Ребенок на заказ, или Признания акушерки - Чемберлен Диана - Страница 41

Когда он открыл папку, я увидела пачку плотной, кремового цвета бумаги, которой Сэм пользовался в официальных случаях.

– Вы помните так называемую «сельскую» работу Ноэль? – спросил Йен.

Мы кивнули.

– Она не занималась тогда акушерством, разве что практиковалась на себе самой.

– О чем ты говоришь? – спросила Эмерсон.

– Здесь контракты, – сказал он, поднимая бумаги. – Она была суррогатной матерью.

– А?.. – Слова застряли у меня в горле.

– Пять раз. Когда она уезжала заниматься своей «сельской работой», она на самом деле находилась в Эшвилле, или в Рали, или в Шарлотте, донашивая ребенка последние месяцы и потом передавая его биологическим родителям.

Я не могла произнести ни слова, и Эмерсон, кажется, тоже потеряла дар речи. Слишком трудно было все это понять.

– Как это? – Эмерсон взглянула на меня. – Как это? Зачем бы она это делала?

– О боже! – медленно проговорила я. – Ты уверен?

Йен наклонился и передал каждой из нас по контракту. Я перелистала страницы, полные юридического жаргона. Пустые места после слов «генетический отец» и «генетическая мать» были заполнены чужими именами. В пропуске, обозначенном «носитель эмбриона», стояло имя Ноэль.

– Кто эти люди? – спросила я Йена.

Он покачал головой.

– У меня нет никакой другой информации, кроме той, которая наличествует в этих контрактах. Контракты составлены умело, но это не типичные контракты, когда речь идет о суррогатном материнстве. Обычно суррогатные матери замужем и имеют детей, и муж тоже подписывает контракт. Здесь, конечно, этого нет. Она заключала каждый контракт перед оплодотворением в пробирке, чему я рад. Она тщательно ограждала себя. Или, как я полагаю, об этом заботился Сэм. В каждом случае родители оплачивали расходы, плюс пятнадцать тысяч долларов, что, я считаю, мало, но, видимо, Ноэль этим довольствовалась. У нее не было больших расходов.

– Мы брали с нее минимальную ренту, – глухим голосом сказала Эмерсон.

– Тут значатся обычные требования к суррогатной матери – не вмешиваться в воспитание ребенка, не пытаться утвердиться в родительских правах и…

– Когда она начала этим заниматься? – спросила Эмерсон.

– Первый контракт был подписан в апреле 1998 года. – Йен откашлялся и взглянул на контракты, лежавшие у него на коленях. Когда он снова заговорил, голос его звучал хрипло. – Обычно в таких контрактах включается оценка психического состояния суррогатной матери, но здесь этого нет, и я… – Голос у него оборвался, Йен опустил голову, потирая рукой подбородок, за стеклами очков поблескивала влага в его глазах. Мне стало жаль его. Я встала, подошла к нему и обняла.

– Она была не в себе, Йен, – сказала я. – С ней что-то было не так, и никто из нас не замечал этого.

– Я хочу поговорить с некоторыми из этих родителей, – произнесла Эмерсон. – По крайней мере, с последней парой. Могу я это сделать?

Йен поднял голову и сжал мою руку в жесте благодарности, снова овладевая собой.

– Я с ними свяжусь и узнаю, пойдут ли они на это, – сказал он.

Я стояла с ним рядом, все еще держа руку у него на плече. Слезы затуманили мне глаза. Я сожалела не о Ноэль, а о нем и понимала, что мое чувство к нему оказалось сильнее, чем я думала.

– Мы не заметили, что она беременна, – выдохнула Эмерсон. – Пять раз!

– При том, как она одевалась, это было нетрудно скрывать, – сказала я.

– Не поэтому ли они встречались с Сэмом в ресторане в Райтсвиль-Бич? – спросила Эмерсон.

– Возможно, – кивнул Йен. – Хотя последний контракт был заключен в 2007 году, и ей было сорок четыре года, когда она умерла, так что я думаю, она с этим… покончила. Вряд ли кто бы нанял суррогатную мать в таком возрасте.

– Но они же нанимали ее, незамужнюю и бездетную, – сказала я и снова села рядом с Эмерсон. – Как мог Сэм пойти на это? – спросила я. Я была поражена вмешательством его в это дело и особенно тем, что он знал о Ноэль такие вещи, в то время как мы все оставались в неведении. – Было ли это этично? Не следовало ли ему остановить ее?

– Может быть, он и пытался, – сказал Йен. – Я думаю, он видел в этих контрактах единственное, что мог для нее сделать. Все контракты составлены безупречно, все в порядке. – Он взял папку в руки. – Меня волнует, что у нее были проблемы психологического характера, о которых никто из нас не знал. Но если она была твердо намерена стать суррогатной матерью и отказывалась лечиться, я верю, что Сэм защищал ее интересы наилучшим образом, каким только мог. – Он снова открыл папку. – Здесь нет никаких сведений, заметок о его встречах с ней, хотя такое бывает. Я сам выбрасываю такие заметки, особенно когда речь идет о какой-то секретной информации. Единственное, что я обнаружил здесь помимо контрактов, – вот это. – Он открыл последнюю страницу в папке.

Оттуда, где я сидела, я могла разглядеть только что-то написанное карандашом. Но прочитать я это не могла.

– Что там говорится? – спросила я.

– Только одно слово и вопросительный знак, – ответил Йен. – «Искупление?»

31

Ноэль

Уилмингтон, Северная Каролина 1993

Она сидела в отделении для новорожденных, ожидая Тару. Она была в отчаянии, но старалась держаться, потому что в комнате ожидания было полно встревоженных родственников и детей, и она не хотела расплакаться перед ними.

Она оставила Эмерсон и Теда в послеоперационной палате, где Эмерсон все еще не выходила из блаженного забытья. Ее первая беременность прервалась на двенадцатой неделе, но на этот раз ей удалось дотянуть до восемнадцати недель, и все, казалось, шло так хорошо. В следующий раз Ноэль не согласится быть ее акушеркой. Пережить потерю ребенка у любой ее пациентки было достаточно тяжело. С Эмерсон скорбь просто подавила.

Тара ворвалась в комнату, воплощение энергии и тревоги.

– Где она? – спросила Тара, обнимая Ноэль.

– В послеоперационной. С ней Тед.

Тара опустилась на стул рядом с Ноэль. Ее волосы были неаккуратно собраны в хвост, на ней не было и следа макияжа, что свидетельствовало о том, как она спешила выйти из дома.

– Поверить не могу, что ей снова приходится это переносить. В прошлый раз это было тяжело. Теперь будет гораздо хуже. Я опасаюсь за нее.

Тара была права. После первого выкидыша Эмерсон впала в глубокую депрессию, которая длилась неделями. Она была неспособна работать в риелторской фирме Теда, чем начала заниматься еще до свадьбы. Неспособна покупать продукты и убираться в доме. Иногда она даже не могла по утрам подняться с постели.

– Это гормоны, – сказала Ноэль. – Постнатальная депрессия. Ей могут понадобиться лекарства, чтобы выйти из этого состояния. Я спросила Теда, не могу ли я пожить у них какое-то время, и он согласился.

– Замечательно! – Тара схватила ее за руку. – Это будет такое облегчение – знать, что ты с ней. Я могу привозить еду.

– Хорошо, – сказала Ноэль. – Мы вместе о ней позаботимся.

Она поерзала на стуле. У нее снова схватило спину, после того несчастного случая это случалось постоянно. Иногда она не могла найти положение, в котором ее бы не мучила боль.

– Как думаешь, я могу ее увидеть? – спросила Тара.

Ноэль кивнула и встала.

– Пойдем, – сказала она. – Я попрошу их пропустить тебя.

Они направились по коридору в послеоперационную палату.

– Ее выкидыши меня пугают, – сказала Тара. – Она так о себе заботится и все делает правильно… Я не думаю, что смогла бы это вынести.

– Конечно, смогла бы. – Ноэль прижала руку к спине. – Ты стойкая. Но, будем надеяться, тебе не придется.

Ноэль знала, что Тара и Сэм уже пытаются завести ребенка, и она желала им успеха. День их свадьбы, почти восемь месяцев назад, стал одним из самых тяжелых дней в ее жизни. Утром она чувствовала себя совсем больной и думала, что не сможет пойти на свадьбу, не говоря уже о том, чтобы быть подружкой невесты. Ее болезнь не была физической. Ее тошнило от отвращения к себе. Почему люди так глупеют, когда речь заходит о сексе? Почему ей было так тяжело просто сказать «нет»? Когда в ту ночь в Райтсвиль-Бич она поняла, что Сэм не откажется от Тары, почему она не сказала «я понимаю» и не уехала? Тогда у нее не было бы этой жестокой боли, не было бы этого мучительного чувства вины.