Исчезающие Девушки (ЛП) - Оливер Лорен - Страница 33

- Я передам Даре.

Паркер меняется в лице. И в этот момент я понимаю, что причинила ему боль, может быть такую же, как и он мне. Я ощущаю триумф, хотя от него почти тошнит. Так же, как, например, поймать насекомое между складками салфетки и раздавить его. Теперь Паркер выглядит разозленным, словно его кожу натянули на камень.

- Да, хорошо. - Он делает два шага назад, прежде чем развернуться. - Скажи ей, что я приходил повидаться. Скажи, что волнуюсь за неё.

- Конечно.

Мой голос звучит незнакомо, словно доносится из трубы протяженностью несколько миль. Я порвала с Аароном. И для чего? Мы с Паркером больше не друзья. Я везде облажалась. Чувствую себя больной.

- О, и Ник! - Паркер замирает на ступеньке, выражение его лица трудно определить, на секунду я думаю, что он пытается снова извиниться. - Твоя рубашка надета наизнанку.

После этого он ушел, поднявшись вверх по лестнице, оставив меня одну.

29 июля: Поздравительная открытка от Ники Даре

С Днем Рождения, Д.

У меня для тебя сюрприз. Сегодня в 22.00 в «ФанЛэнд». Чему быть, того не миновать. Увидимся за ужином.

С любовью, Ники

P.S. Это того стоит.

29 июля: Ники

ПОСЛЕ

В День Рождение Дары я проснулась раньше будильника. Сегодня ночью мы с Дарой вернем все назад: снова станем лучшими подругами, всё исправим.

Я вылезаю из кровати, натягиваю чистую футболку «ФанЛэнд» и джинсовые шорты, собираю волосы в хвост. Все тело болит. За то недолгое время, что я провела в «ФанЛэнд», я стала сильнее, спасибо уборке мусора, очистке «Крутящегося Дервиша» и пробежками по вызывающим клаустрофобию туннелям парка. Мои плечи болят как после занятий хоккеем на траве. У меня появились мускулы, а также синяки, которые я старалась не замечать.

Из коридора слышу шум душа в маминой ванной. На этой неделе она ложиться в восемь вечера, сразу после вечерних новостей. Сюжеты о поисках Мэделин Сноу являются главной целью просмотра: скрывает ли что-то Николас Сандерсон - главный подозреваемый полиции; хорошо или плохо, что полиция до сих пор не нашла тело; может ли девочка быть еще живой. Можно подумать, что Мэделин - её ребенок.

На цыпочках поднимаюсь на чердак, как будто Дара может испугаться, услышав мое приближение. Всю прошедшую ночь я думала о том, что скажу ей, даже репетировала слова перед зеркалом в ванной.

Прости. Я знаю, ты ненавидишь меня. Пожалуйста, давай начнем все с начала.

Удивительно, но дверь в спальню Дары была приоткрыта. Я тихо открываю дверь ногой. В мутной полутьме комната выглядела как чужая таинственная планета, все поверхности как будто были покрыты мхом и представлялись неопознанными холмами. Кровать Дары была пуста. Поздравительная открытка, которую я оставляла прошлой ночью, по-прежнему лежала на её подушке. Не могу понять, читала она её, или нет.

В течение многих лет Дара засыпала в кабинете. Мы находили её на следующее утро на диване, закутанную в одеяла перед включенным телевизором, где рекламные ролики вещали о кухонном ноже «все-в-одном» или о теплом сидении для унитаза. Однажды, в прошлом году, я уловила на лестнице запах рвоты и обнаружила, что перед тем, как она уснула, её стошнило в один из индийских горшков мамы. Я убрала за ней, а также вытерла уголки рта Дары влажным полотенцем, сняла пушистые, как гусеницы, накладные ресницы с её щек. В тот момент она очнулась, посмотрела на меня полуоткрытыми глазами и, улыбаясь, сонно сказала, назвав прозвищем, которое сама и дала в детстве: «Привет, Ракушечка». Такая роль у меня была - семейный уборщик; всегда подтирать дерьмо за Дарой.

Доктор Личми как то сказал, что, возможно, мне самой это нравится. Он говорил, что, вероятно, помощь другим людям в решении их проблем не дает мне думать о собственных. С психотерапевтами всегда такая беда: платишь им за советы, которые другие люди дадут тебе бесплатно.

Я несусь вниз по лестнице, и не утруждаясь на этот раз соблюдать тишину. Боль в левом колене буквально убивает меня, - мне нужна тугая повязка или что-то типа неё. Я уже спустилась, а мама только что вышла из ванной, вытирая волосы полотенцем; она была одета только в рабочие брюки и лифчик. Увидев меня, она замерла.

- Ты была в комнате Дары?

Мама пристально разглядывает меня, словно не верит, что это я, а не кто-то другой. Выглядит она ужасно, - бледная и невыспавшаяся.

- Да.

Я направляюсь в свою комнату, чтобы обуться, и мама следует за мной. Она останавливается в дверном проеме в ожидании приглашения.

- Что ты там делала? - Осторожно спрашивает она.

И из этого следует, что она не упустила из вида, как мы с Дарой прекрасно наловчились не пересекаться друг с другом, освобождая комнаты до того, как одна из нас войдет туда следующей, или по очереди засыпая и просыпаясь. Я засунула ноги в кроссовки, которые за лето деформировались воды и пота.

- Сегодня её день рождения, - ответила я, будто мама не знала об этом. - Просто хотела поговорить с ней.

- О, Ники, - мама обняла себя. - Я была такой эгоисткой. Я даже никогда не задумывалась о том, как тебе может быть тяжело здесь. Быть дома.

- Я в порядке, мама.

Ненавижу, когда мама так делает: только что все нормально, но происходит какая-то путаница и все рушится.

- Хорошо. - Она надавливает пальцами на веки, как это бывает при головной боли. - Это хорошо. Я люблю тебя, Ники. Ты же знаешь это, верно? Я люблю тебя и волнуюсь за тебя.

- У меня все хорошо. - Я вешаю сумку на плечо и прохожу мимо нее. - Все прекрасно. Увидимся вечером. В семь тридцать. «У Сержио».

Мама кивает.

- Думаешь... думаешь, это была хорошая идея? Я про сегодня. О том чтобы собраться вместе?

- Думаю, это была великолепная идея, - отвечаю я.

И если подсчитать, вру за это утро уже в третий раз.

Дары не было в кабинете, хотя одеяло все еще валялось на диване, а около дивана лежала пустая банка «Колы», из чего следовало, что часть ночи она провела здесь. В этом вся Дара: таинственная и недисциплинированная, всегда появляется и исчезает, когда ей вздумается, совершенно не заботясь о том, что другие люди будут волноваться за неё. Наверное, она отправилась на раннюю вечеринку по случаю своего дня рождения и теперь спит на диване случайного парня. Или рано проснулась от редкого приступа раскаяния и через двадцать минут появится на пороге, насвистывая, без макияжа, держа большой пакет, полный пончиков с корицей и сахаром от «Sugar Bear» и пластиковые стаканчики с кофе.

Снаружи термометр уже показывал тридцать семь градусов по Цельсию. На этой неделе жара бьет все рекорды, воздух раскалился, как в печи. Как раз то, что нам сегодня надо. Бутылку воды я выпила еще до того, как добралась до остановки. Кондиционер в автобусе работал на полную мощность, но солнце через окна превратило салон в неисправный холодильник с затхлым воздухом.

Женщина рядом со мной читала газету, одну из тех толстых, напичканных сомнительными флаерами, купонами и листовками о распродажи в ближайшем дилерском центре «Тойота». Что не удивительно, заголовки по-прежнему пестрили «делом Сноу». На первой странице была зернистая фотография Николаса Сандерсона, покидающего вместе со своей женой полицейский участок: оба шли, наклонив головы, как под проливным дождем. Заголовок гласил – «Николас Сандерсон только что был освобождён от подозрений в причастности к исчезновению Сноу».

- Чертовски досадно, - прокомментировала женщина, качая головой так, что её подбородок тоже затрясся.

Я отвернулась и уставилась в окно, где показались побережье с его торговой суматохой и белый плоский, как диск, океан.

Вывеска «ФанЛэнд» была частично скрыта огромным количеством воздушных шаров, словно разноцветным облаком. Неподалеку стоял со скучающим видом курящий тонкую коричневую сигарету владелец «Бумеранга», крупнейшего в Вирджинии магазина фейерверков. За свои девять дней в «ФанЛэнд» я все еще не могла понять сумасшедшего графика работы «Бумеранга», - кто будет покупать фейерверки в восемь утра?