозил и спросил у промышляющего сбором пустой тары старикана:

– Отец, где тут пятая площадка?

Тот приблизился и оказался никаким не стариком, а просто припухшим бродягой. Впрочем, сказать точно, сколько ему лет, я бы не взялся. Бомжи – особая раса, по их лицу возраст определить трудно.

– Это-то, мля, бутылочек пустых нет? – прежде чем ответить, спросил извиняющимся голосом санитар городских окраин.

– Чего нет, того нет, – ответил я.

– Там-то пятая, мля, – показал он рукой, шмыгнул чумазым носом и спросил: – А куревом не разживусь?

Я сунул ему пачку «верблюжатины». Он прицелился вытянуть сигарету, но, оценив тонны грязи под его обкусанными ногтями, я разрешил:

– Все забирай.

Он, сцапав добычу, обрадованно воскликнул:

– Человек, мля!

– Это ты, дружище, не угадал, – возразил я и дал по газам.

«Пятой площадкой» оказалась окруженная бетонным забором промзона. Я уверенно направил болид в раскрытые настежь ворота и, перевалив через грузовые весы, ворвался на безлюдную площадку, заваленную огромными кучами металлолома, каждая из которых отсылала своим мрачным видом к знаменитому верещагинскому полотну. Лихо обогнув одну за другой печальные эти сопки, я с ходу взлетел на укрепленную железобетонными плитами насыпь и с гагаринским «Поехали!» перелетел через ржавые рельсы магнитного крана. Выехал на подобие дороги, промчался еще немного, подлетая на ухабах, и с разворотом – щебень из-под колес брызгами – притормозил у трехэтажного здания конторы. Возле крыльца стоял черный «лендкрузер», к нему и пристроился.