Драконий коготь - Баневич Артур - Страница 7

— Ноги у тебя болят, — сказал он — не спросил — после долгого молчания. Вероятно, поэтому она не стала возражать.

— Это все из-за того, что дом стоит на Притопке, — буркнула она, когда они прошли еще несколько шагов. — Пренд разливается, пороги высокие. А я низенькая. Не всегда ногу как следует поднимаю. Хотя теперь уже лучше. В результате бального помешательства Игона у нас появилась мода на чистоту, и я заработала на деревянный пол. Хороший, верно?

— Отличный. — Он дал ей порадоваться похвале. — Тебе нет нужды мне лгать, Нелейка. Магун — все равно что медик: что от клиента услышит, то уж как камень в колодец. Да и не пробуду я здесь долго.

Она бросила на него серьезный, немного смущенный, немного остерегающий взгляд.

— Не смотри так. Пол хороший, но на бревенчатый ты не заработала. Это доски. Тонкие. Под ними или камыш, или солома, то есть, конечно, по сравнению с подмокшим глинобитным — роскошь для ног. Но от высоких порогов никакой пользы. Впрочем, это не имеет значения, потому что не от порога у тебя ноги болят.

— Не понимаю, о чем ты, — медленно сказала она.

— Прачечная в подвале. Мокро. Пол каменный. А ты работаешь босиком. Я видел, — отсек он ее возражение. — Да и доводилось мне давать советы многим, работающим в сырости.

— Низко метишь… — Он не совсем понял, что она имеет в виду.

— Бедным тоже кто-то должен помочь. Слушай… Я знаю, что умничаю и даю нежизненные советы. Но ты должна прекратить стирку. То, что с тобой происходит, похоже на начало ревматизма. А ревматизм для колдуньи, бросающей кости, все равно что слепота для лучницы… Ой, — спохватился он. — Прости, я не подумал…

Они прошли еще немного, прежде чем он решился заговорить снова.

— Расположение пальцев решительно влияет на результат броска. Ты их располагаешь не обдуманно, тут все зависит от дара, но если с рукой будет что-то не так… При твоей профессии пальцы рук столь же важны, как у музыканта. Или хирурга.

— Карманника, — пошутила она. — Успокойся, Дебрен. Я не твоя клиентка и не буду ею, потому что не смогу с тобой расплатиться. Я видела, как ты колдуешь. И понимаю, почему ты не превратил Юриффов в трех свинок. Такой человек, как ты, не станет рисковать ради пары серебряников, потому что он их заработает больше, чем на этих мерзавцах потеряет. У ассигнации, которую твой конь не уважает, вероятно, такая стоимость, что у меня второй глаз только от взгляда на нее побелел бы. Так что не унижайся, не ищи во мне клиентки. Ты видел, что у меня всего лишь одно платье-то и есть, а в замок мне пришлось бы идти в сабо. Откровенно говоря — нужда. Просто голодной я последнее время не хожу, вот и все. Да, ну, еще и пол деревянный справила.

— Ты — мой собрат, — усмехнулся он.

Она не отстранилась, он по-прежнему чувствовал рядом ее тепло.

— Сделаю скидку.

— Ты умеешь удалять боль в суставах?

Он вздохнул.

— Вот видишь. Я знаю, это неизлечимо.

— Но приостановить можно. И смягчить. Надо как следует питаться, не надрываться, жить в сухом и теплом месте…

— То есть делать все то, что мне не под силу. Поскольку стоит мне несколько дней киянкой не помахать, и пиши пропало. Подохну с голоду. Я не преувеличиваю. — Она не дала ему возразить. — Игоновы фанаберии уже нагнали в город конкурентов. С капиталом. По-современному стирают, говорят, у них есть палки-самобойки, которые толстую ткань отжимают. А мыло такое, что до самого Марималя запах доходит. Ты видел мою постель? Знаю, видел. И знаю, о чем подумал. Но это от температуры, а не от любви. Мне надо бы лежать, потому что я простудилась, да как тут полежишь, толком подлечишься, если за стирку портянок полскопейка платят? Да еще некоторые кричат, мол, испортила. Скидки требуют. Легко сказать: брось стирку. А жить на что? На ворожбу? За плохую и платят плохо. Да еще мнение о себе надо поддерживать. Ведь не скажешь же больному, чтобы он мне, а не медикам платил, потому что уже поздно к медику-то идти. Или отчаявшуюся мать убеждать в том, что она не должна последний грубель отдавать лесничему, потому что сыночки, пошедшие в лес по грибы, оттуда уже не вернутся? Должна, знаю. Но не умею. Вот и выкручиваюсь, плету ерунду, а в результате клиент, хватаясь за последнюю надежду, остатки наличных на спасение тратит.

— Плохая ворожейка, — буркнул Дебрен. — Слишком низко ты вывеску повесила, а перед вывеской стоял тот, порезанный. Лобка. Вот и я не был уверен, думал, что-нибудь с буквами напутал. У нас-то ведь руны. А как там написано? Что дурное предсказываешь?

Она кивнула.

— Нелейка, ты самая лучшая ворожейка, какую я только знаю. Сердце у тебя как из чистого…

— Понимаешь, — перебила она, — чем ниже повешена вывеска, тем меньше за нее надо платить. Наверно, поэтому ты ничего не увидел про стирку. Это написано в самом низу, и Пренд при разливе буквы чуточку размыл. — Она сверкнула зубами. — Ну и глупая же у тебя была мина, когда я портянки потребовала. Небось думал, для ворожбы? А?

Он не мог не посмеяться вместе с ней. Хоть внутри болело. Давно он не встречал такой женщины. Может, даже никогда. А чувствовал, что ничего не выйдет. Это подсказывал ему и рассудок, но с рассудком у него были шансы побороться. А вот с предчувствием — никаких.

— Как получилось, что ты взялась за ворожбу?

— Мама ворожила. У нее был дар, не то что у меня. Но выпустила меня в мир, не подумав. Не гляди так, — пожала она плечами. — Бабе, которая за счет магии живет, никогда мужа не найти. Если хочется, должна согрешить. Кто возьмет в жены ведьму? Разве что ведьмак, потому что он храбрый, а в случае чего… А поскольку мы в общем-то люди нормальные, то кое-как справляемся. Только вот умные умных выбирают, а мама глупая была, влюбилась и гены мне подпортила. Ты не думай, что я ее не люблю. Люблю, хоть она и умерла. Но я на факты гляжу трезво. Ей надо было под перину-то с чародеем забраться, который позаботился бы о том, чтобы она ребеночку дар не подпортила, а еще и отцовским подправила.

— Давно она умерла?

— Вскоре после того, как я глаз потеряла. Двадцать лет уже будет. Мы как раз десятилетие мое отмечали. Новое платьице мне подарила, хоть туговато у нас с серебром было, да и камни ее мучили.

— Камни?

— В почках. Страшная боль была, она кровью мочилась… Ну и меня в том платьице один парнишка увидел. Начал камнями кидаться. Раз, другой… Вообще-то он мимо бросал. Но когда я повернулась, чтобы сказать ему, что о таком сопляке думаю, тут он мне в самый зрачок и угодил…

Ночь была холодная, но, пожалуй, вздрогнула она не поэтому.

— Мы рядышком лежали. У меня глаз гнил. У нее что-то внутри. То, что я не померла вместе с ней, — чудо. Потому что медикам мы заплатить не могли. Когда она мой глаз увидела, то побежала и на остатки серебра юриста наняла. Только вот отец того сопляка нанял юриста подороже. И маме доказали, что глаз я не из-за камня брошенного потеряла, а из-за спор мха.

— Из-за чего? — удивился Дебрен.

— Годом раньше чароходец маму лечил. Очень вроде бы хороший, во всяком случае, дорогой. Моховые споры применял…

— Ага, знаю. Дескать, мох скалы рушит, а значит, и почечные камни тоже возьмет. И правда, иногда это помогает. Наверно, он рассеивал…

— Вижу, ты разбираешься. Точно: рассеивал. Перед домом. Он болезнь из мамы вытягивал, и споры должны были камни с ветром унести. Ну и мне малость глаз запорошили. Красный был, ничего особенного. Соседи смеялись, шутили. А через год кто-то юристу донес, ну, мы процесс и проиграли. Так я, — она вздохнула, — остатки красоты потеряла. И в бедности через пять лет помру, если статистике верить.

На этот раз она не дала упасть Дебрену, когда тот поскользнулся на конском навозе. Но ее признание его слегка оглушило. Он не знал, что сказать. И ляпнул глупость.

— Суд был прав. Если камень ушел со мхом… Ну и дурной партач. При детях, на ветру, такое рискованное лечение… Твоя мать должна была на него иск подать…

Он снова дернулся. На этот раз не из-за щели между булыжниками: это неожиданно и резко остановившаяся Нелейка рванула его, словно собаку.