Музыкальный приворот. На волнах оригами - Джейн Анна - Страница 21

– А ты как ребенок, всему веришь, – не остался в долгу дядя. – А ну-ка, помоги накрыть на стол. Будем потчевать дорогого гостя экзотическими блюдами, – с грохотом бахнул он на стол банку с огурцами, заботливо засоленными бабушкой.

– Думаешь, ему понравится? – скептически оглядела я банку.

– Понравится – не понравится, не в этом вопрос, – подмигнул мне дядя. – Главное – удивить. Экзотика – слабость богатых, – наставительно заметил он с таким видом, будто сам ворочал миллионами. – Ибо удивить того, кто видел все – очень сложно.

– Удивляй-удивляй, – только и оставалось проворчать мне.

Я помогла дяде, а после была сослана в комнату Томаса. Честно говоря, я устала и хотела спать, но еще больше мечтала остаться с Антоном наедине.

Когда я вошла в комнату, разговор был в самом разгаре. Папа устроил презентацию Тропинину. Глаза его блестели, он махал руками, и атмосфера вокруг него была взбалмошно-вдохновенная.

– Дорогой мой друг Джино, Антон не только ценитель искусства, – вещал важно папа, – но и музыкант, и музыкант, смею заметить, популярный!

– Господин Бартолини говорит, что вкладывал деньги в музыкальную индустрию, – говорил, между тем, как робот, гнусавый переводчик, – и поэтому очень уважает музыкантов.

– Только тот, кто умеет слушать музыку, сможет стать ее проводником в человеческий мир, – поднял указательный палец вверх Томас, и на какое-то мгновение мне показалось, что музыка – это загадочное существо, живое и весьма странное. Как Тропинин. – А еще Антон талантлив, как же без этого! Поцелован музой, окрещен талантом, вдохновен самой жизнью!

Я чуть не закатила глаза. У «поцелованного музой» едва заметно дернулся уголок губ. Я, присев рядом, незаметно коснулась его крепкого предплечья. Он же в ответ сжал мою ладонь.

– Талантливый музыкант! – вскричал итальянец, и в его вроде бы добродушном взгляде появилось что-то хищное и хулиганское. Наверняка ему, человеку богатому и влиятельному, имеющему дело с индустрией шоу-бизнеса, не раз и не два представляли «талантливых». – Великолепно! Пусть он сыграет мою любимую песню!

– Какую же, позвольте узнать? – полюбопытствовал Томас. Он, как и всегда, пребывал в блаженном неведении, считая, что миллиардеру крайне интересно слушать о чьих-то талантах.

– Разумеется, «Вернись в Сорренто», – сказал гундосее, чем обычно, переводчик, выслушав эмоциональную речь итальянца. – Пойте, – велел он Тропинину. – Господин Бартолини не любит просить дважды. Но, – поднял палец вверх мужчина, копируя итальянца, – он любит караоке.

Злая Катя внутри меня зааплодировала. Это ж надо, великому Кею приказали петь!

Сейчас чье-то ЧСД пойдет трещинами и развалится.

Однако лицо Антона оставалось вполне себе спокойным.

– Это, как бы сказать, – замялся на мгновение Томас, – сынок играет тяжелый рок.

Переводчик едва заметно поморщился – видимо, подобную музыку не ценил, однако вновь перевел слова папы своему шефу.

– Тяжелый рок! – восхитился господин Бартолини еще больше и даже вскочил. – Я люблю любой рок! И тяжелый и легкий! Тогда я хочу Лучо Баттисти! «Моя вольная песня»! – И он напел ее на родном языке.

– Никогда не слышал, – покаялся Томас.

И не услышишь, папочка. Кое-кто настолько высокомерен, что играет только за деньги, ха-ха.

– Но ведь прекрасного на свете так много, а я один, – сам себя оправдал папа. Он никогда не страдал заниженной самооценкой. – Сынок, споешь? И я послушаю.

– Томас, я попадаю в ваш лагерь, – отозвался Антон задумчиво. – Не знаком с творчеством Лучо Баттисти.

Гость с усмешкой посмотрел на Кея.

– Господин Бартолини крайне не любит, когда его просьбы остаются без внимания, – с явственным намеком сказал злорадно переводчик. – Вы же гениальный, – добавил он. – Наверняка сможете исполнить «Вольную песню».

– В нашем доме желание гостя – закон! – не унывал совершенно и Томас. – Сейчас мы что-нибудь придумаем, и мой итальянский друг непременно услышит то, что хочет, – и он крайне очаровательно улыбнулся своему Джино, подняв вверх оба больших пальца.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

С одной стороны мне было смешно наблюдать за Антоном, но с другой – стало за него обидно. Из-за чрезмерной похвалы Томаса этот Бартолини думает, небось, что ему Кея пихают в качестве протеже – мол, посмотрите, какой он гений от рока.

– У нас же были гитары? – спросила я невинным тоном. – Может быть, Антон послушал бы эту песню в Интернете, а после спел под аккомпанементы?

– О! Именно! – щелкнул пальцами папа. – Отличная идея, Катенька!

– Гитары? Во множественном числе? – приподнял бровь Антон. Тот факт, что сейчас его талант будут эксплуатировать, он словно и не заметил.

– У нас завалялась парочка, – шепотом отвечала я, разочарованная его спокойным выражением лица. А где звездные капризы? А где знакомая презрительность во взгляде? А где мерзкая холодная улыбочка?

Катя, Катя, разве так себя ведут влюбленные девушки?

Может быть, у меня бабочки не все воскресли.

А ты злопамятнее, чем я думала. Пусть наш мальчик тут, как клоун, с гитаркой поскачет, верно?

Антон отчего-то смотрел на меня крайне насмешливо. Так, словно читал все мои мысли.

Своей гитары у нас, естественно, не было, лишь хранилось в кладовке старое электронное пианино, на котором я когда-то занималась. Зато гитары – и не только их – оставляли случайно наши нескончаемые гости, среди которых в свое время были и любители бардовской песни, и длинноволосые рокеры старой школы, и интеллигентный музыкальный квартет, и дирижер местной филармонии, и едва ли не половина его оркестра. Кого только не видел наш дом за последние пятнадцать лет.

Гости не только музицировали на радость Томасу и назло соседям, но также частенько оставляли свои драгоценные инструменты. Конечно, они за ними возвращались, ибо для музыканта нет ничего важнее, однако парочка гитар так и осталась у нас. Помнится, на одной из них не так уж и давно играл Келла, а Нинка сидела рядышком, положив ему голову на плечо, и слушала.

Господи, какое чувство дежавю… Если она сейчас увидит Антона в моем доме, ее приступ нескончаемого бешенства хватит! А после – родимчик, как говорит дядя Боря.

– Гитары… Неплохо, – кажется, что-то решил Тропинин. – Переведите, – спокойным, но не терпящим возражения тоном обратился он к помощнику господина Бартолини. Я только чуть рот не открыла от удивления. Зато Томас засиял, как начищенный пятак.

– Я подготовлюсь к выступлению – это не займет много времени. И спою.

Щуплый переводчик весьма недобро глянул на музыканта, посмевшего ему приказывать, но все же передал эти слова итальянцу. Тот согласно закивал.

– Господин Бартолини безмерно счастлив и ждет концерта, – пресным голосом сообщил переводчик.

– Ох, Джуно, мой друг, – фривольно положил итальянцу на плечо руку Томас. – Нас ожидает чудное квартирное выступление. Только вот наверняка нам начнут мешать. Знаете ли, Джуно, у нас крайне чувствительные соседи! – стал жаловаться Томас. В последнее время, после того, как его в очередной раз назвали сатанистом, а нашу квартиру – берлогой ужаса, это стало его коньком. – Не знаю, как в Европе, в благословенной солнечной Италии, а вот в нашей замшелой России к искусству относятся с неуважением и предубеждением. Особенно если искусство выходит за границы рамок их сознания… Ну или просто громкое.

– Ты серьезно сделаешь это? – тем временем шепнула я Тропинину, ожидая, честно говоря, отказа.

– Я музыкант, – тихо ответил он мне, беря за руку и вежливо кивая миллионеру, словно обещая, что желание того исполнится.

Мы вышли в коридор.

– Показывай свои гитары, – решительно произнес Антон, глядя на меня, не мигая, как кошка на добычу. Стояли мы почти вплотную.

– Они не мои. Их, знаешь ли, у нас забыли. А лежат они в кладовке, – улыбнулась я.

– Жестоко вы с инструментами, – тронула его губы легкая улыбка-усмешка, и я не знала, шутит ли он или говорит всерьез. – Веди, Катя.