Исчезающие Девушки (ЛП) - Оливер Лорен - Страница 29

- Эй, - он садиться, чуть задевая моё колено. - Ты в порядке?

- Да.

Я снова открываю глаза. Очередная волна, на этот раз зеленого цвета, окатывает мои ноги. Подтягиваю колени к груди и обнимаю их.

- Завтра день рождения Дары.

Лицо Паркера меняется, счастливое выражение исчезает.

- Черт. - Он смотрит в сторону, потирая глаза. - Я забыл. Не могу поверить.

- Да, - я царапаю искусственную гальку ногтем.

Так много хочется сказать, хочется спросить о том, о чем никогда не спрашивала его. Чувствую себя так, словно в груди шар, который может взорваться в любую секунду.

- Я словно почти...потеряла её.

Он поворачивается ко мне, его лицо искажается от горя.

- Да, - говорит он. - Да, я знаю.

А потом шар взрывается.

- Ты все еще любишь её? - Испытываю странное облечение от того, что спросила его об этом.

Паркер на долю секунды выглядит удивленным, потом, почти сразу, выражение его лица меняется.

- Почему ты спрашиваешь меня об этом?

- Забудь, - говорю я, поднимаюсь на ноги.

Краски потеряли свою магию. Это просто лучи света, глупые лучи света с глупым светофильтром внутри, - зрелище для людей слишком тупых, чтобы понимать разницу. Как костюм русалки, сделанный из дешевых блесток и клея.

- Я устала, хорошо? Я просто хочу домой.

Паркер тоже встает, кладет руку мне на плечо, когда я разворачиваюсь в направлении парковки.

- Подожди.

Я стряхиваю его руку.

- Перестань, Паркер. Забудь об этом.

- Подожди. - На этот раз его голос останавливает меня; глубоко вдохнув, он продолжает, - Я любил Дару, хорошо? И я все еще люблю. Но...

- Но что? - Я обхватываю себя руками за талию, сжавшись от ощущения, что меня может вырвать.

Какая мне разница? Паркер может любить, кого хочет. Он может любить даже мою сестру. Почему бы ему не любить её? Как и всем остальным.

- Я никогда не был влюблен в неё, - говорит он немного тише. - Я...не думаю, что я когда-нибудь влюблялся.

Последовала долгая пауза. Он смотрел на меня, словно ожидая, что я хоть что-то скажу, - прощу или поздравлю его, а может и то и другое. Что-то происходило между нами, какое-то безмолвное сообщение, которое я не могла расшифровать. Внезапно я осознала, что мы стоим близко друг к другу, так близко, что даже в темноте я могу разглядеть щетину на его подбородке, и красное пятнышко в углу его левого глаза, словно отметку ручкой.

- Хорошо, - наконец произношу я.

Паркер выглядит окончательно разочарованным.

- Хорошо, - как эхо повторяет он.

Я жду около воды, а Паркер выключает волны в бассейне. Затем мы возвращаемся на парковку в полной тишине. Я пытаюсь услышать голос, распевный шепот призрака в темноте, может быть зовущего кого-то, а может, просто желающий быть услышанным хоть кем-то. Но ничего не слышу, кроме наших шагов и ветра, и сверчков, прячущихся в полной темноте и поющих без всякой причины.

28 июля: Сообщение от Паркера Даре

«Привет. Я не знаю, зачем пишу тебе. На самом деле, я знаю зачем. Я действительно скучаю по тебе, Дара».

28 июля: Дара

До того, как мы родились, спальня была внизу, совмещенная с ванной, в которой было огромное джакузи и отвратительные золотые светильники. Спальня потом была переделана под гостиную, а затем в кладовку, где мы хранили разное дерьмо, из которого выросли: измельчители бумаги, сломанные факсы, разбитые айпады, старые телефонные кабели, кукольный домик Ники, которым она грезила ровно пять секунд, прежде чем решила, что куклы - это для «желторотиков».

Но ванная все еще была там. Джакузи перестал работать, когда мне было пять, и родители не побеспокоились, чтобы заменить его, хотя вода, льющаяся потоком из всех четырех кранов, своим громоподобным шумом создавала тот еще эффект. Мыльница была в форме зубчатой раковины. Еще была выемка, куда можно было положить ноги. Около десяти лет мама хранила один и тот же флакон соли для ванны с лимоном и вербеной, с перекошенной от пара и воды этикеткой, на которой давно невозможно было что-то прочесть.

Когда мы с Ники были маленькими, то использовали ванну, чтобы складывать туда купальники или плавали там вместе, притворяясь, что мы русалки в своей лагуне. Каким-то образом тот факт, что мы были одеты в купальники, а иногда и в очки для плавания, делало наше общение жестами и подмигиваниями через пузырьки еще более веселым. Мы были настолько маленькими, что могли легко вытянуться рядом друг с другом, валетом, словно две сардинки в банке.

Сегодня я вновь полностью исполнила ритуал: включила все четыре крана, добавила полторы ложечки соли для ванны, дождалась, пока вода станет настолько горячей, чтобы кожа порозовела, и по очереди выключила краны. Затем сделала глубокий вдох и погрузилась под воду. Боль почти мгновенно испарилась. Мое разбитое тело парило в невесомости, волосы развивались позади, задевая плечи и руки, словно усики. Я прислушиваюсь, но все, что слышу - это биение сердца, которое звучит одновременно и громко и будто издалека. Но потом к первому ритму присоединяется второй.

Бум. Бум. Бум.

Звук долетает даже под воду. Кто-то стучится, нет, ломится во входную дверь. Я поднимаюсь, всё ещё задержав дыхание. Стук прекращается, и на мгновение с надеждой думаю, что кто-то просто ошибся, - какой-нибудь пьяный подросток перепутал наш дом с домом своих друзей. Или, может быть, это чья-то тупая шутка. Но потом стук повторяется, немного тише, но так же настойчиво. Это не может быть Ники; я почти уверена, что Ники уже дома и спит, несомненно, психологически настраивая себя на наш завтрашний семейный ужин. Кроме того, Ники знает, что запасной ключ лежит под искусственным камнем рядом с клумбой, как и в других семьях Америки.

Раздраженная, вылею из ванны, осторожно передвигаясь на негнущихся ногах. Дрожа вытираюсь полотенцем, потом надеваю хлопковые трусики и старую футболку, которую носил мой отец в колледже. Волосы остались мокрыми, - нет времени просушить их. Я хватаю свой телефон с крышки унитаза. На часах половина первого ночи.

В коридоре решетчатые окна пропускают лунный свет, создавая геометрические узоры. Кто-то двигается за стеклом, подсвеченный лампочкой на крыльце. На секунду я отступаю назад, испугавшись; подумав, совершенно иррационально, о Мэделин Сноу, вспомнив истерические слухи об извращенцах и охотниках на девочек, застигнутых врасплох. Потом кто-то прижимает руку к стеклу и заглядывает внутрь, и мое сердце сжимается. Паркер. Даже до того, как я открыла дверь, мне стало ясно, что он пьян.

- Ты, - он тяжело опирается о стену, скорее всего для того, чтобы удержать себя на ногах: одну руку вытянул вперед, словно собирался дотронуться до моего лица, я отскочила назад, тем не менее, его рука задержалась в воздухе, а пальцы парили, словно бабочки. - Я так рад, что это ты.

Я проигнорировала слова, проигнорировала то чувство, что от них стало хорошо, и как сильно хотела услышать их.

- Что ты здесь делаешь?

- Я пришел увидеться с тобой. - Он выпрямляется, проводит рукой по волосам, немного покачиваясь. - Дерьмо. Прости. Я пьян.

- Это очевидно.

Я выхожу на крыльцо, дверь закрывается позади меня, и скрещиваю руки на груди, желая, чтобы на мне сейчас не было старой футболки моего отца, чтобы мои волосы были не мокрыми, и чтобы, Бога ради, на мне был лифчик.