Убить зло (Подобный Богу) - Стаут Рекс - Страница 11

Кто-то заиграл на пианино марш. Бутылки с шампанским попадали, когда Дик легко поднял ее и поставил на стол. Все хохотали; кто-то бросил в девушку пучок сельдерея. Какой-то мужчина, пытавшийся схватить ее за ногу во время танца, получил удар в лицо и, согнувшись, отскочил. Раздались одобрительные аплодисменты.

Ты одиноко стоял в стороне, злясь на себя за свою трезвость и отстраненность. Это же было смешно, по-настоящему смешно. Что же происходило с тобой?

Позже, когда ранним утром вы возвращались в Кливленд, ты находил до крайности отталкивающими бессильно распростертые тела твоих попутчиков, их помятые, опухшие лица, и ты завидовал им.

Приблизительно в это время Дик ввел тебя в Клуб охотников за соколами и предложил снять там номер.

Ты легко мог себе это позволить, так как твой заработок возрос вдвое по сравнению с первым годом, но тебя это не привлекало, хотя ты никогда решительно не возражал против. Дик не настаивал. Все чаще и чаще ты оказывался в одиночестве, много читал, время от времени посещал шоу с кем-нибудь из работников офиса, обычно со Шварцем. После ужина часто уезжал на берег озера или за город, в основном один. Но и это не доставляло удовольствия, жизнь казалась бессмысленной и пустой.

Однажды вечером, просматривая свою красную записную книжку, ты наткнулся на кливлендский адрес миссис Дэвис, шесть лет назад переписанный из ее единственного письма тебе.

Наверное, она давно переехала, подумал ты. В любом случае ты не мог запросто заехать к ней вечером, опасаясь застать дома ее мужа. Ты вспомнил о телефоне и из справочника выяснил, что она действительно поменяла место жительства, и выписал ее новый адрес и номер телефона. Но мысль связаться с ней по телефону была тебе неприятна — дайте мне такой-то номер, пожалуйста… щелк, и — вот он ты, через шесть лет со всем, что в них было. Нужно написать ей, подумал ты, и написал. Письмо было на бланке «Карр корпорейшн» с твоим именем в уголке; ты спрашивал, не пожелает ли она пообедать с тобой или пойти в театр.

Ответа не было. Два дня, три, четыре. На пятый день ты решился позвонить ей и застал ее дома. По тому, как дрожал от возбуждения твой голос, ты осознал, что она волнует тебя больше, чем казалось. Получила ли она твое письмо?

— Да, да, я его получила, с твоей стороны очень мило было послать его. Так приятно, что ты думаешь обо мне.

Не против ли она… то есть как насчет того, чтобы вместе пообедать?

— М-м.. Боюсь, что нет. Конечно, я могла бы, но у меня всегда столько дел, и обычно я обедаю дома с мужем…

Ты, как последний идиот, осведомился, как здоровье мистера Дэвиса.

Ты размышлял, что хористки из шоу, как бы они ни были уродливы и толсты в своей массе, в отдельности могут быть и интересны; некоторых ты даже находил весьма привлекательными. Когда Шварц заявил, что настала его очередь повести тебя на музыкальную комедию, объявленную на следующей неделе, под каким-то предлогом ты отклонил его предложение и позже купил себе один билет, чтобы таким образом оказаться как можно ближе к сцене. Твое место оказалось слишком близко, румяна и морщины на лицах девиц слишком бросались в глаза, но три или четыре из них были более чем сносными, они казались молоденькими и симпатичными. Ты даже был уверен, что одна из них улыбнулась тебе. Когда в конце первого акта на сцене упал занавес, ты решил, что настало время действовать. Ты остался сидеть на месте, решив послать записку с капельдинером, для чего запасся дюжиной своих визитных карточек, шариковой ручкой и несколькими маленькими конвертами, но оказался перед непреодолимой преградой. Нельзя же на виду у публики позвать капельдинера и объяснить ему свою просьбу. Началось второе отделение, и ты даже не написал записку.

Во втором антракте ты разыскивал капельдинера в вестибюле. Первый, которого ты обнаружил, был окружен людьми, второй, в одиночестве стоящий в углу, выглядел суровым и необщительным. Пряча записку в кулаке, ты пошел выпить воды, затем спустился в туалетную комнату, после чего возобновил поиски. Но удовольствие уже исчезло. Уподобившись охотнику с промокшим патронташем, который все еще жадно прислушивается к шуму крыльев взлетевшей птицы, ты обошел здание театра и встал около служебного выхода, наблюдая, как в сумраке из него показывались темные фигуры. Двое знакомых мужчин вдруг вышли оттуда, держа под руки смеющихся девушек, а ты поспешно ретировался в тень. Показалось, что в первой ты узнал одну из девушек, которой предназначалась твоя записка, но, возможно, это была фантазия, так как уже стемнело.

Вероятно, ты так живо помнишь тот вечер, потому что все твое поведение было таким характерным для тебя. За эти три часа, как в миниатюре, отразилась вся твоя жизнь. Были и другие случаи, более продолжительные по времени, вроде той зимы, полностью посвященной Люси Крофтс, или лета, всего четыре года назад, которое вы с Эрмой провели на ранчо Ларри.

Это была идея Эрмы, рожденная родео, которое она как-то видела в Нью-Йорке, вызванная ее вечной неугомонностью. В то время между вами установились довольно хорошие отношения, отчасти из-за твоей благодарности за дружескую поддержку, которую она оказывала тебе во время всех трудностей работы в офисе. Ты немного сомневался в Ларри, так как с тех пор, как он уехал на Запад, он знал о твоей жизни только из писем Джейн, но пришедший от него ответ своей сердечностью подтолкнул тебя поехать.

Больше всего ты занимался приготовлениями. Эрма взяла с собой семь сундуков, один из которых содержал три седла, красную кожаную уздечку с серебряными заклепками и еще одну, украшенную бирюзой.

Когда наконец во второй половине июля вы прибыли на ранчо, преодолев сотни миль в старом дребезжащем «форде» от ближайшей железнодорожной станции, ты был несколько озадачен простотой дома и отсутствием привычных удобств. Эрма находила в этом прелесть. По сравнению с остальными помещениями комната, отведенная вам, показывала, что Ларри очень старался, чтобы устроить все для вашего комфорта, и был явно доволен восторгом Эрмы. Эта комната с огромной кроватью на двоих была одной из причин твоего смущения. Дело в том, что вы с Эрмой никогда не спали в одной постели. Но она приняла это спокойно, как одну из неизбежных трудностей ковбойской жизни.

За исключением поварихи Мэгги, жены искалеченного ревматизмом индейца-метиса, который занимался починкой ограды корраля, сёдел и упряжи, вокруг на тридцать миль не было ни одной женщины. Эрма и в этом находила очарование. На третий день она совершенно освоилась, ездила на клеймение скота, заявила, что находит восхитительным запах паленого волоса, и упрашивала Ларри разрешить ей самой прижимать клеймо.

Для тебя это лето стало мирным и благословенным отрезком жизни, выделяющимся из остального времени.

По сути дела, ты оставался наедине с самим собой, среди холмов, бесконечных лесов и пустынных пространств.

Стало ясно, что вас с Ларри абсолютно ничего не связывает; и Эрма беззаботно забыла о твоем существовании. Она и Ларри, казалось, понимали друг друга. Ей была предоставлена лучшая лошадь, и обычно они уезжали кататься верхом или весь день пропадали на рыбной ловле, если ей удавалось его уговорить. По временам ты думал, что он флиртует с ней, но ты так долго подозревал Эрму, что это перестало тебя тревожить и стало продолжением твоего привычного состояния.

Таким образом, ты был там в одиночестве и все-таки не в таком полном, как Джейн, которая провела там предыдущее лето, подробно описывая в письмах все окрестности. Теперь ты легко узнавал ее любимые места. Разъезжая верхом по узким тропинкам, исследуя каменистое русло каньона, забрасывая удочку в середину Элк-Крик, ты всегда ощущал ее присутствие и слышал ее голос. Ты чувствовал, что все вокруг совершенно подходило ей, хотя эти места были для нее чужими и незнакомыми. Однажды на Элк-Крик, когда ты съел сандвичи, выпил холодного кофе и лег отдохнуть на траву, с тобой случилось нечто странное и неестественное. Ты погрузился в мечтания о Миллисент, чего давно уже не делал, и вдруг, почти в самый кульминационный момент, ты понял, что Миллисент исчезла, а ее место заняла Джейн! Ты страшно испугался. Ты вскочил, умылся в ледяной воде ручья, смыв масло с губ и пальцев, и, когда снова приготовил удочку, с возмущением заметил, что у тебя все еще дрожат пальцы.