Великая легенда - Стаут Рекс - Страница 2

Этот день, безусловно, стал бы для Диомеда последним, если бы не поспешность моего брата. Привстав с сиденья, он метнул копье в грудь Диомеда.

Грек отбил копье щитом, пошатнулся, но сразу же восстановил равновесие и отвел назад дротик. Опасаясь, что он целит в меня, я прижался к днищу колесницы. Дротик просвистел в воздухе, и я услышал крик моего брата. Подняв взгляд, я успел увидеть, как Фегей вниз лицом падает на землю с дротиком в груди.

Когда Фегей упал, я увидел окровавленный наконечник — острие вышло наружу между лопатками.

Я утверждаю, что мои последующие действия были продиктованы разумом, а те, кто считает иначе, пускай дают советы глупцам, ибо сами являются таковыми. Лошади, лишившись возницы, стали неуправляемыми, а колесница — бесполезной.

Соскочив наземь, я в два прыжка оказался рядом с Фегеем. При виде его остановившегося взгляда и неподвижного тела я сразу понял, что он мертв.

Повернувшись, я увидел приближающегося ко мне Диомеда. В слепой ярости бросив в него копье, я пустился наутек. Над головой у меня просвистел дротик, и я услышал бешеный рев Диомеда, но не стал останавливаться, чтобы разобрать слова.

Все слышали, как говорят, будто Зевс скрыл мое отступление облаком дыма. Можете догадаться, что я думаю о подобном вздоре. Облако в самом деле было, но не дыма, а пыли, взбитой ногами троянцев, напуганных гибелью моего брата и моим вынужденным бегством. Я всегда говорил, что худший недостаток моих соотечественников — привычка улепетывать, как зайцы, при малейшей опасности.

Пробившись сквозь ряды воинов, я добрался наконец до городских ворот и направился к дворцу, все еще ошеломленный внезапно обрушившимся на меня несчастьем. Я рассчитывал найти у дворца Антенора и возложить на него обязанность сообщить печальные новости Дару — моему отцу. Они были старыми друзьями.

Но мне не повезло. Миновав Дореонскую площадь и пройдя через мраморные ворота, я внезапно столкнулся с почтенным родителем. При виде меня его лицо прояснилось, и он бросился ко мне, уронив свой посох:

— Идей! Сын мой! А где Фегей? — Поняв по моему взгляду, что случилась беда, отец разжал объятия и отшатнулся. — Скажи мне, что с моим сыном Фегеем?

— Он мертв, — напрямик ответил я.

На мгновение мне показалось, что отец сейчас упадет. Я бросился вперед, чтобы поддержать его, но он уже выпрямился во весь рост своего дрожащего старческого тела.

— Такова была воля Зевса, — твердым голосом произнес он и быстро добавил, словно пораженный внезапной мыслью: — А тело? Ты привез мне его, Идей?

Ты не оставил убитого брата?

Но к этому времени начала собираться толпа, и я, не желая делать наши семейные горести общим достоянием, взял старика за руку и повел к дому, находящемуся неподалеку.

Сидя в мраморном дворе — гордости моего отца, где мы с Фегеем играли в солнечные дни нашей юности, — я подробно рассказал обо всем. Героическая гибель Фегея заставила старика почти забыть о своем горе и о гневе на меня за то, что я бросил тело брата. Он повторял снова и снова:

— Фегей пал в бою от руки греческого царя!

Казалось, будто отец находит успокоение в этой мысли, но было видно, что несчастье состарило его на десять лет. Мы говорили около часа. Я пытался утешить старика, но вся глубина его чувств выразилась в странном требовании, которое он мне предъявил. В нескольких словах оно сводилось к тому, чтобы я снял доспехи и больше не участвовал в сражениях.

— Неужели, отец, ты советуешь мне играть роль труса? — изумленно спросил я.

— Ты отлично знаешь, Идей, что сын Дара не может быть трусом. Я всего лишь торговец, хотя и исполняю обязанности жреца, и мои кости трещат от старости, но тем не менее я носил оружие в первые три года осады. Разве не мое копье сразило Амикла? Но сейчас я потерял одного сына и не хочу потерять последнего.

Царь Приам[17]] с его пятьюдесятью детьми может себе позволить быть расточительным. А кроме того, разве я не слышал, как ты смеешься над этой войной и ее целью? Ты должен радоваться возможности не участвовать в ней.

— Конечно, эта война с самого начала была нелепой, и мне не хотелось умирать за то, чтобы этот болван Парис[18]] мог оставить при себе свою женщину. Но я не стану поступать недостойно, да и как могу я бросить оружие, когда Троя нуждается в каждом воине?

Отец улыбнулся:

— Мой умный Идей задает такой глупый вопрос! Сын мой, Троя нуждается не только в тех, кто носит оружие.

Завтра караван с шелком отправляется во Фтию[19]] .

— Это не по мне.

— А как насчет гарнизона у Скейских ворот?

— Нет. Либо я буду сражаться, либо нет. Полумеры мне не нужны.

Услышав мой вторичный отказ, отец задумался.

— А что ты скажешь насчет поста вестника во дворце?

— Во дворце Приама?

— Разумеется.

— Но это невозможно, — возразил я. — Пост занят Ялиссом.

— А если бы я мог добыть его для тебя?

— Я бы с радостью его принял.

— Клянешься Зевсом?

— Такая клятва для меня ничего не значит.

— Знаю. — Лицо отца помрачнело. — Отрекаться от богов дурно, сын мой. Но не будем сейчас об этом спорить. Значит, ты обещаешь? О, Идей, я бы не вынес потери моего последнего сына! Этот пост будет твоим.

Где мой жезл и плащ? Я повидаюсь с Антенором и вернусь через час.

Отец удалился. Оставшись один, я сел на мраморную скамью и задумался. Мне было нелегко сосредоточиться, так как у меня из головы не выходило распростертое на земле тело убитого брата.

Впервые для меня стала очевидна вся серьезность девятилетнего противостояния между греками и жителями Троады[20]] , которое до сих пор казалось мне нелепой шуткой. Но теперь мой любимый брат Фегей ушел навсегда, а это было более чем прискорбно. Мысли о нем одолевали меня более часа, пока наконец я не заставил себя переключиться на настоящее и подумать о будущем.

Я не слишком надеялся на успех отцовской затеи.

Пост вестника уже три года принадлежал Ялиссу, считавшемуся одним из самых любимых сыновей царя Приама. Мне казалось невероятным, что его лишат этой чести по просьбе троянского торговца — пусть даже такого богатого и видного, как мой отец.