К востоку от Эдема - Стейнбек Джон Эрнст - Страница 40

— Если пойдет, как повелось, мы сперва будем три четыре недели ссориться, а потом ты уедешь. Если тебе не сидится на месте, давай лучше уезжай прямо сейчас, и обойдемся без скандалов.

Адам засмеялся, и обстановка в комнате разрядилась.

— У меня, оказывается, совсем не глупый брат, сказал он. — Ты дело говоришь. Когда засвербит так, что невмоготу, я сразу уеду, чтобы мы не успели разругаться вдрызг. Точно, мне эта мысль нравится… А ты все богатеешь, Карл, верно?

— Богатею не богатею, а дела идут неплохо.

— Может, это не ты купил в городе четыре дома и салун?

— Может, и не я.

— Я же знаю, что ты. Карл, ты из этой фермы сделал конфетку, второй такой нет ни у кого. Почему бы нам не построить себе новый дом — с ванной, водопроводом и с уборной? Мы же давно не бедняки. Да что там не бедняки! Говорят, ты чуть ли не самый богатый фермер в округе!

— Новый дом нам ни к чему, — резко сказал Карл. Катись ты со своими фантазиями!

— Разве плохо иметь уборную в доме и не бегать во двор?

— Меня твои фантазии не интересуют. Адам развеселился.

— А может, я сам построю себе красивый домик прямо возле рощи. Что скажешь? Уж тогда-то мы не будем друг другу нервы портить.

— Мне на моей земле второй дом не нужен.

— Но земля-то наполовину моя.

— Я твою половину откуплю.

— А кто сказал, что я ее продам? У Карла сверкнули глаза.

— Только построй себе дом — я его сожгу!

— А ведь и правда сожжешь. Адам внезапно посерьезнел. — Да, ты можешь. Что ты на меня так смотришь?

— Я давно, знаешь ли, думаю, — медленно сказал Карл. — И давно хочу с тобой поговорить. Ты, как я понимаю, уже и не помнишь. — О чем?

— Небось забыл, как телеграмму послал и попросил сто долларов?

— Еще как помню. Ты мне тогда, можно сказать, жизнь спас. А что такое?

— Ты эти деньги так мне и не вернул.

— Мне кажется, вернул.

— Нет.

Адам поглядел на старый стол, за которым когда-то сидел Сайрус и постукивал палкой по деревянной ноге. Поглядел на висевшую над столом старую керосиновую лампу, из круглого раструба которой сеялся зыбкий желтый свет.

— Завтра утром я тебе их верну, — медленно скаpал он.

— Долго же ты раскачивался.

— Да, Карл, верно. Я должен был бы сам вспомнить. — Он помолчал, но потом решил, что все скажет. Ты ведь не знаешь, зачем мне были нужны эти деньги.

— Я тебя об этом не спрашивал.

— А сам я не говорил. Наверно, стыдно было. Я, понимаешь ли, в тюрьме сидел. И слинял… в смысле, сбежал оттуда.

У Карла от удивления открылся рот.

— Ты что это такое говоришь?

— Сейчас объясню. Я бродяжил, меня за бродяжничество арестовали и отправили строить дорогу, в кандальную команду — вечером нам всем надевали на ноги кандалы. Через шесть месяцев я вышел на волю и меня тут же забрали снова. Они так всегда делают, иначе кто им будет дороги строить? А когда до конца второго срока оставалось три дня, я сбежал. Перебрался в Джорджию, украл в одном магазинчике одежду и послал тебе телеграмму.

— Я тебе не верю, — сказал Карл. — А впрочем, верю, Ты врать не привык. Да, я тебе верю. Что же ты мне раньше не рассказал?

— Может, потому что стыдно было. Но мне еще больше стыдно, что долг тебе не вернул.

— Да ну, черт с ними, с деньгами! Я и сам не знаю, чего я о них вспомнил.

— Нет-нет, что ты! Завтра же утром все тебе верну.

— Это же кому сказать! Мой брат — беглый каторжник! — восхищался Карл.

— Чего ты так обрадовался?

— Наверно, это глупо, но я как будто даже горжусь. Мой брат — беглый каторжник! Слушай, Адам, ты мне только одно объясни: почему ты ждал почти до конца срока и сбежал, когда тебе всего три дня осталось?

Адам улыбнулся.

— Тут несколько причин, — сказал он. — Во-первых, я боялся, что, если отбуду срок целиком, меня потом опять заберут. И еще я прикинул, что, если подожду, пока срок подойдет к концу, никто не подумает, что я бежать собрался.

— Толково, — согласился Карл. — Но ты сказал: несколько причин. Какая же еще?

— Да, была еще одна причина, и верно самая важная, но это объяснить труднее всего. Я считал, что должен отработать на государство шесть месяцев. Раз уж вынесли такой приговор. И мне казалось, что жульничать нехорошо. Поэтому я обманул государство всего на три дня. Карл покатился со смеху.

— Да у тебя ж мозги набекрень, шалопай ты этакий, — добродушно и ласково сказал он. — Говоришь, ты еще ограбил какую-то лавку?

— Я потом выслал владельцу деньги, возместил убыток, плюс еще десять процентов приплатил.

Карл перегнулся через стол поближе к брату.

— Адам, расскажи мне про кандальную команду.

— Обязательно, Карл. Обязательно расскажу.

Узнав, что Адам побывал в тюрьме, Карл зауважал его. Он теперь относился к брату с тем теплым чувством, какое мы испытываем лишь к людям, далеким от совершенства и, следовательно, не заслуживающим нашей ненависти. Адам отчасти пользовался этим обстоятельством. И продолжал искушать Карла.

— Карл, а тебе не приходило в голову, что при таких деньгах мы можем позволить себе все, что хотим?

— Ну и что же мы хотим?

— Мы можем съездить в Европу, погулять по Парижу.

— Что это?

— Что?

— Вроде кто-то на крыльце шебуршится.

— Кошки, наверно.

— Да, похоже. Они у меня дождутся, скоро открою на них охоту.

— А еще, Карл, мы можем поехать в Египет, поглядеть на Сфинкса,

— А еще можем никуда не ездить, жить, где живем, и тратить деньги с пользой, И заодно можем не трепать сейчас языком, а идти наконец работать, чтобы день зря не пропал. Ох, эти кошки, будь они неладны! — Карл подскочил к двери и распахнул ее настежь. — Брысь!

Увидев, что брат замер и молча глядит на крыльцо, Адам подошел и встал рядом с Карлом.

Бесформенное грязное существо в рваных, вымазанных глиной тряпках, извиваясь, пыталось вползти в дом. Тонкая голая рука неуверенно цеплялась за ступеньки. Другая рука беспомощно висела. Лицо — корка запекшейся крови, губы разбиты, глаза еле видны из-под распухших почерневших век. Лоб был рассечен открытой раной, черная кровь струйками затекала под спутанные волосы.