Хранительница тайн - Мортон Кейт - Страница 15

– И не более ста шагов от дома. Не более ста шагов.

Выдавив кривую улыбку, Долли занялась полотенцем. Разумеется, с пляжа пансион «Бельвью» не просматривался. Вопреки названию (неожиданно жизнерадостному для суровой миссис Дженингс, которая в юности провела «дивный» месяц в Париже) здание стояло на середине Литтл-Коллинз-стрит, пролегавшей вдали от променада. Вид из окон определенно не мог называться прекрасным: серые стены спереди и водосточные трубы сзади, но поскольку и сам дом ничуть не походил на французский, Долли не видела смысла роптать. Вместо этого она натерла плечи кольдкремом «Пондс» и углубилась в журнал, украдкой бросая взгляды в сторону купален, где проводила время публика побогаче.

Из толпы особенно выделялась одна девушка. У нее были светлые волосы, загорелая кожа и славные ямочки на щеках, которые появлялись, когда она смеялась, а смеялась девушка часто. Долли не могла отвести от нее глаз. Ее завораживала кошачья грация, с которой двигалась незнакомка, касаясь руки то одного, то другого собеседника; высокие скулы, тихая улыбка, приберегаемая для избранных друзей; свет, исходивший от ее серебристого атласного платья, раздуваемого летним бризом. Бризом. Даже природа была против Долли. Пока она поджаривалась посреди лагеря, разбитого семейством Смитэмов – капли пота скопились на лбу, купальник прилип к телу, – серебристое платье издевательски трепетало на ветру.

– Кто будет в крикет?

Долли поглубже зарылась в журнал.

– Я! Я буду! – Катберт принялся скакать то на одной, то на другой ноге (уже успевших обгореть). – Я буду подавать, пап! Ну пожалуйста, пап, ну можно я?

Тень отца на миг заслонила от нее палящее солнце.

– Дороти, а ты что же?

Перед глазами Дороти промелькнула бита, округлость отцовского торса, ошметки яичницы-глазуньи, приставшей к усам, а перед мысленным взором стояла прекрасная смеющаяся девушка в серебристом платье, флиртующая с друзьями без присмотра родителей.

– В следующий раз, пап, – промолвила она тихо. – Голова болит.

Головная боль относилась к категории женских штучек, и мистер Смитэм недовольно поджал губы.

– Тогда отдохни, – кивнул он, медленно удаляясь.

– Пап, ну где ты там? – позвал Катберт. – Боб Уайетт уже на поле. Покажи ему класс!

Разве можно устоять перед таким призывом? Повернувшись на каблуках, отец, словно постройнев и помолодев, бодрой походкой зашагал по пляжу с битой на плече.

Игра началась. Спортивное мастерство Артура Смитэма тоже было частью семейного предания, а обязательная игра в крикет во время летнего отдыха – традицией, освященной временем.

В глубине души Долли себя ненавидела – возможно, это ее последний отдых с семьей, – но не могла стряхнуть раздражение. С каждым днем пропасть между ней и ее родными расширялась. Она не переставала любить их, однако родители, а порой даже Катберт, выводили ее из себя. Долли всегда ощущала себя особенной, не такой, как все, с недавних же пор отношения между ней и родителями окончательно испортились.

Как-то за обедом отец завел разговор о том, чем она будет заниматься после окончания школы. В сентябре на велосипедной фабрике освободится вакансия секретарши, и после тридцати лет безупречной службы он надеется, что его влияния хватит, чтобы место получила Долли. Говоря про влияние, отец улыбался и подмигивал, словно делал дочери большое одолжение и теперь она должна испытывать к нему искреннюю благодарность, а Долли хотелось выть, словно героине фильма ужасов. Ничего страшнее и придумать нельзя! В голове не укладывалось, что Артур Смитэм, ее отец, за семнадцать лет так и не удосужился понять собственную дочь.

С пляжа донесся крик: «Шесть!» – и поверх журнала Долли бросила взгляд на отца, который закинул биту на плечо, словно ружье, и затрусил к импровизированной калитке. Рядом с ней Дженис Смитэм излучала искренний интерес, время от времени издавая негромкие возгласы: «Вот так удар!», перемежаемые вскриками: «Осторожно!», «Не так быстро!» и «Дыши, Катберт, помни о своей астме». Долли рассматривала ее аккуратный перманент, целомудренный крой купального костюма, отмечала ее манеру вести себя так, словно она боится лишний раз о себе напомнить.

Когда Долли поняла, что отец не шутил насчет места секретарши, она еще надеялась на заступничество Дженис. Пусть порой Долли воображала себя подменышем, но в глубине души знала, что это не так. Увидев мать и дочь рядом, никто бы не усомнился в их родстве. У Дженис и Дороти Смитэм были волосы шоколадно-коричневого цвета, высокие скулы и пышная грудь. И, как узнала Долли недавно, они с матерью были похожи не только внешне.

Однажды, роясь в гараже в поисках клюшки, Долли обнаружила на самой верхней полке зеленоватую коробку из-под обуви. Коробка показалась ей смутно знакомой; потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить: мать сидит на краю кровати в спальне, на коленях та самая коробка, на лице странная задумчивость. Долли сразу поняла, что не стоит докучать матери в такую минуту, но впоследствии часто спрашивала себя, что означал этот мечтательный, растерянный вид, заставлявший Дженис выглядеть и старше, и моложе одновременно.

В тот день в гараже Долли подняла крышку коробки – и тайное стало явным. Коробку заполняли обрывки другой жизни: программки музыкальных вечеров, синие наградные ленты победительницы конкурса молодых непрофессиональных певцов, дипломы на имя Дженис Уильямс. Была даже газетная вырезка с портретом юной девушки: у нее была точеная фигурка и сияющие глаза, и она явно не собиралась по примеру одноклассниц прожить тусклую предсказуемую жизнь.

Однако вышло именно так. Долли пристально всматривалась в девушку на фотографии. Некогда ее мать обладала талантом – настоящим природным даром, делавшим ее особенной, не такой, как все. Однако за семнадцать лет Долли ни разу не слышала, чтобы мать пела. Что могло заставить замолчать женщину, некогда сказавшую: «Я люблю петь больше всего на свете. Когда я пою, мне кажется, я отрываюсь от земли и лечу. Моя мечта – однажды выступить перед королем».

Долли казалось, она знает ответ.

– Держи спину ровнее, Катберт, – донесся голос отца. – Не сутулься.

Артур Смитэм: бухгалтер по призванию, один из столпов велосипедной фабрики, поборник всего, что хорошо и прилично. Враг всего незаурядного и необычного.

Долли вздохнула, наблюдая, как отец изгибается, подавая Катберту мяч. Артуру Смитэму удалось подавить все, что делало особенной ее мать, но Долли не уступит.

– Мама, – промолвила она, опуская журнал.

– Что, дорогая? Хочешь сэндвич с креветочной пастой?

Долли набрала воздуху в легкие. Она и представить себе не могла, что когда-нибудь решится сказать матери правду.

– Мама, я не хочу работать на велосипедной фабрике.

– Не хочешь?

– Да.

– Понятно.

– Каждый день делать одно и то же – это не по мне. Печатать бесконечные письма, где будет все про велосипеды, поставки, и ужасные «искренне ваш».

По лицу матери было трудно прочесть, о чем она думает.

– Ясно.

– Вот так.

– А чем ты хочешь заниматься?

Долли не знала ответа. Ничего определенного, просто она была уверена, что судьба приготовила для нее нечто особенное.

– Не знаю. Я просто… Велосипедная фабрика – не место для такой, как я.

– Но почему?

Долли не хотелось отвечать. Она была уверена, что мама не станет приставать с расспросами. Она пыталась найти правильные слова, чувствуя, как на смену надежде приходит разочарование.

– Пришло время взяться за ум, Дороти, – сказала мать мягко. – Ты почти взрослая.

– Да, но…

– Пора забыть детские фантазии. Он хотел сказать сам, сделать сюрприз, но, раз уж так вышло, я открою тебе тайну: отец уже договорился с миссис Левин о встрече.

– Что?

– Тебя ждут в первую неделю сентября. Нам повезло, что твой отец – человек со связями.

– Но я…

– Папе лучше знать. – Дженис потянулась, намереваясь похлопать дочь по ноге, потом передумала. – Вот увидишь.