Ребенок на заказ, или Признания акушерки - Чемберлен Диана - Страница 17

– У Сюзанны юбилей? – Грейс подняла на меня глаза, оторвавшись от одеяла, которое она складывала.

Я кивнула.

– Пятидесятилетие. Мы устраиваем все здесь, у нас, и…

– А Клив приедет? – спросила она. В ее лице было столько надежды, столько ожидания, что мне было тяжело смотреть на нее.

– Не знаю, детка, – сказала я. – Может быть. – Когда Клив порвал с ней, из глаз Грейс исчез блеск.

Грейс уронила одеяло, которое держала в руках, и достала из кармана телефон. Я видела, как она набирала сообщение – Кливу, конечно. Дженни тоже следила за ней, и я не могла не заметить тревогу на ее лице.

Дженни посмотрела на меня.

– Мы сможем помочь, мама, – сказала она.

– Прекрасно, – сказала я. – И еще одно. Когда я сегодня утром говорила с Сюзанной, она сказала, что ночью родилось еще двое детишек, и спрашивала, не могла бы одна из вас – или вы обе – подвезти в больницу приданое для них.

– Ну разумеется, – сказала Дженни. С тех пор как моя дочка получила права, она готова была воспользоваться любым предлогом, чтобы выехать.

Грейс оторвалась от телефона.

– Ты не могла бы сначала подбросить меня домой? – спросила она.

– А ты не хочешь посмотреть на детей? – спросила Дженни.

Грейс покачала головой. Но я знала, что это не детей она не хочет видеть, а больницу. Тара говорила мне, что она даже дорожного знака, указывающего направление на больницу, не могла видеть, не бледнея.

– Вещи надо доставить сегодня до вечера, – сказала я, – так что я предоставляю решать вам.

– Хорошо, – ответила Дженни.

Я направилась к лестнице и уже спустилась до половины, когда я услышала, как Дженни спросила Грейс.

– Что он сказал?

Я остановилась и застыла, прислушиваясь.

– «Не могу не приехать, иначе она от меня откажется», – сказала Грейс.

Я представила себе, как она читает это сообщение на дисплее. В ее голосе я услышала улыбку. Надежду.

«О Грейси, – подумала я. – Ему восемнадцать, и он в колледже. Для тебя там места нет».

Внизу я сразу же направилась в наш кабинет, где меня ожидала коробка с письмами и почтовыми карточками Ноэль. Эта коробка начинала мне казаться еще одним человеком в моем доме, человеком, имеющим слишком большую власть для того пространства, какое она занимала. Эта коробка была нашей последней надеждой. Никаких ответов в доме Ноэль мы не получили. Тара и я говорили со всеми работниками роддомов в радиусе двадцати миль, и все они знали то, чего не знали мы: Ноэль прекратила заниматься акушерской практикой много лет назад. Последнее время мало кто ее видел, поэтому мы стали спрашивать, находилась ли она в депрессии. Сюзанна и другие волонтеры обращались с этим вопросом к нам. Что бы ни мучило Ноэль, она это скрывала. И я подозревала, что и коробка не даст нам ответа на этот вопрос, но какую-то надежду она мне давала.

Больше никаких задержек. Время у меня осталось. Сейчас я приступлю.

Мы с Тедом пользовались кабинетом совместно. Это была комната с низким потолком, пристроенная прежними владельцами для родственников… родственников, которых они явно недолюбливали. Низкий потолок производил впечатление подавленности, но места нам хватало. Письменный стол Теда и офисное оборудование помещались с одной стороны, мой маленький стол – с другой. По одной стене, без окон, были встроенные книжные шкафы, а перед окнами стояли два длинных стола, на которых Тед мог расстилать карты нашего района. В настоящий момент под столами похрапывали собаки. До того как я открыла свое кафе, я держала в кабинете бумаги по дому. Теперь у меня хранились здесь документы, связанные с кафе. Моя жизнь складывалась просто замечательно, и мне уже начинало казаться, что все в ней происходило как по волшебству. Теперь, когда Сэма и Ноэль не было в живых и мне предстояло потерять моего деда, я знала, что у меня уже никогда не будет такого ощущения полного благополучия.

Я села в кресло у окна и взяла первую пачку открыток и писем из коробки. Но я быстро поняла, что такой подход ни к чему не приведет. Одно письмо в моих руках было получено месяц назад, а другое, судя по дате, оказалось восьмилетней давности. В этой же пачке была копия электронной переписки Ноэль с другой акушеркой. Две детские фотографии. Фотография мальчика-подростка. Поздравительная открытка от Дженни, которую я ей купила много лет назад, чтобы послать Ноэль. Похоже было, что Ноэль взяла огромный смеситель и перемешала им все в этой коробке. Жаль, что у Тары не было времени мне помочь. За полчаса она бы все это разложила в алфавитном порядке и по датам.

Я встала, очистила место на одном из длинных столов перед окнами и начала раскладывать в отдельные пачки карточки, письма, фотографии и небольшое количество газетных вырезок. Тед по-прежнему считал, что все это следует выбросить, но ведь Ноэль это сохранила. Значит, это было для нее важно. Я старалась представить себе, что она чувствовала, опуская каждый листок или фотографию в коробку. Зачем она хранила их? Тед считал, что я впадаю в сентиментальность, горюя о Ноэль и тревожась о дедушке. Он говорил, что у меня навязчивые идеи, и, может быть, так оно и было, но коробка была последней связью с одной из моих лучших подруг. В ней было что-то, чем она дорожила достаточно для того, чтобы это хранить.

Если я стану рассматривать эти бумаги в хронологическом порядке, может быть, я смогу проследить ход ее мыслей на протяжении многих лет. Может быть, я даже смогу написать ее краткую биографию. Может быть, если бы нам удалось найти ее ставшего взрослым ребенка, он бы оценил эти воспоминания о его – ее – матери.

– Есть у тебя на это время, как же! – сказала я себе, тщательно складывая пачку почтовых карточек. Одна из собак подняла голову, чтобы убедиться, не говорю ли я случайно о еде.

Я нашла открытку, которую сама послала Ноэль ко дню ее рождения. К ее последнему дню рождения. Я потрогала ее с тяжелым сердцем, а потом вытянула из коробки еще одну пачку. Там были вырезки из прошлогодних газет, где речь шла о сокращениях акушерок. Я покачала головой. Поэтому, мы думали, она и ушла. Ведь она говорила нам об этом? Что надо уходить, пока тебя об этом не попросили. А на самом деле она ушла уже давно. «Почему ты нам об этом не рассказала?» – спросила я вслух.

Мой план разложить все в хронологическом порядке не удался, потому что многие письма и открытки не были датированы. Поэтому я стала раскладывать их по форме: открытки – в одну пачку, письма – в другую, распечатки электронных сообщений – в третью, газетные вырезки – в четвертую. На дне нашлась валентинка, которую сделала для Ноэль Грейс, когда ей было не больше четырех лет. Я представила себе, как Ноэль собирается выкинуть ее в мусорную корзину, а потом решает сохранить в этой коробке с другими памятными бумагами.

Я услышала, как девочки ушли из дома, и воспользовалась этим моментом, чтобы устроить небольшой перерыв. В кухне я налила себе чашку чая и развернула булочку, которую принесла из кафе, и, обломав края, дала их собакам. Потом я взяла чай и булочку с собой в кабинет.

Когда я туда вошла, мне бросилась в глаза почтовая карточка, лежавшая на самом верху пачки. Я поставила чашку на письменный стол и взяла в руки карточку. Когда я ее открыла, то опустилась в кресло как подкошенная. Карточка была от меня, очень давняя. Точнее, семнадцатилетней давности:

«Ноэль!

Спасибо тебе за заботу обо мне. Кажется, ты точно знала, как мне было больно, и знала, что надо сделать, чтобы помочь. Не представляю, что бы я без тебя делала. С любовью Эм».

Я помнила, что написала эти слова неделю спустя после моего второго выкидыша. Потери моего второго ребенка. Тед и я жили тогда неподалеку от университета, и Ноэль поселилась тогда у нас недели на две, чтобы обо всем позаботиться. Она готовила, и убиралась, и, самое главное, выслушивала мои жалобы. У Теда не хватало слов, чтобы меня утешать. Ему приходилось справляться с собственным горем. Ноэль знала, как я желала этих детей. А через год с небольшим я уже держала на руках Дженни. Она не стала возмещением моей потери – потери, которую я продолжала ощущать, думая об этих детях, никогда мною не виданных, – но Дженни вернула меня к жизни.