Кыся-2 - Кунин Владимир Владимирович - Страница 11

И роет там, и роет. Только земля из-под брюха летит: раз-два-три, пауза... И снова.

Я как увидел эту позу - задние лапы расставлены, попка вверх торчит, все, что нужно для ЭТОГО ДЕЛА открыто, и запах от нее такой странный, непривычный, но жутко завлекушный. Чистая порнуха!

Тут мне эту Лисицу так захотелось! Морда у нее в норе, передние лапы - там же, что она мне может сделать? А ни хрена! Я и потяжелее буду, и поздоровее. А морда ее с этими жуткими зубками в норе, как в наморднике. Как говорил Водила - "кто не рискует, тот шампанского не пьет"...

Приподнялся я, встал на задние лапы, навалился на нее, передними лапами обхватил всю ее наружную заднюю часть фигуры, отодвинул в сторону ее хвост и...

Это, я вам скажу, было нечто!!!

Картинка маслом: пол-Лисицы в норе, пол-Лисицы снаружи. В саду. Я во всю трахаю ту половину, которая торчит снаружи, а из норы уже никакая земля не летит, а только слышен негромкий скулеж, но уже не с плачущими, а явно с восторженными интонациями. С таким сексуальным захлебом и подвыванием, что я благодаря Шредеровско-Манфредиевским стимуляторам и ежедневным инъекциям поливитаминов, действительно, начинаю себя чувствовать "ДИКИМ КОТОМ ГРОЗОЙ СИБИРИ, ОТТОБРУННА И ВСЕЙ БАВАРИИ", черт меня побери!..

Трахаю ее, а сам думаю - как только кончу, надо будет рвать когти и уносить ноги раньше, чем она свою морду из норы высунет. Она же дикая, дура! Загрызет же к чертям Собачьим!..

Но не вышло мое дело... Все ЭТО завершилось так бурно, что я свалился у самой норы и лапой пошевелить не могу. Честно признаюсь - жду самого худшего. Ни сопротивляться, ни бороться за жизнь сил нету...

А Лисица этак задом, задом выбирается из своего футляра - морда в земле, передние лапы грязнущие, рот раскрыт, язык наружу. И разглядывает меня, лежащего и обессиленного, и мне бы впору зажмуриться, попрощаться с жизнью и ждать скорого конца, а я вдруг чувствую - она облизывает меня! И тявкает так весело, так забавно... И катается по земле абсолютно как Кошка... Я прибалдел! Вот это да.

Ну, я тоже лизнул ее раза два-три. Это мне еще Шура, помню, баечку рассказывал про вежливость. Вроде бы английские короли утверждали, что ничего, дескать, нам не стоит так дешево, и ничего не ценится нами так дорого, как вежливость.

И точно! Она меня в ответ как давай лизать, чуть ли не взасос! Ну, я так поднапрягся, собрал остатки сил, и говорю ей по-нашему, по-Животному:

- Ты, что, давно на просушке?

Вижу, она на меня так смотрит и не понимает, о чем это я. Ну, я ей снова, в более доступной форме:

- Я говорю, с тобой ЭТОГО давно не делали? А она мне и отвечает:

- Со мной ЭТОГО вообще никто никогда не делал. Я даже и не знала, что ЭТО так прекрасно! Давай, еще разок, а?

- Погоди, - говорю. - Дай хоть отдохнуть немного.

- Зачем? - спрашивает она так наивно, что я даже рот раскрываю от удивления.

- Ну, как тебе сказать... - мямлю я. - Мне, понимаешь, нужно немного передохнуть, чтобы ЭТО сделать тебе еще лучше.

- ЭТО ты и так прекрасно делаешь! - убежденно говорит Лисица. - И "лучше" ЭТО делать не надо, а то я совсем с ума сойду...

И улыбается во все свои страшненькие зубки. И спрашивает:

- Мне, что, опять с головой в дырку лезть? Ты мне советуй, подсказывай, а то ведь я с ЭТИМ впервые сталкиваюсь!

Я вспомнил дыру в полу клетки, поглядел на ее клыкастую мордашку и, на всякий случай, говорю:

- Да, знаешь, пока лучше, как и в прошлый раз - передними лапами и мордой туда, а все остальное пусть будет снаружи.

- Нет вопросов, любимый, - с готовностью отвечает Лисица и тут же на полтуловища сигает в свою нору.

Я как увидел снова ее задранную вверх попку, расставленные, дрожащие от нетерпения рыжие задние лапы, ее роскошный хвост - уже отведенный в сторону, так в меня, откуда ни возьмись, стало вливаться такое неукротимое желание, что я в одно мгновение взлетел на эти оставшиеся снаружи пол-Лисицы и...

И, как частенько кого-то цитировал Шура Плоткин - "Процесс пошел!.."

Ну, потом, сами понимаете, - разные там облизывания, взвизгивания, мурлыканья. Всякие там шутливые покусывания, от которых у меня, честно говоря, кровь стыла в жилах. Заверения в вечной любви, клятвы...

А под утро, после ее бессчетного ныряния мордой в нору, - совершенно конкретное предложение, поразившее меня своей прямотой: она, Лисица, прорывает эту нору под оградой насквозь к дороге, и мы уходим с ней вдвоем в лес и начинаем жить там вместе в счастье и дикости.

И где бы мы потом ни поселились, она - Лисица, помимо подземного дома со множеством помещений и несколькими выходами на свет Божий, обязательно выроет рядом еще и вот такую короткую, всего на пол-Лисьей длины, "слепую" нору, - раз уж я только ТАК хочу ЭТО с ней ДЕЛАТЬ. И это у нас будет называться "Тупик любви".

Но вот тут я был вынужден мягко и решительно отказаться от столь заманчивого предложения.

- Почему? - искренне удивилась Лисица. - А мне мама когда-то говорила, что из всех домашних животных Коты - самые независимые и вольнолюбивые ребята!

- Так-то оно так, - согласился я. - Но на мне лежит ответственность за жизнь двух очень хороших Людей, которым я просто обязан помочь! А для этого мне нужно как можно быстрее постараться попасть в Россию. В Петербург...

- А что это такое? - простодушно спросила Лисица.

И я, зацикленный совковостью мудак, позабыв о всякой ироничности, которую мы обычно напяливаем на себя, когда речь заходит о чем-то серьезном и возвышенном, сам стесняясь своего ответа, но не находящий никаких других слов, сказал Лисице:

- Родина...

А потом, устыдившись облезлой помпезности этого затертого и исшарканного слова, добавил:

- Место, где я родился и вырос. Моя бедная и несчастная родина. Которую я очень люблю...

Отоспаться после этой фантастической ночи мне так и не удалось. Уже часам к девяти я был разбужен криками, шумом автомобильного мотора, проклятиями и двумя незнакомыми мне голосами.

Выяснилось, что пока я дрых без задних лап, моя жутковатая рыжая хахальница все-таки прорыла ход под оградой и навсегда покинула дом Шредеров, унося в своем сердце пламенную любовь ко мне, а в зубах самого большого и толстого Кролика, у которого с вечера забыли запереть клетку.

Я понимал, что после ТАКОЙ ночи Лисица обязана была бы подкрепить свои силы, но Кролика было все равно очень жалко...

Два чужих голоса принадлежали знаменитому русскому старику-мошеннику специалисту по изготовлению любых документов, и его новой жене симпатичной толстухе, бывшей в свое время секретарем партийной организации отдела народного образования города Кимры. Что за город, понятия не имею!..

В разговоре она все время старалась напомнить обо всем этом, чтобы ее не приняли на ранг ниже, чем, как ей казалось, она того заслуживает.

Бойко переводя эту чушь на немецкий язык для Хельги, Руджеро и Эриха, старик тоже не мог сдержать тщеславно-горделивых ноток в голосе. Ему льстило столь высокое бывшее положение его новой супруги, и он этого даже не пытался скрывать.

Несмотря на холодный день, старик был разодет в национальный баварский костюм, который ему очень шел: короткие кожаные штанишки, высокие шерстяные чулки грубой вязки, толстые тяжелые башмаки, расшитая рубаха с тесемочкой-бантиком вместо галстука, какая-то жилетка-расписуха, и легкомысленная зеленая шляпчонка с короткими полями и веселым султанчиком.

То ли европейские тюрьмы закалили старика, то ли он с рождения был такой двужильный, но - маленький, худенький, голенастый, - он был удивительно деятелен, подвижен, и безумно хотел казаться моложе своих верных семидесяти пяти лет. Что ему несомненно и удавалось!

Так же задорно и щеголевато выглядел его старенький "Фольксваген". На таких древних "фольксах" даже у нас в России уже стесняются ездить. А этот сверкал, изнутри был обвешан разными куколками и обезьянками, а снаружи обклеен яркими гербами других стран. Наверное, это были страны, в тюрьмах которых когда-то сидел старик. А так -- чего бы это ему их клеить, подумал я...