Игра кавалеров - Даннет Дороти - Страница 11

Глава 3

БЛУА: БЕДЫ НЕ ИЗБЕЖАТЬ

Откуда-то доносился голос. Что он говорит, было трудно понять. «Глупо даже и пытаться», — подумал человек, лежавший в постели. За пределами понимания находились возбуждение, досада и даже боль — весь мир, недоступный, как тот далекий, неутомимый голос, снова и снова упорно повторяющий одно и то же.

Не было в этом голосе утешения, он скорее звучал нетерпеливо, даже раздраженно.

— Твои глаза открыты, — резко произнес голос. — Посмотри на меня. Ты видишь. Позже я дам тебе опиум снова, если захочешь.

«Очень мило», — сардонически подумал человек, лежащий в постели. Память, пришпоренная болью, живо воскресила картину того, что произошло у Тур-де-Миним. Он вспомнил, как лошадь Конде навалилась на него, когда он упал. Затем еще несколько тяжелых, памятных ударов — и, как казалось, смерть.

Но он, похоже, не умер. Нога сломана, больно дышать — вроде бы перебинтованы ребра. Сильные наркотики переставали действовать — и он ощутил раздражающее оцепенение, вызванное потерей крови. Боже, Ричарду, либо Тому Эрскину, либо какой другой сиделке с восковым лицом придется на этот раз как следует потрудиться, чтобы залатать его… Сильный гнев, внезапный и живительный, поборол слабость. Фрэнсис Кроуфорд из Лаймонда резко повернул голову.

Над ним в сером свете дня, словно в туманной дымке, прикрытая разметавшимися прядями, широко распахнув глаза, склонилась Уна О'Дуайер. Если бы он вгляделся внимательнее, то мог бы увидеть в ее кристальных зрачках собственное отражение. Голос замолк, мгновение-другое царило молчание, затем Уна отодвинулась, и он увидел над собой расписанный потолок. Затем она вновь начала говорить, где-то вне поля его зрения.

— Почему ты так упорно не желаешь приходить в себя? — спросила она. — А я жажду поскорей узнать, каково это: быть слабым и у меня в долгу?

Уна О'Дуайер. Ей-то известно — он примет вызов такого рода в любом состоянии, даже на пороге смерти. Напрягая голос, чтобы слова прозвучали хотя бы ясно, если уж не громко, он произнес:

— Быть могучим и у тебя в долгу было бы лучше. Это ты перенесла меня сюда?

Уна вернулась на прежнее место и посмотрела на него. Голос ее прозвучал решительно:

— Не люблю, когда меня к чему-либо принуждают. Я решила: если ты не умрешь сразу, я вынесу тебя оттуда. Тебе повезло — ты лежал у подножия башни, а меня в тумане ждала лодка и двое помощников.

— Сколько времени прошло с тех пор?

— Ты действительно не имеешь представления? — засмеялась она. — Вы были беспомощным пять дней, господин Кроуфорд.

Пять дней! Он испытал удивление, но мысли притупила оглушительная вспышка боли. Комната снова исчезла, лицо, склоненное над ним, стало странно отдаляться, нарисованные листья будто вплетались в волосы Уны. Но он встретил ее презрительный взгляд и удерживал его так долго, как мог, затем закашлялся, ощущая во рту железный привкус, и вокруг снова опустилась холодая тьма.

Он пробудился только навстречу свету иного дня. Тело его по-прежнему было в повязках, окна широко открыты на залитый солнцем балкон, а только что погашенные свечи еще дымили, испуская едкий запах. Из памяти о ярких, неистовых сновидениях и тяжелого щемящего чувства вновь подступающей боли он понял, что дым ароматических свечей использовался как снотворное.

Спокойствие, которое приносил сон, возможно, было лучшим лекарством для несчастного истерзанного тела. Но Уна, безусловно, преследовала свои цели. Лаймонд никогда не заблуждался на ее счет. Теперь он украдкой наблюдал за ней, сидящей у огня, как раз там, где она беседовала с О'Лайам-Роу в тот вечер, когда Лаймонд устроил свою непростительную серенаду. Сейчас на ее скулы падала тень, высокий ясный лоб был освещен ярким светом, под глазами от бессонницы и напряжения пролегли две тонких, как колея в снегу, полуарочки морщин, а твердые подвижные губы крепко сжаты. Он сдержанно спросил:

— Кого ты ждешь? Свою тетку?

Уна сжала пальцы так, что они побелели. Затем, откинувшись назад, устремила взгляд на низкое самодельное ложе, и ему стала видна резкая линия ее подбородка. Измученная одиночеством, скрытыми страхами и бессонницей, Уна больше, чем когда-либо, казалась красавицей, лишенной времени на красоту. На этот раз, тщательно выбирая слова, она холодно сказала:

— Если бы это было так, ты бы был уже мертв.

Из дома не раздавалось ни звука — ни звяканья ведер, ни болтовни на кухне, ни шагов по лестнице. Значит, дом был пуст, и ее тетка ни о чем не знала. Силуэт крыш за окном казался знакомым. Он подумал о Тур-де-Миним, его интересовало, сколько же человек пострадало там, но решил не задавать лишних вопросов и осведомился вместо этого:

— Пути твои и того джентльмена, который пытался убить меня, разошлись?

Уна улыбнулась.

— Можно сказать, что у нас возникли небольшие разногласия, — ответила она. — Но не обольщайся мыслью, что будешь свободен. Для его целей, как и для моих, все равно, заточен ты или мертв, а то, о чем он не знает, не причинит ему беспокойства.

Лаймонд лежал неподвижно, пытаясь сосредоточиться. Когда-то давно, в Шотландии, Мариотта рассказывала об Уне О'Дуайер. Даже до Руана и позора О'Лайам-Роу на площадке для игры в мяч он проявлял осторожность; однако Уна пресекла все попытки привлечь ее и в то же время едва скрывала, что знает правду о Тади Бое. О'Лайам-Роу — вот кого она хотела убрать с дороги. Робин Стюарт и его хозяин тоже пытались навредить О'Лайам-Роу, принимая его за Лаймонда. Уна знала, что это не так, однако не вывела их из заблуждения.

Но затем Стюарту позволили установить, под какой личиной скрывается Лаймонд, и лучник, видимо, доложил своему хозяину, в результате чего и произошел несчастный случай у Тур-де-Миним. И Уна, которая не любит принуждения, чей хитроумный замысел относительно О'Лайам-Роу выплыл на свет Божий, узнала о заговоре и заранее приняла решение, типичное для нее, — не предупреждать Тади, но спасти, если он останется жив. Так что джентльмен, требования которого вызывали ее возмущение, и хозяин Робина — одно и то же лицо.

Кто? Она не сказала. Надо подумать еще. Ее тетка не знала о том, что Уна спасла его. Если он лежал, как можно предположить, в пустом особняке Мутье, Уна не смогла бы приходить сюда часто. А единственными верными ей людьми были старая служанка и два грума. Девушка не собиралась его отпускать, но теперь, когда Лаймонд пришел в себя, как удержать его? Он осторожно спросил:

— А ты не боишься, что твой высокородный друг узнает, как ты была милосердна, и, может, даже выследит нас? В моем исчезновении из Амбуаза есть своя доля тайны. Мертвецы не ходят.

— Больные слишком много болтают, — заметила Уна, — и пьяницы тоже несдержанны на язык. Мысль моего высокородного друга, как ты его называешь, работает в другом направлении. Полагаю, он думает, что ты исчез, потому что твои люди постарались замести следы. Ему это только на руку.

— Должен ли я понимать, что он теперь перенесет все внимание на моего брата? — спросил Лаймонд без всяких ухищрений.

Последовала короткая пауза, которую он про себя отметил. Затем Уна сказала:

— Вряд ли он станет предпринимать какие-то шаги до тех пор, пока не выследит Робина Стюарта.

Это означало, что исчезновение Стюарта удивило его хозяина, удивило и обеспокоило. Может, он опасается, что Стюарт выдаст его? А может, просто рассчитывал свалить вину на Стюарта, если какая-нибудь очередная интрига закончится провалом. И как этот неизвестный дворянин (Боже, нужно непременно упросить эту женщину открыть его имя!), как он узнал, что Стюарт исчез?