Игра шутов - Даннет Дороти - Страница 22

Изо всех палаток и шатров доносилась музыка — мелодии вились как флаги над толпой и вокруг нее. С реки раздался пушечный выстрел — сигнал к началу водного представления. Толпа возликовала, первые лодки заскользили по воде, и шутиха, пущенная не вовремя во всеобщей суматохе, запыхтела, грохнула и рассыпалась искрами прямо под брюхом у четырех единорогов шотландской королевы, как раз когда колесница Благосклонной Фортуны въехала на мост.

Взорвалась следующая шутиха. Передняя лошадь, вся в мыле, замотала головой, сбивая на сторону свой рог, одним резким движением высвободилась из уздечки и развернулась. Сбруя забренчала, заскрежетали колеса, грум, выпустив из рук повод, с криком забежал вперед — и лошади, прижатые к перилам, остановились, перепутав постромки. Колесница дернулась, врезалась в платформу, стоящую впереди, раскололась надвое и застряла поперек моста. Четверо перепуганных детишек попадали на дно, а король, тоже поверженный, прижимал к себе ангела, спустившегося с небес.

Слоны, все три пары, замедлили шаг. Человек в восточном костюме что-то резко скомандовал вожаку. Случилась короткая заминка — и в это самое мгновение, не замеченный толпою, на мост въехал гипсовый кит на своих неслышных колесах. Белая морда его внушала ужас; он стремительно скользнул к замыкающей паре слонов, чьи глаза побелели, а широкие бока собрались в складки, и тут раскрыл челюсти и выплюнул жалобно кричащего, окровавленного и слепого барашка, того самого, которому удалось удрать. Как бумажный шарик, пущенный в чащу серых каменных колонн, он заметался, обезумевший, среди могучих животных — те подняли крик и подались вперед.

Перед ними лежала только одна дорога — на мост. Мужчина, женщина и дети в застрявшей повозке, толпа зрителей, все участники процессии, остановленной на подходе к мосту, глядели, объятые страхом, на то, как идут слоны. Человек в тюрбане побежал, но огромные животные тоже набрали скорость. Еще, наверное, ярдов десять дороги, по обеим сторонам которой стояла густая толпа, оставалось вожаку до моста, когда главный смотритель догнал его и зацепил железным крюком.

С таким же успехом это могла быть мухобойка. Слон с чудовищным топотом пробежал мимо, раскачиваясь всем телом; раздался громкий треск: зверь наступил задней ногой на голову кита и превратил ее в пыль. Смотритель отбросил стрекало и, ухватившись за подбрюшник, попытался вскочить слону на спину, но только ободрал себе руки: вожак сбросил его, не дав времени закрепиться.

Застрявшая на мосту колесница раскачивалась и скрипела — лошади, обезумев, крушили перила. Мерно топоча, три пары слонов уже почти вступили на мост. Вожак бежал впереди: глаза его побелели, клыки сверкали на солнце; из раскачивающихся на спине сосудов выплескивалось кипящее масло.

На арке, воздвигнутой у въезда на мост, наметилось какое-то движение. Пухленький, проворный, в развевающейся черной мантии, легкий, как кленовый листок, человек соскочил со щипца и закрепился у слона на спине, прямо меж наклонившихся сосудов, из которых вытекала кипящая жидкость. Затем, схватившись за упряжь одной рукою, он вонзил шпору и нож в правый бок вожака.

Слон поднял упругий, влажный хобот, затрубил и встал поперек дороги, как бревно, затертое в водовороте. Бегущее стадо наскочило на него со всего размаху. Какое-то мгновение, неистово трубя, слоны еще рвались на мост, но человек, оседлавший вожака, с громким криком вновь вонзил нож и шпору; подоспевший смотритель залопотал что-то на своем тарабарском языке. Обезумевший, ослепший от ярости и страха, обваренный кипящим маслом, слон осел, как подкопанная крепость, и повернул к реке.

Тади Бой Баллах, грязный, покрытый волдырями, пахнущий, как мускусная крыса в период случки, соскользнул со спины слона, когда тот достиг глубины. Тут подоспел человек в тюрбане, тот самый, у которого одна бровь из-за шрама казалась выше другой, и, верткий, как угорь, оказался на мощном крупе за секунду до погружения. Слон окунулся, а смотритель, привычным жестом схватившись за сбрую, встал во весь рост и приготовился плыть. За вожаком последовали и остальные: они тяжело водили боками, выпускали воду из хоботов — в маленьких блестящих глазках панический страх уступил место веселому озорству; зато отчаянно переполошились русалки, речные чудища, люди на малых суденышках и сам Нептун, владыка морей.

Какое-то время Тади Бой наблюдал за слонами; затем, весь пропитанный речной водою и благовониями, повернулся и с некоторым трудом зашлепал по мелководью.

Не успел он еще выбраться из воды, как его окружили, хлопая по спине, приветствуя, поздравляя, — и с дороги к герою дня устремлялись все новые и новые гонцы. Его поспешно увлекли прочь от берега, туда, где ждал могучий седобородый всадник лет пятидесяти, положив церемониальный меч на луку седла. Всадник склонился:

— Вы, сударь!

Вставшая было процессия судорожно, толчками трогалась в путь: обломки колесницы убрали, и перепуганные участники представления тоже куда-то исчезли. Тади Бой сильно побледнел, но голос его звучал весело и звонко:

— Слуга покорный вашей милости.

— Его величество король соизволил заметить проявленную вами отвагу. Он желает отблагодарить вас.

— Не стоит благодарности, — скромно отозвался Тади Бой. — Все случилось так внезапно — я даже и подумать-то как следует не успел, сделал первое, что пришло в голову.

На дороге показалась королевская свита. Коннетабль Монморанси съехал на обочину, и Тади Бой последовал за ним.

— Его величество в награду за смелость соизволяет оказать вам великую честь. Мне поручено узнать ваше имя и звание и пригласить вас сегодня вечером в Сент-Уэн на ужин к королю и его друзьям.

— Ах Боже ты мой, как это любезно с его стороны, — изрек Тади Бой. — Просто стыдно было бы отказываться, да вот только сам же король и повелел мне покинуть город сегодня ночью. Тади Бой Баллах мое имя; я секретарь О'Лайам-Роу, принца Барроу, и получаю от него жалованье; а хозяина моего намедни подвел его длинный язык.

Все замолчали. Коннетабль прочистил горло и сказал наконец:

— Полагаю, что ваш отъезд можно отложить — во всяком случае, на этот день. Вам сообщат. И еще пришлют новую одежду взамен той, что вы испортили.

— О, dhia, щедрость струится рекою из самых глубин королевского сердца, — проговорил Тади Бой. — И любовь, и прощение. И тут сэр Гавэн заплакал, и король Артур заплакал, и оба лишились чувств. Мэлори 20) как раз это и имел в виду.

— Я не вправе, — сказал первый рыцарь христианского мира, маршал и великий магистр, коннетабль Франции, кавалер Королевского ордена и ордена Подвязки, первый советник государства и губернатор Лангедока, — приглашать принца Барроу.

— Ну не вправе так не вправе, и очень хорошо, — хладнокровно заметил Тади Бой, — потому что его теперь к королю и на слоне не затащишь.

Королевская свита почти уже промчалась — подъезжали швейцарские гвардейцы. Монморанси удобней устроился в седле и натянул поводья. Маленькие глазки, поблескивающие над коротким широким носом и жесткой, неухоженной бородой, так и сверлили оллава.

— Но у вас, друг мой, нет возражений?

— Пусть в меня, как в Левия 21), ударит молния, если я лгу: ничто не сможет остановить меня, — заявил Тади Бой Баллах.

Двор уже проехал, но на улицах еще целый час толпился народ, и в город невозможно было проникнуть. Из павильона, где сидели О'Лайам-Роу и Робин Стюарт, приключение на мосту показалось лишь незначительной заминкой, но после процессии им уже успели раз десять пересказать его во всех деталях. Ирландца эта история всего лишь слегка позабавила, но Робин Стюарт, изрядно взволнованный, с внезапной краской на лице, решил тут же сыскать Тади Боя, чтобы узнать подробности из первых рук. Они даже сделали попытку вернуться назад, с трудом продираясь сквозь веселящуюся толпу, но, хотя множество людей видели оллава, сам Тади Бой в своем на время восстановленном величии как сквозь землю провалился.