Быть драконом - Стерхов Андрей - Страница 37

– Теперь о второй причине. Когда вышеупомянутые высшие аспекты ко мне обратились, это было не совсем очевидно. Но не для меня. Я имею в виду не то, что бросается в глаза, а то, что лежит на поверхности. И вот как раз по этому поводу я и могу с полной ответственностью сказать: тут лучше промолчать. Иначе все выглядит глупо. Но суть не в этом, а в упущенных возможностях. Ведь если вы что-то держите за очевидное, то трудно представить его вывернутым наизнанку. Какие бы ассоциации при этом у нас не возникали. По крайней мере здесь и сейчас.

В этом месте своего зажигательного спича я развел руками, дескать, извините, и поставил точку:

– Собственно, у меня все.

Захватчики молчали минуты три. Первым пришел в себя боксер и спросил у борца неожиданно высоким – будто геля перед этим глотнул – голосом:

– Паша, это чего клиент сейчас сказал?

– Клиент нас, Савва, куда подальше послал, – объяснил ему борец. Он оказался сообразительным малым. Все-таки по голове ему стучали не так часто, как его напарнику.

Боксер нахмурился:

– И чего будем делать?

– Будем делать, – объявил борец. И сразу перешел от слов к действию: в два шага приблизился к столу и ткнул мне шпагой в грудь.

Зря он так нехорошо поступил. Это ведь было мое оружие. И оружие заряженное.

– Угомони его, – приказал я шпаге.

Она тут же ожила, свернулась в петлю и уперлась острием борцу в кадык, после чего вырвалась из его рук, изобразила в воздухе кульбит и с глухим звуком ударила рукоятью прямо в лоб.

Когда борец повалился без чувств, шпага вонзилась в пол, проткнув изуродованное ухо.

– Йок-макарек! – выкрикнул боксер и ринулся ко мне.

– Чего ждешь? – спросил я у пеликана.

Бронзовая птица встрепенулась, взлетела к потолку и, совершив крутой вираж, свалилась в боевое пике. Боксер испуганно пригнулся, но это ему не помогло. Получив свое, он отлетел к батарее и там затих.

Когда пеликан сел мне на плечо, я спросил у побелевшего лицом юриста:

– Не стыдно тебе, дружок?

Адвокат не ответил.

– Ведь наверняка был когда-то примерным мальчиком, – тихо произнес я, а потом гаркнул: – Был или нет?!

– Бы-ы-ыл, – еле слышно проблеял адвокат задрожавшими губами.

– Плакал, когда умерла мама олененка Бэмби?

– Пла-а-акал.

– А теперь что творишь?

Он пожал плечами.

– Пошел вон, пока в жабу не превратил, – приказал я, устало откинулся на спинку кресла и вытянул ноги.

Через секунду юриста в кабинете уже не было.

Я накапал себе в стакан «от нервов», выпил и только после этого выкинул за окно бесчувственные тела. В каждом из хунвейбинов живого веса было за центнер, но я осилил. И даже ни разу не чертыхнулся. Любишь кататься – люби и саночки возить.

По окончании насыщенного трудового дня я завез Леру в Дом культуры имени товарища Дзержинского. По средам у моей помощницы «танец живота». Ничего не имею против, хотя и не совсем понимаю, где она прячет тот самый живот, которым должна зажигать.

Прежде чем расстаться, я вытащил из бардачка коробок с золотой лодочкой и выдал девушке задание:

– С утра идешь в краеведческий музей, находишь профильного специалиста и выясняешь об этой штуковине все, что можно выяснить. Осилишь?

– Спрашиваете! – загорелась Лера. – Конечно. А что это?

– Я тебя зачем в музей посылаю?

– Узнать все про эту вот красоту.

– Так чего ты у меня спрашиваешь? Это я у тебя сам завтра спрошу, что это да зачем это.

– Блондинке стало стыдно, – созналась Лера. – Блондинка зарделась.

– То-то же, – усмехнулся я. – И вот что еще. Вне коробочки держи эту штуковину не больше минуты.

– Почему?

– Чтоб не окислилась.

– Но это же золото. Оно же…

– Умная?

– Не совсем, но на макушке уже появилось темное пятнышко.

– Гони сюда коробок, сам схожу.

– Но почему?!

– Потому что мне для этого дела не нужен умный помощник, мне нужен исполнительный.

– Все, шеф, поняла. Минуту так минуту.

Она зажала коробок в кулачке и выскочила из машины.

Оставшись в одиночестве, я пошел на круг по улице Декабрьских событий и, чтобы не тратить понапрасну время, запустил подготовленный Лерой диск с той дорожки, на которой прервался в офисе.

– Не спите, шеф! – раздался из колонок окрик Леры (при чтении собранного материала она не забывала вставлять в текст отсебятину). – Начинаю читать про тамошних служителей культа. Слушайте. Для отправления жертвоприношений у доваларов, как и у других коренных народов Сибири, существует особый класс шаманов, которых они называют кхамами. Кхамами бывают не только мужчины, но и женщины. Bay! Вперед, сестренки! Согласитесь, шеф, это справедливо. Я иногда вот думаю: почему у нас нет женщин-священнослужителей? Попадей. Нет, попадья – это жена попа. Поповниц… Попиц. Тьфу ты! Как будет правильно? Ладно, неважно. Почему такая дискриминация? А, шеф?

– Потому что, – буркнул я.

– Ладно, шеф, не ругайтесь, – предугадала мою реакцию Лера. – Читаю дальше. Дальше, дальше, дальше… Ага. Вот. По поверью, кхамы рождаются с непреодолимым стремлением камлать, то есть кудесничать. Звание это не наследственное, и сын кхама не всегда бывает кхамом, а также не всякий кхам имеет отцом кхама. Но все-таки расположение к кхамской деятельности до известной степени врожденное и если не в сыне, то во внуке или в правнуке обязательно отразится. Генетическая наследственность, однако. Так… Ага. Позыв к камланию у человека выявляется во время зрелища камлания. Даже при отдаленных звуках бубна у него начинаются конвульсии. Ох! Ах! Да у нас в любом ночном клубе, шеф, таких шаманов… Ладно, молчу, молчу, молчу. Где это я? Вот я где… Значит, эти самые конвульсии со временем усиливаются и становятся столь нестерпимыми, что поступление в кхамы для несчастного мученика становится неизбежным. Тогда он идет в ученики к одному из старых кхамов, изучает напевы и гимны, изготавливает собственными руками бубен и посвящается в кхамское звание. Все кхамы считают себя потомками одного древнего кхама. Имя его было, по одному преданию, Катылпаш, по другому – Достокош. Это древнейший кхам, родоначальник нынешних кхамов и основатель шаманства, первый человек на земле, который запрыгал под удары бубна. Он был гораздо искуснее и могущественнее нынешних. Хм… А как это проверить, шеф?