Страх падения (ЛП) - Дженнингс Сайрита Л. - Страница 70

И причиной всего этого был он. Именно он создал эти страхи. Породил тех монстров и оставил после себя эту изнурительную боль.

Он.

Он был здесь. Он нашел меня.

По моим венам помчался чистый, незамутненный страх, захватывая все мои чувства. Меня парализовало, я оказалась совершенно беспомощной перед ним. Было бесполезно кричать, бороться, плакать. Он украл у меня все эти способности.

— Думала, что сможешь от меня убежать, — насмехался он. — Думала, что сможешь скрыться и будешь жить в безопасности. Ха! Этого никогда не будет. Я всегда тебя найду.

Вопреки здравому смыслу, я открыла глаза. Их заливала кровь, стекающая со лба, затуманивая зрение. Он пристально смотрел на меня своими зелеными, дикими от ярости, очень похожими на мои, глазами. Полные губы, так напоминающие мои собственные, были растянуты в жестокой усмешке, приоткрывая пожелтевшие зубы.

Он был мной, а я была им. Наши черты лица были настолько похожи, что ни у кого не могло возникнуть сомнений, что он был моим отцом, а я — его дочерью. Это лицо заставило мать меня возненавидеть, потому что я была живым, дышащим напоминанием о человеке, который ее уничтожил.

— Теперь, маленькая дрянь, когда ты уделила мне все свое внимание и время, я хочу, чтобы ты дала мне то, что мне нужно, — прорычал он.

Я слышала слова, но не понимала их значения. До меня не доходило, что он от меня хочет. Разве он поиздевался еще не достаточно?

Отвечай папочке, когда он с тобой разговаривает. Не запинайся. Папуля не любит, когда ты так делаешь.

— Я не знаю, чего ты хочешь, — прокаркала я, с трудом ворочая опухшим языком.

Мои губы были словно чужие. Распухшие, как и челюсть, так, словно они были накачаны новокаином на приеме у дантиста. Но моя чувствительность не онемела. Нет. Я ощущала все. И корчилась от подавляющей волю боли.

Отец встал передо мной на колени.

— Не строй из себя немую! — выплюнул он, хватая горсть моих волос в кулак и притягивая мое лицо ближе к своему.

Я смотрела на его обезумевшее лицо, пытаясь сосредоточиться на своих ощущениях. Он выглядел старше, годы его не пощадили. Некогда живое лицо разъели наркотики и алкоголь, избороздив его желтую кожу оспинками и шрамами. Во рту не хватало нескольких зубов, а те, что остались, были желтыми и гнилыми. Его коричневые, когда-то густые, блестящие волосы, сейчас были тонкими и спутанными. А глаза… глаза, в которых загорался особый свет, стоило ему взять в руки гитару, глаза, которые порой излучали доброту и любовь, глаза, которые выглядели точь в точь как мои, были мертвы и холодны. Безжизненны.

Мой отец был мертв изнутри. Он ушел, так же как и моя мать. Он забрал их жизни, убил, совершил самоубийство много лет назад. Я давно уже была сиротой, просто не понимала этого.

— Пожалуйста, — взмолилась я, мой голос был не громче сдавленного шепота. — Я не знаю, что тебе от меня нужно. Я отдам тебе все. Все! Только, пожалуйста, не делай мне больно.

Он отпихнул меня обратно, выпустив мои волосы из жесткой хватки, и разразился грубым хохотом.

— Ты глупая маленькая сучка. Мне нужны деньги! Ты отдашь мне мои деньги! Где они? Я хочу получить их сейчас же! Отдай их мне! Сейчас же!

Я вздрогнула. Не из-за боли в своей голове. Не из-за глубокой раны у себя на лбу, кровь из которой стекала вниз по одной стороне моего лица. И даже не из-за порезов в моем рту, делающих способность говорить болезненной. А из-за него. Он был сумасшедшим и словно бредил, безгранично отчаявшийся и потерявший контроль.

Я презирала этого человека. Ненавидела всеми фибрами души… Но ничего не могла поделать со своим извращенным чувством боли, когда думала, что он так же несчастен. Когда-то он был сломленным мальчишкой. Его отец сделал с ним то, что он сделал со мной. То, что он делал со мной сейчас.

Этот человек когда-то был моим отцом. Не важно, насколько сильно я его презирала, половина меня была от него. Однако мужчина, стоящий передо мной прямо сейчас, был для меня незнакомцем. Сломленным, больным незнакомцем, которого я видела в первый раз.

— Я отдам их тебе, клянусь. Но я не храню их здесь. Они лежат в банке. Если ты меня отпустишь, я принесу их тебе. Обещаю. Только отпусти меня и я принесу их тебе, все!

Его уродливое лицо затопила ярость, он оскалил свои гнилые зубы, делая ко мне шаг.

— Нет. Я хочу получить их прямо сейчас!

Я метнулась от него в сторону, врезавшись в диван. Руками я искала хоть что-нибудь, что могла бы использовать как оружие, но ближайшая лампа стояла от меня в паре метрах. Смирившись, я захныкала.

— Я не могу принести их тебе сейчас! Я должна забрать их из банка!

— Ну, раз я не могу получить деньги, тогда я возьму кое-что другое.

Он потянулся рукой к пряжке ремня, заставляя меня ощутить настолько безграничный ужас, который я даже не могла вообразить. Эта непостижимая, дурно пахнущая фобия породила мои кошмары, разрушив меня навсегда. Убила мой дух. Забила мою душу.

Мой живот скрутило от страха, вызывая во рту привкус желчи. На коже выступил холодный пот, смешиваясь с кровью, сбегающей по моему лицу. Каждый сантиметр моего тела сотрясала дрожь, а чувства были перегружены паникой.

«Нет. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не делай этого».

Я хотела произнести эти слова вслух. Хотела умолять его о пощаде, но моими голосовыми связками завладел страх. Он выкрал мое дыхание, так же, как и мой рассудок. У меня, должно быть, галлюцинации. Это не могло быть на самом деле. Нет. Я отказывалась верить в реальность происходящего.

— Ты маленькая шлюшка, не так ли? Маленькая потаскушка, которая раздвигает свои ноги для любого парня. Ну, а теперь настало время раздвинуть ноги и открыть этот маленький грязный ротик для папули.

— Нет! — вырвалось из моего горла сквозь рыдание. — Нет-нет-нет!

— Ты была очень плохой девочкой, Камилла. Такая же развратница, как и твоя шлюха-мать! Итак, сначала я собираюсь тебя избить. Затем собираюсь взять то, что принадлежит мне. Я буду трахать тебя как шлюху, которой ты и являешься.

Он сделал ко мне еще один шаг, продолжая вынимать ремень из штанов. Потом он сложил его пополам и медленно зажал кожаную полоску между пальцами. Он совершал ритуал, который я наблюдала десятки раз. Который выкачал весь воздух из моих легких и разрушил упорядоченные, хрупкие отсеки моей психики...

*****

— Ты была плохой девочкой, Камилла. Очень плохой девочкой. И теперь мне придется тебя наказать.

— Нет! Пожалуйста, нет, папочка! Пожалуйста! Мне очень жаль. Я обещаю, что буду хорошей! Пожалуйста, нет. Не делай мне больно!

— Видишь, что ты вынуждаешь меня делать, Камилла? Мне приходится. Я должен причинить тебе боль, потому что я тебя люблю.

— Пожалуйста. Пожалуйста, не надо!

— Не зли меня. Твоя мать меня злила, и ты видишь, что с ней произошло. Хочешь быть на нее похожей? Хочешь быть такой же грязной шлюхой, как и твоя мать?

— Нет, папуля.

— Тогда подойди и получи то, что заслужила. Это твоя вина, ты вынуждаешь меня это делать, Камилла. Заставляешь меня причинять тебе боль.

Он встал передо мной, с расстегнутыми штанами и с ремнем в руке. От него несло несвежим пивом и запущенностью, словно он не принимал душ неделями.

— Это то, чего ты заслуживаешь, Камилла. Ты грязная, мерзкая шлюха. А шлюх нужно избивать. Ты вынуждаешь меня поступать таким образом. Ты заставляешь меня делать тебе больно. Я бы не стал этого делать, если бы не любил тебя.

Прежде чем я успела вымолвить хотя бы некое подобие мольбы, он поднял руку над головой и опустил ее размытым, свирепым и изношенным пятном кожи. У меня даже не было времени приготовиться к его атаке, не говоря уже о том, чтобы заслониться от нее.

Первый удар пришелся на мое плечо, задев лицо, оставляя их гореть в огне и взрываясь красным и оранжевым. Я чувствовала, как под воздействием ремня лопается моя кожа. Больше всего пострадал глаз, и я не могла определить: я перестала видеть из-за отека или от того, что удар лишил меня зрения. Все болело. Все горело. Я не могла отличить, где кончалась агония и начиналось облегчение боли.