Знают ответ орхидеи - Стаут Рекс - Страница 32

Я встал, но тут же, сообразив, что этим делу не поможешь, снова сел. Вулф набрал через нос много воздуха и выпустил его через рот – не человек, а компрессор.

– Разумеется, мне не нужно спрашивать тебя, подтвердил ли ты свои предположения официально.

– Разумеется нет, сэр. Предположения есть всего лишь предположения.

– Вот именно. В котором часу закрывается морг?

По одному этому вопросу можно сказать, что он гений, ибо только гений, проработавший двадцать с лишним лет в качестве частного детектива, специализирующегося на расследовании убийств, имеет право его задать. Но, черт возьми, он на самом деле этого не знал.

– Он никогда не закрывается, – сказал Сол.

– В таком случае мы можем продолжить нашу работу. Арчи, позвони миссис Моллой и попроси ее подъехать к моргу.

– Не выйдет, – уперся я. – Далеко не каждой женщине я могу назначить свидание в морге и уж, конечно, не миссис Моллой. К тому же не исключено, что негодяй в перерывах между убийствами развлекается, подслушивая телефонные разговоры. Я за ней заеду.

– Валяй.

Что я и сделал.

15

Я сел на стул лицом к ней. Я принял приглашение сесть только потому, что по дороге сюда в такси придумал нечто такое, благодаря чему можно растянуть мое пребывание в ее квартире. На ней было платье из тонкой материи лимонно-желтого цвета. Возможно, дакрон, но мне хотелось, чтобы то была шерсть.

– Когда мы с вами увиделись впервые, пятьдесят часов тому назад, я мог поставить один к двадцати за то, что Питера Хейза оправдают. Теперь все обстоит иначе. Ставлю двадцать к одному.

Она сощурила глаза, отчего их уголки слегка приподнялись, и сказала:

– Вы просто стараетесь меня подбодрить.

– Нет, но я не скрою, что это намек на то, что нам требуется ваша помощь. Помните, я звонил вам сегодня утром узнать, как зовут горничную миссис Ирвин, и попросил описать ее наружность? Сегодня днем на Сто Сороковой улице под грудой досок было обнаружено тело женщины с пробитым черепом, которое уже доставлено в морг. Мы предполагаем, что это Элла Рейз, но мы не уверены, а знать необходимо. Я заехал за вами, чтобы мы вместе на нее взглянули. Настал ваш черед.

Она села и долго смотрела на меня не моргая. Я ждал. Наконец она обрела дар речи.

– Ол райт, – сказала она, – я поеду. Сейчас?

Никакой нервической дрожи, никаких стонов и охов, никаких вопросов. Я решил, что ситуация очень благоприятная, поскольку, как мне казалось, она была сражена страшным известием наповал и все остальное ей уже было до лампочки.

– Да. Но сперва соберите сумку из расчета ночь – две вне дома, которую мы заберем с собой, – сказал я. – Вы будете жить у Вулфа, пока все закончится.

Она замотала головой.

– Не выйдет. Я сказала вам об этом еще вчера. Я должна побыть одна. Я не могу находиться на людях, есть в присутствии людей…

– Вам не придется этого делать. Можете есть в своей комнате, кстати, она замечательная. Я не прошу вас, леди, я вам приказываю. Пятьдесят часов назад мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы перебороть мои чувства к вам, и я не хотел бы испытать нечто подобное снова, а это неизбежно, если вас найдут с разбитой головой. Я хочу помочь вашему парню выйти на волю и застать вас здесь живой, а не хладным трупом. Преступник уже прикончил Моллоя, Джонни Кимза и Эллу Рейз. Не ведаю, что у него была за причина убивать ее, но у него с таким же успехом может оказаться причина убить вас или же ему покажется, что она у него имеется, а мне не хочется, чтобы ему это удалось. Собирайте сумку и кончим наш разговор. Время не терпит.

Будь я проклят, если она не переборола в себе желание протянуть мне руку. Женский инстинкт – не упускать ни единую возможность – восходит, вероятно, еще к тем временам, когда у нас грешных имелись отвратительные хвосты. Но все же она переборола себя. Она встала.

– По-моему, все довольно глупо, но так или иначе мне не хочется умирать именно сейчас, – сказала она и вышла в соседнюю комнату.

Еще один шаг в сторону жизни. Совсем недавно она говорила, что почти умерла. Она появилась через пять минут в шляпе, жакете и с коричневым чемоданчиком в руке. Я взял у нее чемодан, и мы отбыли.

Чтобы сэкономить время, я намеревался растолковать ей программу нашего вечера, когда мы сели в такси, но ничего не вышло. После того, как я сказал шоферу: «Городской морг, Четыреста Двадцать Девятая Восточная», он вылупился на нас, как баран, а потом мы, наконец, поехали. Она сказала, что хочет задать мне один вопрос. Я ей, конечно, позволил.

Она придвинулась ко мне так близко, что ее губы оказались на расстоянии дюйма от моего уха, и спросила:

– Почему в таком случае Питер хотел уйти с оружием?

– Вы что, на самом деле не догадываетесь?

– Нет, я… Нет, конечно. Откуда я могу знать?

– Вы могли все вычислить. Он решил, что на оружии ваши отпечатки, и хотел их стереть.

Она в изумлении уставилась на меня. Ее лицо находилось так близко от моего, что я не мог его видеть.

– Но откуда… Нет! Он не мог так подумать! Не мог!

– Если вы хотите, чтобы нас не слышали, говорите тише. Почему он не мог? Ведь вы могли? Вам можно, а ему, выходит, нельзя. Теперь вы склонны поменять точку зрения, что произошло не без нашего участия. Он же все это время был изолирован от внешнего мира и, очевидно, продолжает так думать. А почему бы и нет?

– Питер думает, что я убила Майкла?

– Разумеется. Раз он знает, что сам его не убивал. Ему ничего другого и в голову не приходит.

Она вцепилась в мой локоть обеими руками.

– Мистер Гудвин, я хочу его видеть! Я должна его видеть прямо сейчас!

– Увидите, но не там, куда мы едем, и не прямо сейчас. Бога ради, не раздавите мне руку. Успокойтесь и встряхнитесь. Вам еще предстоит работа. Я собирался сообщить вам обо всем необходимом потом, но вы напросились.

Так что когда такси остановилось на обочине перед моргом, я все еще не успел проинструктировать ее по данному вопросу, а поскольку я не хотел, чтобы слышал шофер, я велел ему подождать, оставив в качестве залога чемодан, помог ей выйти из машины, после чего мы с ней прошлись до угла и назад. Я не знал, в каком состоянии оказались ее мозги после всего услышанного, поэтому постарался, чтобы она уяснила свою задачу еще до того, как мы войдем в морг.

Здесь меня знают, следовательно, было бы мудрей послать ее туда одну, но я не стал рисковать. Я сказал сидевшему за столом в предбаннике сержанту, фамилия которого была Донаван, что моя спутница хотела бы взглянуть на тело женщины, найденное на берегу реки. Он уставился на миссис Моллой.

– Как фамилия дамы?

– Какая разница? Она гражданка нашей страны и исправно платит налоги.

Он покачал головой.

– Такое правило, Гудвин, вы же знаете. Фамилия?

– Миссис Элис Белт, «Черчилль-отель».

– О'кей. И кто же, по ее мнению, покойница?

Такие расспросы, насколько мне известно, не совсем законные, и я не стал отвечать на вопрос. После небольшого ожидания служащий, которого я не знал, повел нас длинным коридором в то самое помещение, где когда-то давно Вулф положил два старых динара на веки мертвого Марко Вукчича. Теперь на том длинном столе под яркими лампами было распростерто другое тело, до половины укрытое простыней. С головой занимался знакомый мне помощник медицинского эксперта. Когда мы подошли к столу, он поприветствовал меня и, отложив свои инструменты, отошел. Сельма вцепилась мне в локоть пальцами – не потому, что она была испугана, а потому, что так было задумано по сценарию. Голова убитой женщины была обезображена, и Сельме пришлось наклониться, чтобы рассмотреть ее получше. Через четыре секунды она выпрямилась и дважды стиснула мой локоть.

– Нет, не она, – произнесла вслух Сельма.

В сценарии не было указано, что она должна повиснуть на моей руке, когда мы будем уходить, однако она, можно сказать, висела на ней весь обратный путь по коридору и до ворот. И только у стола Донавана, к которому я подошел сказать, что миссис Белт не опознала тело, она выпустила мою руку.