Не кради мои годы - Кларк Мэри Хиггинс - Страница 20

— Известно ли тебе, что в тот день отец исповедался у отца Эйдена? — спросила Эльвира.

— Отец Эйден ничего об этом не сказал, но я также знаю, что, если бы папа исповедался, он ни за что бы мне об этом не сказал. Тайна исповеди…

— Я не католик, — заметил Ллойд Скотт, — но если твой отец исповедался, то не из-за того ли, что совершил, по его мнению, нечто плохое?

— Да, — твердо сказала Эльвира. — Тогда постараемся сделать еще один шаг. Если Джонатан собирался исповедаться, то, наверное, решил порвать с Лилиан. Тогда предположим, что так и было. И, допустим, в тот вечер в среду он сказал ей, что между ними все кончено. По ее словам, это был их последний разговор.

— Сегодня полиция забрала все ящики из письменного стола папы, — заметила Мария. — В некоторых из них были документы, которые он переводил, но не думаю, что папа хранил ценность в доме, потому что знал про регулярные обыски мамы у него в кабинете. С этим мы знакомы очень хорошо с тех пор, как она нашла фотографии с ним и Лилиан.

— Мне кажется логичным, что он доверил хранение рукописи Лилиан, — сказал Ллойд. — Все мы знаем, что они были очень близки. Она могла хранить письмо у себя дома или в каком-то другом надежном месте. Мне думается, что Джонатан хотел вернуть рукопись в среду вечером, если только она не хранила ее где-то еще и не могла сразу ее вернуть. В таком случае они должны были встретиться через несколько дней. Возможно, она действительно вернула письмо перед его смертью, и, возможно, рукопись действительно хранилась у него в кабинете в тот вечер.

— Скажу еще раз. Когда Лилиан позвонила мне, то пыталась решиться на что-то, — задумчиво произнесла Эльвира. — Что бы она теперь ни скрывала, это имеет отношение к рукописи и, возможно, даже к смерти Джонатана.

— Полагаю, надо срочно получить записи телефонных звонков Джонатана, как с мобильного, так и с домашнего номера, — сказал Ллойд. — Если он пользовался одним или обоими телефонами, чтобы позвонить ей, тогда будет ясно, лжет Лилиан или говорит правду о том, что не общалась с ним в последние несколько дней.

— Сомневаюсь, чтобы они общались, — заметила Мария. — Однажды я видела, как он звонил с мобильного телефона, которого я раньше не видела. Просто у меня чувство, что он постарался бы сохранить эти звонки Лилиан в тайне, чтобы их не было в домашних телефонных счетах. Если честно, он просто боялся, что я о них узнаю.

— Знаете, видела такое много раз, — сказала Эльвира. — Когда хотят, чтобы о звонках никто не знал, то покупают телефоны с предоплатой и постепенно доплачивают за потраченные минуты.

— Как мне представляется, — медленно произнес Ллойд Скотт, — вполне возможно, что Джонатан в последний раз виделся с Лилиан, чтобы порвать их отношения. Если дело обстоит так и рукопись была у нее, тогда она могла отдать ему письмо, и вскоре следователи найдут его среди изъятых документов. Замечу, что у нас только ее заверение, что они с Джонатаном не виделись последние несколько дней. Или же, что вполне возможно, Лилиан могла отказаться вернуть письмо со злости, и дальше они общались только по секретному телефону.

Слушая его, Мария почувствовала, как с плеч сняли тяжелый груз.

— До этого момента, насколько мне удавалось сопротивляться, я в душе верила, что мама убила папу в порыве гнева, — тихо произнесла она. — Но теперь я не сомневаюсь, что это неправда. Теперь я думаю, что есть другое объяснение, и мы должны найти его.

Ллойд Скотт встал с кресла.

— Мария, мне надо все это переварить и решить, чем поделиться с прокурором. Зайду за тобой в семь тридцать завтра утром. У нас будет полно времени добраться до суда к девяти. Всем спокойной ночи.

Глава 27

Когда вечером в воскресенье Мария наконец добралась до постели, она вдруг вспомнила, что забыла позвонить Рори и предупредить ее, что завтра не надо приходить. Было слишком поздно, но ей подумалось, что Рори точно видела вечерние новости. Как бы там ни было, Мария удивилась, что женщина связалась с ней, чтобы сказать, как сильно она сожалеет.

В семь утра на следующее утро, уже одетая, Мария пила кофе на кухне, когда услышала, как открылась входная дверь и мгновение спустя появилась Рори.

— Мария, я так сожалею о том, что случилось. Ваша дорогая бедная мама никогда бы никого не обидела, если бы с головой у нее было все в порядке.

«Почему ее слова сочувствия звучат так равнодушно?» — спросила себя Мария.

— Моя бедная мама никогда бы никого не обидела в уме или в безумстве.

Рори слегка засуетилась. Ее седеющие волосы были зачесаны назад и собраны в узел, но, как всегда, несколько локонов небрежно торчали. Глаза ее, увеличенные очками в толстой оправе, увлажнились.

— О, Мария, моя дорогая, меньше всего на свете я хочу оскорбить вас или вашу маму. Просто я подумала, что все решили, будто трагедия произошла из-за ее деменции. В новостях я слышала, что она в тюрьме и сегодня утром предстанет перед судом. Я надеялась, ей позволят вернуться домой под залог. Хочу быть здесь, чтобы позаботиться о ней.

— Это очень предусмотрительно, — сказала Мария. — Если вдруг судья разрешит маме вернуться домой, мне понадобится ваша помощь. Не была у себя в офисе всю прошлую неделю, надо заняться делами.

Ровно в семь тридцать Ллойд Скотт позвонил в дверь.

— Мария, надеюсь, ты поспала сегодня ночью? Хотя, подозреваю, совсем немного, — сказал он.

— Именно, совсем немного. Я так сильно устала, но больше всего меня волнует, сможем ли мы доказать невиновность мамы.

— Мария, в случае освобождения Кэтлин, хочешь ли ты, чтобы я поехала в суд вместе с вами? — спросила Рори.

За Марию ответил Скотт:

— В этом нет необходимости. Могу гарантировать, что судья захочет провести психиатрическое обследование, перед тем как выпустить ее под залог. Это займет два или три дня.

— Рори, идите домой. Конечно, все эти дни, пока маму не освободят, будут оплачены. Я сообщу вам, что происходит.

— Но… — запротестовала Рори и неохотно продолжила: — Хорошо, надеюсь, что я вам скоро понадоблюсь.

Когда они приехали в суд в Хакенсэке, Ллойд сопроводил Марию на четвертый этаж к судье Кеннету Брауну. Они тихо ждали на скамейке в коридоре, пока не откроются двери. Было всего восемь пятьдесят, и они знали, что в течение следующего получаса повсюду будут представители средств массовой информации.

— Мария, они приведут маму в камеру рядом с залом суда за несколько минут до выхода судьи, — сказал Ллойд. — Я войду и буду говорить с ней, когда ее приведут. Офицер сообщит мне. Когда я это сделаю, ты просто жди в первом ряду. И еще, Мария, очень важно ничего не говорить прессе, как бы тебе этого ни хотелось.

У девушки пересохло во рту. Она думала надеть черно-белый жакет, который был на ней в день похорон, но зачем-то выбрала светло-голубой льняной брючный костюм. Мария намотала себе на руку длинную ручку синей сумочки, которая лежала у нее на коленях. Неуместная мысль пришла ей в голову: «Этот костюм был на мне две недели назад, когда мы с папой обедали в Нью-Йорке. Он тогда сказал, что голубой идет мне больше всего».

— Не беспокойся, Ллойд. Я ничего не скажу, — наконец произнесла она.

— Отлично. Двери открыты, пошли.

Еще через полчаса зал суда начал заполняться репортерами и камерами. В десять минут десятого полицейский подошел к Ллойду и сказал:

— Мистер Скотт, ваш клиент в камере.

Тот кивнул и встал:

— Мария, когда я снова выйду, твою маму как раз введут. — Он похлопал ее по плечу. — С ней все будет в порядке.

Мария кивнула и стала смотреть перед собой, зная, что ее фотографируют. Она следила, как прокурор с папкой под мышкой занял свое место за столом, ближним к скамье присяжных. Теперь, когда Мария была здесь, реальность того, что могло произойти, ужаснула ее. «Допустим, по какому-то странному решению маму будут судить и судья признает ее виновной, — думала она. — Я этого не вынесу. Я просто этого не вынесу».