Хранительница тайн - Мортон Кейт - Страница 13

Выходит, мама знала Вивьен Дженкинс, а значит, и Генри Дженкинса.

«Привет, Дороти. Давненько не виделись», – промолвил он, и в глазах матери вспыхнул ужас.

Дверь открылась, вошла Роуз.

– Как ты? – спросила сестра, поморщившись от запаха табака.

– Это в лечебных целях. Только родителям не говори. Терпеть не могу оправдываться.

– Не бойся, я не подведу. – Роуз подошла ближе и протянула Лорел маленькую книжку. – Смотри, какая потрепанная.

«Потрепанная» было мягко сказано. Лицевая обложка держалась на честном слове, зеленая ткань под ней почернела и пахла горелым. Лорел аккуратно перевернула страницу. На титульном листе было написано черным: «Дороти. Истинный друг – свет в ночи. Вивьен».

– Наверное, эта книжка была для нее важна, – заметила Роуз. – Она не стояла на полке вместе с остальными, а лежала в чемодане. Мама хранила ее там все эти годы.

– Ты заглядывала в ее чемодан?

У мамы были очень строгие понятия относительно неприкосновенности личной жизни.

Роуз вспыхнула.

– Нечего так на меня смотреть, Лол! Я не взламывала замок пилкой для ногтей. Она попросила меня принести книжку месяца два назад, прямо перед тем, как ее забрали в больницу.

– Она дала тебе ключ?

– Неохотно. Только после того, как я застукала ее на лестнице. Собиралась сама влезть на чердак.

– Не может быть!

– И тем не менее.

– Мама неисправима.

– Ты такая же, Лол.

Роуз не имела в виду ничего плохого, но Лорел вздрогнула. Она вспомнила вечер, когда сказала родителям, что покидает родной дом. Их огорчило, что она втайне от всех ездила на прослушивание, они считали, что ей рано начинать самостоятельную жизнь, волновались, что Лорел не получит аттестат. Тогда за кухонным столом родители по очереди выдвигали возражения; Лорел слушала со скучающим видом, а когда они закончили, с пылом обиженного подростка выпалила:

– А я все равно уеду! Что бы вы ни говорили, я своего решения не изменю. Я этого хочу!

– Ты слишком молода, чтобы понимать, чего ты хочешь, – возразила мама. – Люди меняются, взрослеют, принимают более взвешенные решения. Я тебя знаю, Лорел…

– Нет, не знаешь!

– Я знаю твое упрямство. Знаю, что ты считаешь себя особенной, что тебя одолевают мечты. Ты так похожа на меня…

– Ничего подобного! Я ни капельки на тебя не похожа! – Слова Лорел больно ранили и без того расстроенную Дороти. – Я никогда не делала того, что сделала ты.

– Довольно! – Стивен Николсон обнял жену за плечи, давая понять дочери, что ей пора наверх, но разговор не окончен.

Ночью Лорел беспокойно металась в постели. Она понятия не имела, где сестры, наверное, их специально держат от нее подальше. Лорел впервые открыто выступила против родительской воли, она гордилась собой и одновременно себя стыдилась. Возникло чувство, что прежней жизни уже не вернуть.

Неожиданно дверь отворилась, и в спальню кто-то вошел. Постель прогнулась под весом тела, и Лорел услышала мамин голос. Мама плакала. Лорел захотелось упасть ей на грудь и никуда не уезжать.

– Мне очень жалко, что мы поссорились, – сказала Дороти, и луч лунного света из окна упал на ее лицо. – Как мы дошли до такого! Могла ли я представить, что когда-нибудь буду ругаться с собственной дочерью! В юности я думала, что не похожа на родителей. Я любила их, но мне казалось, они меня не понимают. Считала, что я лучше их знаю, как мне жить, и не прислушивалась к советам.

Лорел улыбнулась, не догадываясь, куда клонит мама, но, по крайней мере, внутри у нее уже не бушевала огненная лава.

– Мы с тобой очень похожи, – продолжила Дороти. – Я боюсь, что ты повторишь мои ошибки.

– Никакой ошибки! – Лорел села на кровати. – Неужели ты не понимаешь? Я хочу стать актрисой, и для этого нет лучшего места, чем Лондонская драматическая школа!

– Лорел…

– Вообрази, что тебе семнадцать, мам, и впереди у тебя целая жизнь. Неужели тебе не захотелось бы все бросить и укатить в Лондон?

Вопрос был явно не по адресу – Дороти никогда не выказывала ни малейшего желания съездить в Лондон.

В комнате стало тихо, черный дрозд за окном звал подругу.

– Нет, – промолвила Дороти мягко и печально, гладя дочь по волосам. – Нет, никогда.

Только сейчас Лорел пришло в голову, что в ту далекую ночь она была так поглощена собственной драмой, что не спросила маму, какой она была в семнадцать лет, чего хотела, от каких ошибок предостерегала дочь.

Лорел взяла книжку, которую принесла Роуз, и нетвердым голосом промолвила:

– Как странно держать в руках то, что принадлежало ей до всего.

– До чего?

– До нас. До этого дома. До того, как она стала нашей матерью. Только представь, когда ей подарили эту книгу, когда был сделан тот снимок с Вивьен, она не подозревала, что когда-нибудь мы появимся на свет.

– А на снимке она сияет.

Лорел не улыбнулась.

– Ты когда-нибудь думала о ней, Рози?

– О маме? Разумеется.

– Нет, о ней, когда она еще не стала нашей мамой. Мы ведь ничего не знаем о том, как она жила до нас. Ты когда-нибудь задумывалась, чего она хотела, как смотрела на мир, – тут Лорел украдкой посмотрела на сестру, – какие тайны хранила?

Роуз неуверенно улыбнулась, и Лорел покачала головой.

– Не обращай внимания. Что-то я расчувствовалась сегодня. Это все старый дом, старая спальня. – Ей хотелось сгладить впечатление от своих опрометчивых слов. – Помнишь, как Айрис храпела?

– Громче, чем папа! – рассмеялась Роуз. – Сомневаюсь, что с годами она стала храпеть тише.

– Скоро выясним. Ты уже ложишься?

– Хотела принять ванну, пока остальные сидят за столом. – Роуз понизила голос и пальцами оттянула кожу на висках. – Как думаешь, Дафна…

– Я бы не удивилась.

Роуз нахмурилась.

– Придет же такое в голову, – покачала головой сестра.

Когда за Роуз закрылась дверь, улыбка сползла с лица Лорел. Она отвернулась к окну и выглянула наружу. За стеной щелкнул замок, вода зашумела в трубах.

Пятьдесят лет назад, сказала Лорел далеким звездам, моя мать убила человека. Она называла это самообороной, но я была там и все видела. Она подняла руку и ударила того человека ножом, и он упал на землю, на вытоптанную траву и цветущие фиалки. Моя мать знала его, она была напугана, и я до сих пор не знаю почему.

В голову пришла неожиданная мысль: возможно, причина всех ее горестей и потерь, всех ночных кошмаров и приступов меланхолии кроется в том летнем дне? В тайне ее матери, которая все эти пятьдесят лет оставалась нераскрытой?

– Кто ты, Дороти? – произнесла Лорел шепотом. – Кем ты была до того, как стала нашей мамой?

7

В семнадцать Дороти Смитэм окончательно уверилась, что ребенком ее похитили. Это было ясно как день. Дороти озарило в субботу, около одиннадцати утра, при виде отца, когда тот, покрутив карандаш между пальцами и облизнув верхнюю губу, аккуратно занес в карманный гроссбух цену поездки на такси до вокзала (три шиллинга пять пенсов за четверых плюс три шиллинга за багаж). Составлению списка расходов отец будет предаваться почти все время в Борнмуте, а по возвращении в Ковентри семью ждет увлекательный вечерок. Длиннющие фолианты, неизбежные сравнения с прошлыми поездками (хорошо, если дело ограничится последним десятилетием), призывы в следующий раз вести себя экономнее, прежде чем, взбодренный заслуженным отдыхом, отец вернется в кресло бухгалтера на фабрике по производству велосипедов Х.Д. Уокера и, засучив рукава, примется за работу.

Мать Долли сидела в углу купе, украдкой прикладывая к ноздрям носовой платок и больше всего на свете боясь побеспокоить мужа с его подсчетами. Как только Дженис Смитэм всякий раз умудрялась простыть прямо перед ежегодной летней поездкой к морю! Такое постоянство порадовало бы Долли, если бы не робкие виноватые звуки, издаваемые матерью в платок – засунуть бы в уши отцовский карандаш, лишь бы их не слышать! Следующие две недели Дженис будет хлопотать над мужем как наседка, пилить Дороти за слишком откровенный вырез купальника и следить, чтобы Катберт водился только с мальчиками из хороших семей.