Драконий коготь - Баневич Артур - Страница 18

У женщины — а это, пожалуй, была женщина — обожжена голова и большая часть шеи, выломаны ногти, и черт знает сколько еще увечий скрывалось ниже, под простыней, некогда белой, а теперь местами коричнево-красной. Она хрипло дышала и была жива. Непонятно почему.

— Ей больно, — сказал Дебрен.

— Сейчас она спит.

— Отодвинься.

— Что ты хочешь? — Она осеклась. Он оттолкнул ее к двери.

Она видела, как чароходец кладет руки на безволосую глыбу запеченного мяса, прикрывает веки, из-под которых огонь вытопил глазные яблоки, слышала произносимую вполголоса формулу.

На это потребовалось немногим больше двадцати ударов сердца. Потом магун распрямился, на мгновение замер и натянул простыню на чудовищную мозаику волдырей, сажи и просвечивающих сквозь кожу костей. Простыня была короткая и внизу приоткрыла грязные, стертые до крови ступни со скрюченными в муках пальцами. В сочетании с повреждениями рук это доказывало, что на Рыжую не снизошла благодать быстро потерять сознание, что случалось очень часто при ударе концентрированным огнем магического происхождения. Дебрен глянул на пол и без удивления отметил множество свежих, процарапанных ногтями и пятками рытвин в слое серой пыли и на досках.

— Ей уже не будет больно, — проворчал он.

— Ты убил ее, — шепнула Ленда.

— Ошибка в искусстве, — отметил он лишенным эмоций голосом. — Слишком далеко продвинутая нечувствительность. Надо было прервать чуть раньше… Она проснулась бы еще пару раз, немного повыла, смыла муками часть земных грехов. Возможно, даже дожила бы до ужина. Ну что ж… На мое счастье, она нездешняя. Родни нет, никто на меня в суд не подаст.

— Ты забываешь о Дюннэ. — Ленда с трудом сглотнула. — Закон… С точки зрения закона ты лишил ее ценного работника. Рыжая была хороша… раньше. Находились такие, что за нее золотом платили.

Они вышли, тщательно замкнув за собой дверь. Оба вспотели. В комнате было жарко.

— Как это случилось?

— Как? Люди говорят: кара Божья. Гром с ясного неба. Божий огонь.

— Давай без метафор. Кто-нибудь видел этот гром? Слышал?

— Простите, господин чародей. — Она оперлась о стену — возможно, чтобы облегчить помягчавшие колени, а может, желая принять небрежную позу девушки, не только большой, как мужик, но и, как мужик, суровой, или же потому, что коридорчик был узкий и, стоя посредине, они почти упирались друг в друга коленями. — Давайте без метафор. Вы правы, никакой не гром, потому что грохота никто не слышал, если не говорить о том, который наделал упавший монах. А поскольку все происходило уже глубоко в ночи, стало быть, и ясное небо отпадает.

— Монах?

— А ты думал, почему мама Дюннэ первого встречного голодранца для таких дел берет? Мало, что ли, в Виеке ворожеев разных, чародеев, поседевших от знаний заклинателей? Тебе, что ли, работу дать хотела?

Дебрен молчал.

— Ты дешевле, факт. Но главное, что нездешний, приезжий. И она держит тебя в кулаке. Крепче, чем ты думаешь.

— То есть?

— Я тебе уже говорила, что здесь парням в борделе зарабатывать нельзя. Если входишь, только порог переступишь, так плати, хоть бы обрезанный медяк. Потому как на красивых девок зыркнешь, на картины. Атмосферы пьянящей глотнешь. Короче, удовольствие получишь. Задаром? А это хуже, чем налог не уплатить, хотя и такое тебе тоже пришьют. Это, Дебрен, грех. Против Церкви идешь. А у нас Махрусова Церковь сильна, крепка. Как-никак — твердыня махрусианского мира. Стоит Дюннэ слово сказать, и сожгут тебя, как ведьм сжигают. За получение благ от разврата, хоть ты и в портках.

— Понимаю. Буду молчать. А тот монах… Обращал? Исповедовал?

Она фыркнула сквозь нос. Рискованно, потому что, кроме хрипоты, у нее был еще легкий насморк.

— Что делал, знает только он сам, ну да еще Рыжая и Махрус на небесах. Я только установила, что девушке обожгло голову и платье вдоль выреза, а монаху в основном живот, ближе к низу. Не нанеся вреда рясе. Когда мы вбежали, она висела, переброшенная через спинку кровати. Ряса, не монах.

— А огонь… далеко достал? Что-нибудь загорелось?

Ленда развела руками. Примерно на локоть с небольшим.

— По-моему, вот настолько. Братишке опалило волосы от середины бедра, не дойдя до верха груди. — В ее голосе не чувствовалось смущения, зато на лице — более чем. У Дебрена не дрогнуло веко. — Ты видывал когда-нибудь такие чудеса, мэтр?

Он раздумывал. Долго.

— Что с монахом? Он жив?

— Нет. Сразу… Вероятно, сердце. Он толстый был, немолодой. — Она несколько мгновений помолчала. — Мы выбросили его в реку. Тихарем, надо думать, никто не видел. Ведь уже два дня прошло — и ни-ни.

— Прекрасно. — Дебрен повернулся и снова направился к лестнице, не глядя, идет ли Ленда следом. — Вижу, не один я сижу по шейку в навозной куче.

— Знаешь, Дебрен, что это могло быть?

Он проигнорировал пробивающуюся в голосе девушки просьбу. По-прежнему чувствовал боль в локте, шишку на лбу и испытывал некоторое унижение. Совсем небольшое — в конце концов, она ведь не башмак ему на шею поставила, всего лишь пятку, еще теплую после ванны.

— Ты говорила, люди шушукаются, боятся приходить. Значит…

— Значит, значит… Все началось гораздо раньше. Летом, перед жатвой. Знаешь, как бывает перед новолунием, у людей денег нет, приходится цены снижать, чтобы клиента заманить. Движение у нас было солидное. — Они миновали лестницу, пошли то ли через трапезную, то ли через ожидальню, спугнув каких-то сонных кур. — Солдаты в карательный поход собирались, в степи должны были идти, как обычно, каждый год. Может, какой-нибудь паршивец попался, маг-недоучка, таких множество среди призывников. А может, кто-то из курии обозлился… — Они уже были на крыльце, она подняла руку и показала: — Вон тот дом видишь? Известный виноторговец в нем живет, частенько к епископу наведывается, а с их второго этажа наш первый видать. Лето жаркое было, девушки с открытыми окнами работали, а случалось, какой-нито неотесанный конный стрелок середь бела дня переполненный пузырь прямо через окно освобождал. Короче, здесь без перерыва грешили, днем и ночью, большой набор в этом году был. Мог кто-нибудь увидеть, божью кару призвать. Ну и началось. Рыжая и тот монах не первыми были, только раньше-то никогда, чтобы так уж… Что-то странное здесь творится. Девки болтают: мол, чей-то глаз на себе ловят, вокруг вдруг жарко становится, волосы дыбом встают и вообще… Чье-то присутствие, говорят, можно почувствовать. Вначале-то Дюннэ за такую брехню только грубым словом и розгами наказывала, потому что все происходило в основном в постели под разгоряченным клиентом, а для приличной распутницы стыд, позор и серьезный недостаток подобные эмоции во время работы проявлять. Соплячками и цыпочками их обзывала. Но потом две вместе с клиентами нагишом во двор выпрыгнули, обе страшно перепуганные, и в городе слух пошел, что, мол, в «Кролике» могут кое-чем похуже французской болезни и фингала под глазом гостя наградить. Кто-то ляпнул, что это после тайного епископского проклятия, а секретариат курии якобы не подтверждает, но и опровергать не торопится. Маме Дюннэ вроде бы дали понять, что курия вмешается, когда ситуация прояснится, а для прояснения больше света требуется. Что-нибудь около сотни талеров в восковых свечах или серебре. Неудивительно, что Дюннэ почти что утешилась, когда ей один клиент, за счет волшебства живущий, подсказал, что подобные эффекты дает вмешательство не только небес, но и конкурентов. Либо какой-то извращенец в шапке-невидимке. И что, возможно, проблему удастся решить за меньшую сумму, а то и вообще без денег, а просто двери и окна на ночь накрепко закрывая. А ведь и верно, такие неприятности чаще случались там, куда любой свободно мог пойти, в кустах, в дровяном сарае…

— В дровяном сарае? — удивился Дебрен.

— Не гляди так на меня, здесь разрешается делать все, что клиент пожелает. Один подсобник палаческий вроде бы моду на дровяные сараи ввел, здорово при любовных утехах пеньком себе помогая… Ну, дело не в деталях. Во всяком случае, определенную закономерность выявить удалось. Походило на то, что осторожность может здорово помочь. Поэтому Дюннэ гоняет меня, как вахмистр рекрута, а ты дверью по башке отхватил. Я подумала, что, может, это тот невидимый прижигатель крадется. А когда под утро Ксеми с визгом вскочила, потому что ее вроде бы огненная лапа по срамному месту пощупала, то мы все сообща решили, что это твоих рук дело, вот и отправились в конюшню.