Великая легенда - Стаут Рекс - Страница 11

Я понял — или вообразил, будто понимаю, — что подлинным желанием Елены было вернуться в Спарту, и пожалел о своих опрометчивых словах. Тем не менее я твердо решил не дать ей уехать. Я был ослеплен ее красотой и мог думать лишь о том, что она должна стать моей.

Скрывая свои подлинные намерения, я притворился пристыженным ее упреками и сказал, что просто хотел испытать ее любовь ко мне.

— Чего стоит привязанность, не признающая слабости? Теперь я знаю, что ты рада оставить нас… оставить меня и мою любовь к тебе!

— Идей, ты причиняешь мне боль.

— Ты не любишь меня.

— Я никогда не говорила, что люблю.

— Но позволяла надеяться.

Елена отвела взгляд.

— Надеяться не возбраняется никому, милый Идей.

Ты хочешь силой вынудить у меня признание? Сделать меня неверной женой? Должна ли я молить тебя о милосердии? — Ее голос дрогнул.

— Что? — воскликнул я. — Твое признание? — Я попытался посмотреть ей в глаза, но она отвернулась. Положив ладони на щеки Елены, я медленно повернул ее к себе. Она задрожала при моем прикосновении, и у меня закипела кровь. — Умоляю тебя! Я должен услышать твое признание!

Елена положила руки мне на плечи и, приблизив губы к моему уху так, что я мог ощущать ее горячее дыхание, нежно прошептала:

— Я признаюсь… что люблю тебя.

Я попытался заключить ее в объятия, но она быстро отскочила, сказав, что Парис может вернуться в любой момент и что он не должен застать меня здесь.

— Отправляйся в лагерь греков, Идей. Если они согласятся на предложение Приама, значит, остается лишь повиноваться воле богов. Но в любом случае приходи ко мне этим вечером, чтобы мы могли попрощаться и благословить друг друга. Можешь не беспокоиться — Парис вечером собирается к Гектору.

Я не мог заставить ее обещать большее, а она не позволила бы мне задерживаться. Елена даже не разрешила коснуться ее руки — она знала свое дело! — и я вышел раздосадованным.

У себя я застал Киссея. От него я узнал свежие новости. Симоизий[54]] и Демокоон[55]] сегодня были убиты греками, а Пир Имбрасид и многие другие — захвачены в плен и с триумфом доставлены в греческий лагерь. Зато Фоас Этолийский[56]] и Антиф, сын Приама, неистовствовали на поле боя, убив не менее сорока греков.

— Жаль, — вздохнул Кисеей, — что, когда началось нечто похожее на настоящую войну, они вознамерились предложить грекам вернуть Елену. Это похоже на троянцев — драться за то, что у них в руках, а потом выбросить это, как мусор.

— Елена все еще в Трое, мой дорогой Кисеей, — заметил я с многозначительной улыбкой.

— Что означает этот всезнающий вид, Идей? Ты прячешь что-то в рукаве туники?

— Возможно. Ты забыл, что я назначен послом к грекам?

— Ну?

— Ну так предоставь все мне.

Кисеей открыл рот, несомненно собираясь потребовать объяснить мои намерения, но в этот момент появился гонец с сообщением, что меня тотчас же требует к себе царь Приам. Извинившись перед другом, я спешно надушил волосы и руки, застегнул пояс и последовал за гонцом.

Я застал царя в зале, где происходила церемония введения меня в должность. Присутствовала едва ли не вся Троя — даже Андромаха, редко появляющаяся на людях. Дочери Приама, Кассандра и Поликсена, сидели справа от него, Я слышал, как кто-то прошептал, что царица Гекуба занемогла, и кто-то шепнул в ответ: «Неудивительно — помнишь, сколько устриц она съела вчера вечером?» Улыбнувшись, я пробился через толпу к подножию трона.

Выяснилось, что Приам послал за мной с целью дать мне указания перед встречей с греками. Он так любил звук собственного голоса, что никогда не доверял эту работу своим советникам.

Достаточно было позвать меня в свой кабинет и в двух словах сказать, что мне следует говорить, но ему понадобилось произнести целую речь.

— Идей, сын Дара, — обратился он ко мне, проговорив полчаса ни о чем, — тебе поручено передать наше сообщение Агамемнону и другим греческим царям. Троя отказывается от всех притязаний на Елену Аргивскую и от сокровищ с корабля, доставившего ее сюда; мы согласны передать ее в руки Менелая, законного супруга, и вернуть корабль со всем грузом аргивскому флоту в обмен на обещание царя Агамемнона отвести его войска от стен Трои, посадить их на корабли и оставить наш город в покое. Решение принято царем Приамом, как приличествующее его достоинству. Он умолк, и толпа разразилась одобрительными возгласами, не оставлявшими сомнений в популярности предложения. Царь благожелательно улыбался своим подданным, сидя на троне.

Подойдя ко мне, старый Антенор шепнул, что царская колесница ожидает меня и что гонцы уже отправлены возвестить о посольстве. Пора было отправляться.

Большинство последовало за мной на террасу и махало мне руками, когда я садился в бело-золотую колесницу и подавал знак вознице. Лошади рванулись вперед.

Мы промчались по широким улицам Трои под приветственные крики толпы, достигли Скейских ворот, пронеслись через равнину и оказались в поле, служившем в этот день сценой кровопролития.

Заметив впереди и справа неясную белесую линию, я указал на нее вознице. Он кивнул:

— Шатры греков.

Возница повернул лошадей вправо, и через десять минут мы прибыли к месту назначения — внешнему краю лагеря.

Греки были готовы к встрече. Солдаты вытянулись по стойке «смирно» перед своими шатрами, салютуя нам, и вскоре мы обнаружили эскорт, готовый сопровождать нас к шатру Агамемнона.

Я впервые оказался в лагере греков и с любопытством оглядывался вокруг. Шатры выглядели грязными и небрежно размещенными — каждый третий нарушал прямую линию. Повсюду валялись доспехи, а сами солдаты имели весьма неопрятный вид. В воздухе ощущался неприятный запах чеснока.

Внезапно раздались звуки труб, и эскорт остановился. Мы были у шатра Агамемнона.

Сойдя с колесницы, я оказался перед высоким анемичным типом с курчавыми волосами и светло-голубыми глазами, в котором я сразу узнал Менелая. Он вежливо отсалютовал мне и, пригласив следовать за собой, скрылся в шатре. Спустя несколько секунд я предстал перед всеми царями Греции.